– Здравствуйте, миссис Картрайт, – сказала я, протягивая руку. Моя неуверенность испарилась как дым, когда в ответ она тепло заключила меня в объятия.
– Фейт! – воскликнула она, сияя счастливой улыбкой. – Как приятно познакомиться. Джос все время говорит о вас. И пожалуйста, не называйте меня миссис Картрайт, – добавила она, – зовите меня просто Ивонн.
Обезоруженная радушным приемом, я улыбнулась и прошла вслед за ней в дом. У меня отлегло от сердца, что она оказалась так приветлива, я не могла представить заранее, как она меня встретит. Я сняла пальто, отдала ей, потом огляделась и обмерла. Все стены были сплошь покрыты работами Джоса. Эскизы к оперным и театральным постановкам соседствовали с наградами и премиями. Все пространство вдоль лестницы было увешано афишами его спектаклей. Там была «Кармен», поставленная в «Колизее», «Искатели жемчуга» – в Риме, «Отелло» – в Национальном театре, «Гедда Габлер» по Ибсену – в Королевской шекспировской труппе. Все, что попадалось на глаза, возвещало об успехах Джоса. Но что меня больше всего поразило, так это фотографии; по бокам лестницы висело не меньше восьми Джосов, и еще шесть выстроились в ряд на столе в холле. В маленькой гостиной его лицо взирало из доброй дюжины серебряных рамок. Вот он впервые идет в школу; вот, подростком, сидит на велосипеде; вот он в художественной школе получает премию. А здесь он в мастерской, одет в вымазанный краской халат, работает над декорациями; и снова он – на каком-то празднике, его русые волосы кажутся белыми на солнце. Вот фотографии с дирижером Бернардом Хайтингом, со знаменитыми режиссерами Сэмом Мендесом и Тревором Нанном. Здесь он стоит в обнимку с Дарси Бассел, это прима-балерина в Ковент-Гардене, а там – несколько снимков с Ивонн.
– Вот это да! – сказала я с восхищением. – Вы явно очень гордитесь Джосом.
– О да, – сказала она. – Очень.
– Извини за все эти фотографии, – сказал Джос с улыбкой. – Меня они очень смущают, но маме нравится этот музей.
– Еще бы! – воскликнула она со смешком. – Я его поклонница номер один!
Пока Джос помогал матери на кухне, я задумалась о фотографиях у себя дома. По одной детской фотографии стоит у меня на столе в гостиной, да свадебный снимок на буфете. Мы сели пить чай, и я рассказывала о себе и о детях. Мне нравилось говорить с Ивонн, хотя она не упускала ни одной возможности похвалить сына.
– Он прекрасный мальчик, правда… у него все получается… он никогда не забывает обо мне, правда, дорогой?.. Я хожу почти на все его спектакли… не смогла выбраться на «Мадам Баттерфляй»… плохо себя чувствовала… да-да, сейчас уже лучше, спасибо… о да, до Лондона так далеко.
Джос – все, что у нее есть в жизни, подумала я, продолжая разговор. У нее нет ни мужа, ни других детей. Джос – смысл ее существования, все ее мысли вертятся вокруг него. Он пошел на кухню заварить еще чаю, и мы остались наедине. Чтобы избежать неловкой паузы в разговоре, я решила рассказать ей про поездку на Пэррот Кей. Но я и рта не успела открыть, как она заговорила, и то, что я услышала, повергло меня в изумление.
– Я хочу поблагодарить вас, Фейт, – торжественно произнесла она заговорщицким шепотом.
– Поблагодарить? – удивилась я. – За что?
– За то, что приносите Джосу столько счастья. – Я покраснела. – Я никогда еще не видела его таким довольным.
– Правда? – улыбнулась я. Я считала, что лучше сменить тему, но она явно намеревалась продолжать.
– Знаете, у него были подружки, – сказала она, стряхивая невидимую пылинку с юбки.
– Да? – сказала я. – Он никогда не рассказывал о прошлом.
– Боже мой, конечно, были, – тихонько засмеялась она. – Оно и понятно, он очень привлекательный мужчина.
– Да, очень, – согласилась я.
– А привлекательный и талантливый мужчина всегда притягивает женщин.
– Да, конечно.
– Некоторые просто с ума сходили от желания выскочить за него замуж.
– Да? – вежливо отозвалась я. Это было больше, чем я хотела бы знать.
– И боюсь, одна или две из них были чересчур настойчивы.
– Неужели?
– О да. Очень настойчивы. А это еще к чему?
