Изабель Вульф - Стеклянная свадьба

– О боже.

– А это пресмыкающееся, – с раздражением продолжал он, наливая себе стаканчик, – это жирное старое итонское пресмыкающееся разозлилось на меня, потому что я назвал его Олли.

– Что в этом плохого?

– Вот именно! Ничего. Множество людей называет его Олли. Чармиан так его называет. И сегодня на собрании я тоже назвал его Олли, так он отвел меня потом в сторону, весь побагровевший и в поту, и рассерженно, словно он мой босс, заявил: «Питер, будьте добры, никогда не называйте меня Олли.

Мое имя Оливер». Напыщенное ничтожество! Ты знаешь, Фейт, как я любил «Фентон и Френд», но теперь жду не дождусь, когда смогу уйти оттуда.

– А есть какие-нибудь новости от Энди? – спросила я. При этих словах Питер немного покраснел, наверное, смутился оттого, что никаких новостей не было.

– А… нет, – со вздохом сказал он, опускаясь в мягкое кресло. – Ничего. Пока ничего. Но я… не теряю надежды.

Я изображала привычный беззаботный вид, как советовалось в журнале, и не могла удержаться и не поздравить себя с тем, что мне удалось сохранить столь приятный фасад, в то время как разум пребывал в полнейшем смятении. Когда мы сели за ужин, я, не отрываясь, смотрела на Питера, сидевшего напротив, и мне казалось, что я вижу его в совершенно новом свете. Каким-то непостижимым образом он стал казаться мне другим, потому что впервые за пятнадцать лет я не могла понять выражение его лица, как будто силилась рассмотреть эти новомодные циферблаты без цифр – по ним довольно трудно определить время. Единственное, что я знала, – я больше не могла по-прежнему доверять ему. Я хочу сказать, что прежде у нас с Питером никогда не возникало такой проблемы. Возможно, это покажется наивным, но это так. Я никогда об этом не думала и сочувствовала тем женам, которым было о чем задуматься. Но теперь я оказалась в таком же положении, как тысячи других женщин, и размышляла о том, изменяет мне мой муж или нет. И это казалось очень непривычным после того, как мы были столько лет женаты. Пока мы сидели так, болтали и ели лазанью, я снова стала думать о том, что означает имя Питера, и о том, что он всегда был моей скалой, крепкой, устойчивой и надежной, до сегодняшнего дня. По Библии, Христос построил церковь, опираясь на Петра.[48] Этому нас учили в школе. Но его смелость дала трещину в Гефсиманском саду, и он трижды отрекся от Иисуса. Так что апостол Петр оказался на глиняных ногах. Похоже, и мой Питер тоже.

– С тобой все в порядке, Фейт? – внезапно спросил Питер. Он отложил нож и вилку.

– Что?

– Ты так пристально смотришь на меня, – сказал он.

– Разве?

– Да.

– О, извини.

– Все в порядке? – снова спросил он. – Я хочу сказать, у тебя нормально прошел день?

– Ну…

– Ты выглядишь немного напряженной.

– О нет, совсем нет. Нет, нет, нет.

– Как прошла программа? – спросил он. – Мне очень жаль, но я не смог послушать тебя сегодня утром. Ты же знаешь, я всегда стараюсь посмотреть.

– Все прошло хорошо, – ответила я. – Было очень интересное интервью об именах и их значении. Твое означает камень, – добавила я.

– Знаю.

– Мое означает… ну да это очевидно, – сказала я. – И я всегда была верна, как ты знаешь.

– Да, да, я знаю, – тихо отозвался он, наступила тишина, и я отчетливо слышала, как тикают кухонные часы. – Ну, а какая сегодня погода? – спросил он.

– Что ж, погода хорошая, – сказала я. – То есть, я хотела сказать, плохая. И перспектива довольно неопределенная, – задумчиво продолжала я. – Температура немного понизится, к тому же холодный фронт…

– Конечно, коэффициент резкости погоды, – вставил он, и мы снова посмотрели друг на друга.

– Великолепные цветы, – жизнерадостно сказала я, показывая на букет из кремовых жонкилей, бледных анемонов и золотистой мимозы. – Пахнут божественно. Так мило с твоей стороны, Питер.

– Ты заслуживаешь их, – ответил он, и снова повисло молчание. И в этой тишине я вдруг решила – не спрашивайте меня почему – проигнорировать совет, вычитанный в журнале.

– Разве ты не собирался подарить что-нибудь матери на день рождения? – с невинным видом спросила я, откладывая в сторону нож и вилку.

– О боже! – хлопнул он себя ладонью по лбу. – Совершенно забыл.

