Светлана Воинская - Стервятница

Мужчины остановились и пожали руки в знак согласия.

Вернувшись, Валентино объявил, что послал за нотариусом, и вскоре они смогут подписать купчую, а пока предлагает господину Кнаппу составить партию в бильярд.

В течение получаса Моника развлекала жену Кнаппа столичными новостями и вскоре пошла в дом узнать, как идут дела. Она как раз застала мужчин за подписанием купчей. Прислонившись к стене, Моника не отрывала глаз от нотариуса. Ее ноги подкашивались. Она уже встречала этого человека среди свиты Валентино. «Нотариус» присутствовал и при похоронах, и на ужине в роли лучшего друга Монти. Только сейчас его нос украшали очки, а костюм был до приторности деловым, конторским. Он уверенно заверял подписи. Неужели вся эта сделка — обман, химера? Боже, что она творит?! Она участвует в спектакле. Но сил не было прервать это гнусное лицедейство. Признанием она обречет друзей, свободу для которых выторговала преступлением.

Шатаясь Моника поднялась по лестнице, добралась до своей спальни и упала на кровать. До ее слуха донеслось гудение автомобиля Кнаппов, устремляющегося к воротам и исчезающего за оградой владений Монти. Но рычание мотора не прекратилось, это Валентино хотел сбежать от ее праведного гнева и садился в свой «фиат».

Моника бросилась к двери, через две минуты она была у гаражей.

— Плата за освобождение моих друзей оказалась выше! Вы обманули не только Кнаппов, но и меня. Я участвовала в подлом фарсе. А с вашей стороны… Выполнено ли ваше обязательство?

В ответ он протянул ей газету. Моника бегло прочитала статью. «Стервятники. Эти птицы питаются мертвечиной. Но мог ли кто предположить, что и среди людей встречаются экземпляры этой породы?!.. До какого цинизма надо дойти, чтобы использовать в своих низменных целях смерть достойных венцев, наживаясь на горе близких и пороча торжественный переход в мир иной!..» Среди пафосных строк Моника нашла и интересующую ее информацию: в качестве преступников были названы только Фред, она и Ромео. Фамилии Патрика и Германа не упоминались.

— Пока я смог освободить только двоих. Садись в автомобиль, мы уезжаем. Этот дом больше не наш.

Моника покорно забралась на сиденье, не выпуская из рук газету. «Фиат» тронулся, покатился в открытые ворота, и суета улицы поглотила его.

Новый дом, новая спальня, новая кровать… Перемены учили подстраиваться, стать хамелеоном, сливаясь с любыми обстоятельствами, считая все врывающееся в жизнь привычным. Темноволосая голова склонена к ее обнаженной груди, и Моника почти ровно дышит в полумраке. Нежность, бархатность ее кожи восхищала Валентино.

— Расскажи что-нибудь. Я хочу слышать твой голос.

Ее голос… К ней не приходили слова. Лишь бестолковый бред. И каждое прикосновение прерывало глупый монолог. Минуту назад казалось, она владела ситуацией, но вот Валентино уже целует ей грудь.

Моника попыталась сопротивляться.

— Тебе это неприятно?..

Нет, это было приятно. Но Моника так чувствовала себя впервые: робкой и неловкой, и неумело пыталась защититься. Мысли бешено крутились в голове. Быстрее бежать отсюда! Но Фред и Ромео… Стоили ли они этой жертвы, пока совсем не мучительной? Ведь она уже думала о неотвратимости близости с Валентино и хладнокровно рассчитала, что пойдет на это, заранее решив судьбу сегодняшней ночи. Но сейчас она не чувствовала, что продает себя.

Валентино покусывал соски, и судороги электрической волной пробегали по ее изнывающему телу. Нет, с Германом все было как-то проще, примитивнее, он не будил в ней изысканной чувственности. Монику преследовала мысль, что Герман лишил ее чего-то, и она недооценила любовь. Валентино хотел ее губ, но они не предназначены для деловых партнеров, и Моника отворачивалась, отдаваясь горячей власти его рук. Она теряла ощущение действительности. Но вдруг все закончилось.

Она удивленно взглянула на него. Валентино стоял на коленях у ее постели, и Моника заметила задержавшуюся у ширинки руку. Чуть дольше, чем это можно было счесть естественным жестом. Валентино поднялся, медленно направился к двери, и она осталась одна. Моника дотронулась до ковра у подножия кровати и нащупала капли еще не впитавшейся влаги. Почему он сделал это без нее? Большой оригинал?

