Светлана Воинская - Стервятница

— Да что вы понимаете? — отмахнулся Феликс. — Кто вы такой, чтобы обвинять меня? Завтра начнется война, и…

— С чего вы взяли?!

Глаза Феликса зло сверлили его.

— Вы считаете глупой мою убежденность, что убийство послужит поводом к войне? Так вот, три года назад войну чуть не спровоцировала кража «Джоконды» из Лувра. Парижская пресса обвинила германского кайзера в похищении, а немецкие газеты писали, что кража «Моны Лизы» Да Винчи всего лишь уловка французов, чтобы, возмутив французский народ, вызвать германо-французский конфликт!

— Так вы хотели предотвратить убийство, чтобы предотвратить войну? Ну хорошо, согласен, если Франция и Германия так хотят войны, им нужен любой повод… Но каким образом этим поводом может послужить убийство австрийского принца?

— А вы наивно полагаете, что кайзер не убедит вашего императора начать войну? — усталый голос Феликса, потухший невидящий взгляд, словно талый снег, замораживали бурную эмоциональность Фреда, кипящее возмущение, раздражение, злость.

— Но против кого? Против Боснии — собственной территории? — тут Фред замолчал, так как вспомнил, что не боснийцы совершили убийство. Он же с самого начала знал, что убийцами будут сербы! Сербия рассчитывала на войну. В результате предыдущей она получила Македонию, теперь задумала отнять у Австрии Боснию. Его гнев моментально остыл, так как он столкнулся с очередной задачей. Он не хотел расспрашивать Феликса, зачем понадобился ему, какую роль играл в его таинственном плане. Фред задал единственный вопрос:

— Вы, представитель Франции, державы, желающей войны. Почему вы хотели ее предотвратить?

— Войны не предотвратишь, она неизбежна. Но Франция не готова сейчас развернуть военные действия. Я пытался просто оттянуть момент, отложить начало.

Фред закрыл глаза и откинулся на турецкие подушки. Ноги ныли, он весь был липким от пота, внутри еще не унялась дрожь от пережитого напряжения. Он равнодушно наблюдал, как Феликс нажал кнопку электрического звонка и у появившейся в дверях горничной попросил кофе.

— Угостите сигаретой, — вымолвил Фред.

Он вяло затянулся. Дым заволакивал слишком солнечный день за окном. Душе хотелось чего-то совершенно апатичного — пасмурного неба и мерного нашептывания дождя. Принесли кофе, но Фред отказался разделить удовольствие, предполагая позже уснуть. Он нехотя вернулся к мыслям.

Феликс рассчитывал обвинить его в убийстве эрцгерцога. И одним этим не дать превратить гибель наследника в повод для ультиматума Сербии. Фред беглый преступник, любой поверит в его виновность, доказательства практически не нужны. Догадка сверкнула подобно комете. Он в глазах мировой общественности прежде всего австриец. Австриец, подготовивший убийство своего принца. Жалкий фанатик, мститель или еще кто-нибудь. Но не серб, не наемник белградского правительства. Обвинив его, убийство превратилось бы лишь в ужасную трагедию, но не более, не в катастрофу международного масштаба.

— А тот студент, бросивший на набережной букет с бомбой, он бежал?

— Его выловили из реки полицейские. Но мы легко могли бы его подменить в тюрьме на австрийского добровольца, которому обещали организовать побег.

Теперь, когда Фреду ничего не угрожало, ненависть затравленного зверя сменилась горькой насмешкой.

— Бедняга Гросс слишком поторопился, провалил вам все дело. Если бы его обвинения не вынудили меня бежать, принц был бы жив. Не произошла бы роковая случайность на обратной дороге.

— Может быть, — покорно вздохнул Феликс. — Гросс просто испугался, дурак. Что вы теперь намерены делать, Фред?

— Поспать, — отозвался тот, зевнув.

Феликс спросил не из любопытства. Упустить такую рыбу из своих сетей? Каттнер проверил себя в сложнейших ситуациях. И французский атташе просто обязан был удержать его при себе. Иметь в посольстве агента с такими данными, с австрийским происхождением в условиях надвигающейся войны Франции с Австрией — гарантия успеха разведывательных операций.