– Но мы же выбрали ей серебряную рамку, неужели не помнишь, и ты подписал открытку.

– Помню. Хотя обычно я посылаю ей цветы или коробку шоколада, что-нибудь только от меня, но сейчас я забываю обо всем, Фейт, – со вздохом сказал он, собирая тарелки. – Думаю, все это из-за проблем на работе.

– Но кое-что ты все-таки помнишь, – нерешительно предположила я, открывая дверь холодильника.

– Разве?

– Да.

– Что же?

– Ну, я не знаю, – произнесла я, доставая коробку с мороженым из холодильника. – Честно говоря, я хотела бы кое о чем спросить тебя, Пит.

– Что ты имеешь в виду, Фейт? – спросил он, доставая две вазочки.

– В общем, ничего особенного, – с беззаботным видом произнесла я, открывая крышку. – Разве что ты, похоже, в последнее время помнишь о ком-то – кого я не знаю.

– Фейт, – с раздражением бросил он. – У меня нет на это времени. Я очень устал. И у меня впереди мучительный вечер, потому что я должен начать работать над Эмбер Дейн. Так что если ты хочешь мне что-то сказать, говори прямо.

– Хорошо, скажу. – Я глубоко вздохнула и начала: – Питер, я сегодня просматривала счета по нашей кредитной карте и обнаружила запись о каких-то цветах. Я знаю, что они не были куплены для твоей матери, так как она сказала мне, что ты забыл о ее дне рождения, и теперь я непрестанно думаю, кому же они предназначались.

Питер взял свое мороженое и уставился на меня, как на сумасшедшую.

– Цветы? – недоверчиво переспросил он. – Цветы? Я посылал кому-то цветы? Кому еще я мог посылать цветы, кроме тебя и мамы?

– Вот-вот, об этом-то я и думаю, – сказала я, отставляя в сторону мороженое.

– Когда точно это было? – спросил он, пока я доставала шоколадный сироп. Если он лгал, то делал это довольно убедительно.

– Восемнадцатого декабря, – ответила я.

– Восемнадцатого декабря? Восемнадцатого декабря… – он задумчиво прикусил нижнюю губу, почти с театральным видом, затем внезапно произнес: – Клэр Барри.

– Кому?

– Она один из моих авторов. Вот кому предназначались цветы, для презентации ее книги. Я всегда посылаю ей цветы.

– Понятно, – сказала я. – Но…

– Но что?

– Мне казалось, у тебя есть другая кредитная карточка, которой ты пользуешься для издательских расходов.

– Да, есть. «Американ экспресс».

– Но, когда ты посылал цветы Клэр Барри, это же было связано с работой, не так ли?

– Да-а.

– Тогда почему же ты заказал цветы для автора, используя свою личную кредитную карточку?

– О, не знаю, – с раздражением бросил он. – Может, просто по ошибке. Или торопился и перепутал карточки. Неужели это имеет такое большое значение? – спросил он.

– Нет, – с беззаботным видом ответила я. – Не имеет. Я… удовлетворена.

– Удовлетворена? – изумленно переспросил он. – Удовлетворена? О! – вдруг воскликнул он. – О! Я понял. Ты считаешь, что я с кем-то флиртую.

Я посмотрела на Грэма. Мускулы его напряглись, уши повисли.

– О нет, нет, нет, – пробормотала я. – Нет. Ну, может быть. Я глубоко вздохнула. – Это так?

– Нет, не флиртую, – ответил он, и мне показалось, в его словах проскользнула нотка раскаяния. – Ни с кем я не флиртую. Это правда. Фейт, неужели ты считаешь, что у меня недостаточно неприятностей на работе, чтобы я еще связался с какой-нибудь девчонкой?

Девчонкой?

– Так что, пожалуйста, оставь меня в покое. В покое?

– Оставить тебя в покое? – повторила я. – Ты хочешь, чтобы я оставила тебя в покое?

– Да, – твердо заявил он. – Хочу. И, надеюсь, ты веришь мне, когда я говорю, что те цветы предназначались автору? Ты веришь мне, Фейт? Веришь?

– Да, я верю тебе, – солгала я.

– Я делаю успехи, – сказала я Грэму, снова осматривая одежду Питера сегодня утром. Я стала привыкать к этому, так что во второй раз было уже не так противно. Сердце мое не стучало у самого горла, как тогда, когда я решилась на это впервые. Мне уже не казалось, будто мои нервы кто-то дергает за ниточки. Теперь я подошла к этому по-деловому и убеждала себя, будто имею полное право обыскивать вещи своего мужа.