Моника не долго оставалась лежать, обдумывая происшедшее. Накинув халат, она босиком выбежала из спальни. Незнакомые комнаты, погруженные во тьму, были пусты. Она искала телефон. Облазив первый этаж, вскоре обнаружила его. Моника помнила нужный ей номер, и когда телефонистка соединила, прошептала в трубку:

— Будьте добры — Стеф к аппарату…

Знакомый голос вызвал у нее слезы радости. Эхо из другого мира, который она покинула раз и навсегда.

— Это Моника, Стеф.

— Моника! Боже мой! Где ты? Газетная статья… Я прочла. Правда ли это?…

— Стеф, дорогая, нет времени что-либо объяснять. Ты мне скажи, ты должна знать: Патрик и Герман бежали? Их имен нет в газетах.

— Ах, это все так ужасно. Но эти оба — подлецы, настоящие предатели, Моника. Патрика выкупил отец. Герман избежал участи, потому что сразу во всем признался полиции, все рассказал и обещал всяческое содействие в раскрытии преступления, и те его освободили.

Моника села и пролепетала:

— А отец, наш отец пытался выкупить Фреда?

— Нет. Я надеялась, что Патрик выкупит Фреда… Но…

— Напрасно?

— Ты прости меня, я попыталась сама и продала драгоценности. Помнишь мой рубиновый браслет? Но было уже поздно: газеты напечатали обо всем, и полиция не хотела больше денег, ей хотелось славы.

Глаза Моники бесцельно блуждали по враждебно торчащим из темноты углам.

— Спасибо, Стеф. Фред всегда дорожил тобой, — и Моника повесила трубку. Она плохо соображала. Зачем Герман все рассказал? Еще немного, и она спасла бы их. Стоп! Спасла бы… Разве? Это глупо. В тишине раздался едкий смех, ее смех. Глупая надежда, ведь Валентино солгал ей. Уже дважды.

Голова гудела подобно мотору, виски пронзала короткая боль. Все кончено, ей надо бежать. С самого начала сеньора Леоне советовала ей исчезнуть. Отчаянье… Моника всегда страшилась отчаянья у других, всегда избегала его, отделывалась — деньгами, поддержкой, вниманием, только бы не впитать даже толики его. Она пыталась сохранить в себе жизнь, любовь к жизни и боялась прикасаться к ее жестокой стороне. Может быть, поэтому судьба всегда старалась столкнуть ее с тем, что всегда оставалось для нее за стеной. Отчаянье — каждый день, тупое от боли выражение лиц провожающих покойников, их вой, слезы. Ее будто учили оставаться равнодушной, принимать жестокость мира и отпускать ее без боли.

Моника очнулась, потому что Валентино был рядом.

— Голова… — прошептала она пересохшими губами.

— Пойдем, — он вел ее по коридору к себе. Там, рядом с постелью Моника увидела тот самый сейф, который «не разрежешь ни одним инструментом». Под пальцами Вегетарианца, набравшими нужную комбинацию шифра, щелкнул замок, и Валентино достал знакомую черную бутыль. Моника послушно приняла наполненную рюмку и выпила бальзам, отдавшись его целительной силе и зная, что нестерпимая боль уйдет. Но ей хотелось большего — забыться.

— Взгляни, я изменил шифр: теперь на диске для букв буду набирать твое имя — Моника, а цифровой комбинацией будет день нашей встречи — 17, 09, 1913.

Боль отступала, но еще медленными толчками напоминала о себе. Голос Моники звучал глухо:

— Валентино, я прошу откровенности, — на языке еще оставался горьковатый привкус бальзама, и Моника сглотнула эту горечь, — я знаю, что ты не выполнил нашего договора.

Вегетарианец усмехнулся:

— За последние два дня, я вижу, ты многому научилась. От былой наивности не осталось и следа.

— Валентино, я хочу, чтобы ты мне помог уехать из Вены. Купил билеты и дал денег. Я их заслужила. Я продала твой дом.

Его взгляд ужалил ее.

— Нет, я ошибся. Ты осталась той же наивной дурой. Ты права, освобождать Рики я не стану — он не сохранил тайну о смерти Альберто. Я не буду подвергать опасности своих людей ради твоего брата. Но тебя… Тебя я не отпущу!

— Зачем же тебе нужна наивная дура?

— Наивность твоя сейчас пропадет. Ты воспитана преступлением. Может быть, торгуя одеждой мертвецов, ты этого и не осознавала, но это так. И потом твой голос… Твоя страсть врать… Одно путешествие по Египту чего стоит! Это шедевр вранья!