Когда следующим утром Фред поднялся с постели, на его столе лежала папка с документами по делу Моники, в ней были отчеты полиции, фотографии, вырезки газетных статей. Каттнер усмехнулся. Молчаливая просьба Феликса о прощении выглядела слишком убедительно. Атташе будто знал, что рассудительный Фред никогда не позволит себе кричать о предательстве, не поддастся эмоциональному порыву мести. И оказался прав. Фред, интеллектуал, оценивал саму идею Феликса. Идея была неплоха, только выбор лиц для ее осуществления оказался неудачным: ни он, ни Гросс не оправдали ожиданий.

Когда Феликс вошел к нему, Каттнер поделился своими мыслями.

— Боже дай, чтобы сегодня мы были лучше, чем вчера, — с покорной улыбкой процитировал тот югославянскую молитву.

Дю Шандер внимательно слушал критические рассуждения Каттнера, тот будто полностью оправдывал его действия. Феликс вспомнил, как впервые его поразила эта способность Каттнера, еще тогда, в тюрьме, когда он абсолютно не среагировал на известие о преступлениях Моники. Ну что ж, так даже легче. Никаких убеждений не требуется, и Фред наперед знает, что найти сестру он сможет, только если будет сотрудничать с ним.

Месяц спустя Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, империя требовала провести расследование убийства принца, а после отказа обстреляла Белград из артиллерии. Россия выступила в защиту Сербии и объявила мобилизацию, а Франция поддержала Россию. Английское правительство недвусмысленно заявило о своей готовности к войне. Германский посол вручил ноту с объявлением войны России.

В то же утро, когда ставни были еще закрыты, оберегая воцарившуюся за ночь в домах прохладу, французский атташе выехал из Сараево. Автомобиль оставлял в облаке пыли осликов, нагруженных копнами соломы, маслиновые рощицы, изумрудного цвета реки.

— Если сербы узнают, что по их стране свободно разъезжает австриец, убьют на месте.

— Не проблема. На время путешествия вы станете французом.

— Вы так и не сказали, куда мы направляемся.

— К морю. Искупаемся, — улыбнулся дю Шандер.

— Насколько я помню из учебника географии, Средиземное море омывает также берега Италии, которая еще не присоединилась ни к одной из воюющих сторон.

Феликс расхохотался.

Голубая малютка «бугатти» несла их мимо скал и клокочущих в пропастях рек, мимо пастушьих хижин, по узеньким, висящим над пропастью дорожкам.

В захудалой гостинице Фред, наконец, разложил на столе материалы о Монике. Сколько раз он рассматривал фотографии, читал показания свидетелей. В Праге Моника использовала имя Стеф, словно напоминая ему о еще одной потере. На глаза попался отчет расследования, проведенного на месяц позже случившегося. Он впервые обратил внимание на странную дату. Повторное расследование. Зачем? Ага, прислали представителя из Вены с документами о предыдущих преступлениях. И тут Фред замер. Внизу стояла фамилия Германа. Что это значит?!

Пока она не выглядела странно в легком пальто, из-под которого выбивался подол тонкого шелкового платья. Теплая пражская осень позволяла. Моника вставила в мундштук подобранный окурок сигареты и закурила, но без удовольствия. Голод отметал любые мысли, чувства, сосредотачивая ощущения на ноющей пустоте в желудке.

Второй день, как она приходит сюда, каждый раз изучая вывеску, вульгарную и кричащую, не решаясь войти. «Мадлена» — красными буквами на черном фоне в одном из переулков Золотой улочки.

Первые дни Моника бродила по Праге, окунаясь в ее оккультную историю, о которой рассказывал каждый камень. Ей виделись сжигаемые на площадях ведьмы, ютящиеся в крошечных домиках алхимики и Фауст, продающий душу дьяволу в старинном доме на Карловой площади.

Она вошла внутрь, в темноту с каплями огня оплывших свечей.

— Решилась наконец, — приветствовал ее голос, уверенный и усталый: сколько видела его обладательница таких же, как она, потерянных.

На минуту в душу Моники закралось сомнение. Каждой деталью интерьера хозяйка подчеркивала свою принадлежность к миру эзотерики, обстановка располагала к чуду. Монику это слегка смутило. Если Мадлена приобщена к тайнам жизни, к чему ей это внешнее соответствие образу прорицательницы?