– Иногда он привозил их сюда, – продолжала она, – они были так подавлены. И они говорили мне: «Ивонн, он просто не хочет сделать шаг». Конечно, я им сочувствовала, – продолжала она искренне, – но что я могла поделать? Вы понимаете, он не готов был сделать этот шаг – по крайней мере, пока не встретил вас. Он обожает ваших детей, – прибавила она.
– Да, он ласков с ними, – сказала я.
– Я уверена, он был бы прекрасным отцом.
– Да, не сомневаюсь.
Когда мы возвращались в Лондон, я повернулась к Джосу в машине.
– Твоя мать рассказала мне о твоем бурном прошлом, – призналась я с улыбкой.
– Что? – спросил он немного нервно.
– Она раскрыла мне все твои темные тайны, – пошутила я.
– Да? И что она рассказала?
– Ууу, много всего, – поддразнивала я. – Про всех твоих подружек. Гарем, можно сказать.
– Нет, что она тебе… рассказала? – повторил он. Его губы были сжаты в тонкую линию.
– Да я просто шучу, дорогой, – успокоила я его. – Ничего плохого она не сказала. Конечно нет – она считает тебя совершенством. Все, что она сказала, это то, что ты будешь хорошим отцом. Но я и так это знаю.
Джос включил радио. Это было повторение передачи «Начни неделю». К своему удивлению, я снова услышала голос Софи. Так вот почему она не перезвонила, она была занята. Софи говорила о Евросоюзе.
– Концепция поэтапного вступления европейских стран в Союз таит в себе серьезную опасность… Франция и Германия находятся буквально в шаге от… Вполне готовый политический союз… Распространение мажоритарной избирательной системы…
– Это Софи, моя подруга! – сообщила я радостно. – Ну, знаешь, с телевидения.
Вдруг рука Джоса потянулась к приемнику.
– О, дорогой, пожалуйста, не переключай, я хочу послушать.
– Европа должна оставаться сообществом равноправных государств… Руководящие структуры Евросоюза должны формироваться всеми странами-участницами… и, разумеется, мы должны сохранить за собой право вето…
– Она такая умная, – сказала я тепло. – Она прекрасно разбирается в политике – в «Утренних новостях» ее недооценивали!
– Ты… хорошо с ней знакома? – спросил он осторожно.
– Не очень близко, – ответила я. – Но она мне очень нравилась. Она всегда была так приветлива и добра.
Потом я вдруг вспомнила – и как это вылетело у меня из головы, – что Софи как-то странно говорила о Джосе. Они никогда не встречались, по ее словам, так что же она имела в виду? Возможно, то же, что и его мама, – что у него были подружки и до меня. Скорее всего, так. Но я не стала об этом задумываться, Джос был так предан мне. На следующий день, собирая чемоданы в поездку на Карибы, я решила еще раз попробовать дозвониться до нее.
– Софи, – сказала я, услышав сигнал автоответчика, – это Фейт. Просто звоню сказать, что продолжаю слушать тебя по радио – ты выступаешь изумительно. Очень хочу тебя увидеть, так что обязательно позвони. Во вторник я уезжаю на две недели, но вернусь пятнадцатого. Надеюсь, увидимся. Может, перед Рождеством? Еще раз повторяю номер телефона…
Я продолжала паковать чемодан, чувствуя, как поднимается настроение при виде новенького купальника. Я уложила его вместе с саронгом[130] и тремя платьями, купленными накануне в «Эпизоде», шлепанцами и парой книг. Только я потянулась за старой шляпкой, как зазвонил телефон. Может, это Софи, подумала я.
– Это Фейт? – спросил незнакомый женский голос.
– Да, – ответила я.
– Вы меня не знаете, – сказала девушка неуверенно. – Меня зовут Бекки.
– О, и чем я могу помочь?
– Понимаете, – начала она, – понимаете… – Внезапно голос ее надломился, потом она с трудом продолжила: – О боже, это так трудно.
– Что случилось? – спросила я удивленно. – Объясните же, наконец, в чем дело?
– Поверьте, мне очень неприятно об этом говорить, – сказала она. Теперь стало слышно, что она плачет. – Но я не знаю, что еще можно сделать. Я не могла набраться мужества несколько дней. Я не хочу причинять вам боль, – добавила она огорченно, – но, понимаете, я просто больше не могу.
Я плотнее сжала трубку, и по рукам поползли мурашки.
– Я видела вас, – продолжала она сквозь слезы, – я видела вас по телевизору…
О боже, это какая-нибудь сумасшедшая поклонница!