Навстречу выдвинулся посадочный «рукав». Самолет изящно подкатил к нему и чуть вздрогнул при контакте. Выключились моторы, с легким звяканьем отстегивались ремни безопасности, а Хедли так и сидела не шевелясь. Пассажиры начали вставать, собирать багаж. Оливер, подождав немного, тронул ее за плечо. Хедли быстро обернулась.

— Готова?

Она покачала головой совсем чуть‑чуть, но он заметил и улыбнулся.

— Я тоже, — признался Оливер, вставая.

Перед тем как выбраться в проход, он вынул из кармана сиреневую банкноту и положил на сиденье кресла, в котором провел семь часов. Бумажка потерялась на фоне пестрой ткани.

— Зачем? — поинтересовалась Хедли.

— За виски, помнишь?

— А, точно… — Хедли посмотрела на банкноту повнимательнее. — Только вряд ли это стоит двадцать фунтов.

Оливер пожал плечами:

— Наценка за воровство.

— А если ее кто‑нибудь заберет?

Оливер, нагнувшись, уложил поверх банкноты свободные концы ремня безопасности, потом выпрямился и оценивающе оглядел итог своих трудов.

— Вот так. Безопасность прежде всего!

Старенькая соседка мелкими, птичьими шажками уже выбиралась в проход и, запрокинув голову, нерешительно смотрела на багажную полку. Оливер бросился помогать — снял с полки потрепанный чемодан и, не обращая внимания на толпящихся сзади пассажиров, терпеливо стал ждать, пока старушка разберется со своим имуществом.

— Спасибо! Такой хороший мальчик!

Старушка, сделав шаг, вдруг остановилась, словно что‑то забыла. Оглянувшись, она обратилась к Оливеру:

— Ты напоминаешь мне моего мужа.

Он смущенно замотал головой, но старушка уже снова повернулась к выходу, часто‑часто переступая ногами, словно минутная стрелка на циферблате часов. Достигнув нужного ей направления, она начала двигаться вперед, чуть‑чуть подволакивая ноги. Хедли с Оливером смотрели ей вслед.

— Надеюсь, это был комплимент, — произнес Оливер.

— Они женаты пятьдесят два года, — напомнила Хедли, доставая чемодан.

Оливер искоса посмотрел на нее.

— Ты же вроде не особо уважаешь брак?

— Не особо, — подтвердила она.

Выйдя из самолета, Оливер нагнал Хедли. Они шли рядом и молчали. Момент прощания неумолимо приближался, словно идущий полным ходом товарняк. Хедли впервые за все это время испытала неловкость. Оливер, вытягивая шею, разглядывал указатели. Мысленно он был уже не здесь. Так всегда бывает с самолетами. Несколько часов сидишь с кем‑то бок о бок. Рассказываешь о себе, о каких‑нибудь забавных случаях из своей жизни, может быть, даже шутишь. Обсуждаешь погоду и кошмарную кормежку. Чуть позже слушаешь, как храпит твой сосед. А потом вы прощаетесь.

Так почему же она настолько не готова к расставанию?

Ей бы сейчас побеспокоиться о том, как поймать такси и вовремя успеть в церковь, о предстоящей встрече с отцом и Шарлоттой. А она вместо этого мечтает об Оливере. Внезапно ее охватили сомнения. Что, если она все неправильно поняла?

Вот, все уже поменялось. Оливер как будто за миллион миль от нее.

В конце коридора их поджидал огромный хвост — очередь. Пассажиры ворчали и переминались с ноги на ногу, поставив сумки на пол. Хедли тоже скинула рюкзак, мысленно перебирая его содержимое, — догадалась ли она сунуть туда ручку или карандаш, чтобы записать телефон, адрес электронной почты, хоть какой‑нибудь обрывок информации. Ей мешала подступившая как‑то вдруг скованность. Хедли была уверена: что бы она сейчас ни сказала, все прозвучит жалко.

Оливер зевал и потягивался, высоко подняв руки и выгибая спину, а потом сделал вид, что опирается локтем на плечо Хедли. Невесомое прикосновение окончательно нарушило хрупкое равновесие у нее внутри. Проглотив комок в горле, Хедли с непривычной робостью подняла глаза:

— Ты поедешь на такси?

Оливер, покачав головой, убрал руку.

— На метро. Там станция рядом.

Хедли не знала, говорит ли он о церкви или о своем доме. Заедет ли он домой, чтобы принять душ и переодеться, или отправится прямо на свадьбу? Отвратительно не знать. Все заканчивается внезапно до головокружения, совсем как в последний день учебного года или последний вечер в летнем лагере.

