— Дурацкий подъемник…

Хедли зло сверкнула глазами:

— Ты хотел сказать: дурацкий лифт?

— Что?

— Ничего, — буркнула она и принялась наугад тыкать в кнопки, подмигивающие яркими огоньками.

Ее охватила паника.

— Вряд ли это поможет… — начал папа и тут наконец заметил неладное: — Эй! У тебя все в порядке?

Хедли рванула ворот лыжной куртки и дернула замочек молнии.

— Нет! — Сердце ее дико стучало. — Да… Не знаю. Я хочу выйти отсюда!

Отец попытался успокоить ее:

— Подожди! Сейчас придет мастер. Сами мы ничего не сможем…

— Папа, скорее!

Впервые за эти каникулы Хедли назвала его папой. С самого дня приезда она всячески старалась вообще никак к нему не обращаться.

Он пристальным взглядом обвел крохотную кабину.

— У тебя что, приступ паники? — поинтересовался он и сам, кажется, перепугался не на шутку. — А раньше такое с тобой случалось? Мама знает об этом?

Хедли замотала головой. Она не понимала, что происходит, знала только, что ей необходимо сейчас же, немедленно выйти наружу.

— Эй! — Отец схватил ее за плечи и заглянул в глаза. — Через минуту нас вынут отсюда, слышишь? Смотри на меня! И не думай о том, где мы находимся.

— Ладно, — прошептала Хедли, стиснув зубы.

— Вот и хорошо, — произнес папа. — Думай о чем‑нибудь другом. Представь себе какое‑нибудь открытое пространство.

Хедли постаралась успокоиться, вспомнить что‑нибудь приятное, но ее разум яростно сопротивлялся. Капельки пота щекотали кожу, мешая сосредоточиться.

— Представь себе… пляж, — продолжал папа. — Или небо! Да, представь себе небо. Такое большое, концакраю не видно.

Хедли, зажмурившись, отчаянным усилием вообразила бесконечную синеву, лишь кое‑где отмеченную редкими облачками. Огромную, бездонную… Сердце ее стало биться ровнее, и дыхание понемногу успокоилось. Хедли разжала влажные кулаки, а когда снова открыла глаза, прямо перед собой увидела папино встревоженное лицо. Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, и Хедли вдруг поняла, что впервые со дня приезда позволила себе взглянуть отцу в глаза.

А потом лифт дернулся и снова пришел в движение. Хедли перевела дух. Дальше они ехали в молчании. Оба были взволнованны, обоим хотелось поскорее выйти наружу, чтобы над головой раскинулось бескрайнее небо.


Сейчас, в тесноте и сутолоке аэропорта, Хедли с трудом пыталась отвести взгляд от окна с разбросанными за ним словно игрушечными самолетами. В животе ее снова что‑то сжималось; бесполезно представлять себе небо, когда находишься на высоте девять тысяч километров и оттуда одна дорога — вниз.

Обернувшись, она увидела, что тот мальчик ждет ее, по‑прежнему сжимая ручку чемодана. Она догнала его, и тот, улыбнувшись, свернул в кишащий народом коридор.

Хедли почти бежала, едва поспевая за его стремительной походкой. Она ориентировалась лишь по его синей рубашке и так сосредоточилась на том, чтобы не отстать, что чуть не налетела на него. Парень был выше Хедли сантиметров на пятнадцать, поэтому, разговаривая с ней, он слегка наклонял голову:

— Я даже не спросил, куда тебе нужно.

— В Лондон, — ответила Хедли.

Он засмеялся:

— Нет, сейчас! Куда ты хотела пойти?

— А‑а… — Хедли потерла лоб. — Сама не знаю. Может, пообедать? Просто неохота было там сидеть.

Это была не совсем правда. Вообще‑то Хедли собиралась в уборную, но не говорить же об этом сейчас! Одна только мысль, что он станет ждать у дверей, пока она стоит в очереди в кабинку, приводила Хедли в ужас.

— Ясно.

Он смотрел на нее сверху вниз. Темная прядь волос упала на лоб. Когда он улыбался, на одной щеке его появлялась ямочка, и от этого лицо парня казалось чарующе асимметричным.

— Так куда пойдем?

Хедли, встав на цыпочки, внимательнее осмотрелась. Ну что ж, выбор невелик: несколько унылых прилавков с пиццей и гамбургерами. Непонятно, собирается ли он есть вместе с ней. Из‑за этой неопределенности прийти к какому‑нибудь выводу было еще труднее. Хедли почувствовала, как он терпеливо дожидается ее решения. Напряженная, словно струна, Хедли поспешно соображала, при каком варианте у нее останется меньше риска заляпаться, если он все‑таки захочет составить ей компанию.

После мучительно долгих колебаний Хедли ткнула пальцем в небольшое кафе чуть поодаль, и парень послушно направился в ту сторону, волоча за собой ее красный чемодан на колесиках. Подойдя к прилавку, он поправил сумку на плече и, щурясь, начал разглядывать меню.

— Здорово! — заметил он одобрительно. — А то в самолете наверняка дадут какую‑нибудь гадость.

— А ты куда летишь? — спросила Хедли и встала рядом с ним в очередь.

— Тоже в Лондон.

— Да ну?

Он вытащил из заднего кармана джинсов билет, сложенный вдвое. Уголок был оторван.

— Восемнадцать С.

— У меня восемнадцать А.

Парень улыбнулся:

— Почти соседи!

Хедли кивнула на его упакованный в дорожный пакет костюм — тот болтался у него на плече, — парень придерживал крючок от плечиков пальцем.

— Тоже на свадьбу?

Он поколебался ровно секунду, а потом дернул головой — вроде бы кивнул.

— Вот и я на свадьбу. Забавно, если окажется, что мы едем на одну и ту же свадьбу!

— Да вряд ли.

Парень как‑то странно посмотрел на нее, и Хедли тут же почувствовала себя дурочкой. Конечно, не на одну и ту же. Хочется надеяться, он не думает, что она считает Лондон большой деревней, где все знают друг друга в лицо. Хедли всю жизнь прожила в маленьком городке, но все‑таки ей понятно, что Лондон — это огромный мегаполис. Там, наверное, можно совсем затеряться.

Парень, похоже, собирался еще что‑то сказать, но, передумав, повернулся и вновь стал рассматривать меню.

— Чего тебе хочется?

«А правда, чего мне хочется?» — подумала Хедли.

Хочется домой.

Хочется, чтобы дома все было как раньше…

Хочется поехать куда угодно, только не к отцу на свадьбу…

Хочется оказаться где угодно, только не в этом аэропорту…

Хочется узнать, как зовут неожиданного спутника…

Помолчав, Хедли подняла глаза.

— Не знаю, — произнесла она. — Еще не решила.

3

19:32

по Североамериканскому восточному времени

0:32

по Гринвичу


ХЕДЛИ ЗАКАЗАЛА СЭНДВИЧ с индейкой без майонеза, но по дороге к свободному столику заметила выступившую из‑под верхнего ломтика хлеба тягучую субстанцию белого цвета. Желудок ее немедленно сжался. Что лучше: есть и мучиться или выглядеть идиоткой, соскребая майонез? После недолгих колебаний она решила выглядеть идиоткой и препарировать злосчастный сэндвич, словно ученый‑биолог, при этом не обращая никакого внимания на вопросительный взгляд своего нового знакомого. Сморщив нос, Хедли старательно счистила белую массу с каждого кусочка салата и помидоров.

— Ловко ты их, — одобрительно заметил парень, жуя мясо.

Хедли деловито кивнула:

— У меня фобия — боюсь майонеза. Так что за целую жизнь успела отточить мастерство.

— Майонеза боишься?!

Она вновь кивнула:

— Он в моем списке на первом месте.

— А дальше по списку что? — улыбнувшись, поинтересовался парень. — Что может быть страшнее майонеза?

— Стоматологи. Пауки. Кухонная плита.

— Кухонная плита! Ясно, кулинария — не твое увлечение.

— А еще тесные, замкнутые пространства, — тихо закончила Хедли.

Он наклонил голову:

— Как же ты летаешь? Хедли пожала плечами:

— Стискиваю зубы и надеюсь на лучшее.

— Неплохая методика! — Он рассмеялся. — И как, действует?

Хедли не ответила. Если о страхе ненадолго забыть, потом становится еще хуже, когда опять вспомнишь. Страх налетает с новой силой, словно взбесившийся бумеранг.

— Чепуха! — усмехнулся парень, поставив локти на стол. — Смотри, как ты классно справляешься с майонезофобией, а клаустрофобия по сравнению с ней — ничто!

Он кивнул на облепленный майонезом и хлебными крошками пластиковый нож. Хедли благодарно кивнула.

Они жевали, поглядывая на телевизор в углу, — там без конца прокручивали прогноз погоды. Хедли никак не могла сосредоточиться на еде, то и дело исподтишка косясь на своего спутника. И каждый раз в ее животе что‑то переворачивалось, причем дело явно было не в остатках майонеза, прочно прилипших к сэндвичу.