Вдруг Оливер наклонился к самому ее лицу и, прищурив глаза, легонько коснулся ее щеки.

— Ресничка… — Он махнул рукой.

— А загадать желание?

— Я уже загадал за тебя.

От его улыбки у Хедли замерло сердце.

Неужели они знакомы всего десять часов?

— Я загадал побыстрее пройти через таможню, — сказал Оливер. — Иначе ты ни за что не успеешь вовремя.

Взглянув на настенные часы, Хедли поняла: он прав. Уже десять ноль восемь — до начала церемонии меньше двух часов. А она застряла в очереди, на голове — воронье гнездо, и платье скомкано в чемодане. Картина никак не сочетается с образом милой девушки, стоящей рядом с невестой у алтаря.

Хедли вздохнула:

— Это что, всегда так долго?

— Уже нет — я же загадал, — ответил Оливер, и тут очередь начала двигаться, будто в подтверждение его слов.

Оливер торжествующе взглянул на Хедли, и она, проталкиваясь вслед за ним, покачала головой:

— Надо же, как просто! Что ж ты не загадал миллион долларов?

— Фунтов, — поправил он ее. — Ты уже в Лондоне. И зачем мне миллион? Кому нужна эта возня с налогами?

— С какими налогами?

— Ну, с миллиона. Как минимум восемьдесят восемь процентов достанутся ее величеству королеве.

Хедли пристально посмотрела на него:

— Восемьдесят восемь?

— Цифры не врут, — заявил он, улыбаясь во весь рот.

В том месте, где очередь начала раздваиваться, их встретил мрачный таможенник в синем форменном костюме. Прислонившись к металлическому поручню, он тыкал пальцем в надпись на стене, сопровождая свой жест объяснениями.

— Пассажиры из стран Европейского союза — направо, все остальные — налево! — бубнил он как заведенный.

Его жиденький голос почти не был слышен за гулом толпы.

— Пассажиры из стран Европейского союза — направо…

Хедли с Оливером переглянулись, и вся ее неуверенность разом улетучилась. На этот раз она точно заметила, как на его лице промелькнуло то же чувство, что испытывала она сама. Он тоже не хочет расставаться!

Они долго стояли на одном месте, не в силах разойтись в разные стороны, а толпа обтекала их, словно река.

— Сэр! — Таможенник, прервав свою мантру, подтолкнул Оливера в спину.

— Попрошу не задерживать очередь!

— Одну минуту… — начал Оливер.

— Попрошу вас! — оборвал его таможенник, чуть сильнее нажимая на плечо.

На Хедли сзади напирала женщина с икающим ребенком на руках. Ничего не поделаешь, придется двигаться вместе с общим потоком. Но тут чья‑то рука придержала ее за локоть. Оливер! Он снова рядом. Он смотрел на Хедли сверху вниз, чуть наклонив голову и не выпуская ее руки. Она не успела смутиться, не успела даже порядком сообразить, что происходит, только услышала, как Оливер пробормотал себе под нос: «А ну всех к черту!» — внезапно наклонился и поцеловал ее.

Другие пассажиры по‑прежнему проталкивались мимо, таможенник устало махал рукой. Ничего этого Хедли не замечала. Она изо всех сил вцепилась в рубашку Оливера, боясь, как бы толпа их не растащила, но он крепко держал ее и продолжал целовать. По правде говоря, Хедли никогда в жизни не чувствовала себя настолько надежно защищенной. Губы у Оливера мягкие и чуточку соленые от крендельков, которые они ели в самолете. Хедли закрыла глаза — всего лишь на минуточку, — и весь мир вокруг исчез. Оливер, улыбаясь, выпрямился, и ошарашенная Хедли потеряла дар речи. Споткнувшись, она сделал шаг назад, а таможенник с возмущенной гримасой уже погнал Оливера к другому выходу.

— Подумаешь, другая очередь! Чай, не другая страна, — пробурчал он себе под нос.

Между ними — бетонная перегородка. Оливер прощально помахал рукой, не переставая улыбаться. Хедли поняла: через миг его не будет видно, и все равно, встретившись с ним глазами, помахала в ответ. Он показал на начало своей очереди, и Хедли кивнула, надеясь, что там они встретятся. И вот он исчезает. Остается только двигаться вперед, сжимая паспорт в руке и все еще чувствуя его поцелуй на своих губах, словно печать. Хедли прижала ладонь к сердцу, чтобы оно не колотилось так сильно.