– Кто меня одел? – хрипло спросила я.

– Кто-кто, спортлото, – ответила Юлька. – Я одела! Я была в себе, в отличие от некоторых.

– А как мы сюда попали?

– Как и собирались. Шофер мой нас довез.

– Ох, – завыла я, – съездили. Показали класс. Теперь нас никуда больше не позовут.

– Ну и фиг с ними, – сказала Юлька. – Тоже – английские лорды. Что нам – попеть-потанцевать нельзя?

И тут заверещал мой мобильник.

– Слушаю вас, – мрачно отозвалась я.

– Майка, привет, – раздался мягкий хорошо поставленный голос нашего бывшего однокурсника Димы Скороходова, ныне известного профессора-офтальмолога. – Это Дима.

– Я узнала, Дим, – покорно проговорила я, уверенная, что сейчас услышу лекцию доктора о вреде алкоголя.

– Ты с Юлькой уехала. Вы не рядом случайно?

– Рядом лежим, – подтвердила я. – У нее в спальне.

Из трубки послышался смех. Мужской. Смеялся явно не один человек.

– Мы тоже рядом лежим, с Некрасовым. Мы вам, девчонки, звоним, просто чтоб сказать: вы самые классные девчонки на свете, самые молодые и прикольные. Мы благодаря вам вернулись в наше время. Оставайтесь такими, не меняйтесь.

– Легко сказать, – вздохнула я.

Потом Дима пригласил нас на кофе. И мы очень мило посидели вчетвером – я в Юлькиных джинсах и свитерочке чувствовала себя просто великолепно.

И ведь договорились тогда не терять друг друга из виду! Но у Юльки все было слишком хорошо: вернулся любимый муж, любимый бизнес не давал ни минуты свободной, а у меня… У меня как раз происходила Настоящая Любовь Всей Жизни. Мне было ни до чего тогда.

15. Та самая, настоящая

Я встревожилась по поводу личной жизни на пятом курсе. Все вокруг начали в массовом порядке выходить замуж. А я оказалась матерью-одиночкой четырехлетнего сына. Прошедшие с рождения Егорки четыре года я особо не задумывалась о новых отношениях, любви и всем таком. Я все думала: успеется, поспешишь – людей насмешишь. Потом, как раз весной пятого курса, мысли пришли сами собой. Мама забрала Егорку на две недели в Испанию, бабушка съехала на дачу (близились майские праздники), Юлька, уже давно замужняя, занята была делами своего ненаглядного супруга. Я впервые ощутила полную пустоту вокруг. И тут узнала, что кто-то из наших собирается в Тихонову пустынь: посмотреть, погулять. Я присоединилась, поехали. Там само как-то получилось, что оказались мы вдвоем с однокурсником Мишей, который обстоятельно рассказывал о святом Тихоне, об Оптиной, о Толстом. Я не ожидала от него таких познаний. Странно: почти пять лет бок о бок с человеком просуществовали, а интересен до этой поездки он мне не были ни капельки. И вдруг – словно свет в нем увидела. И потянулась к этому свету. Он рассказал, что полгода назад крестился. Сам пришел к вере, сам рассудил, что должен жить по-новому.

– А ты? – спросил он. – Ты креститься не собираешься?

– А я крещеная, – пожала я плечами. – Меня папа велел окрестить сразу после рождения. Только я этого не помню. И об этом не задумывалась.

Насчет «не помню» – это я, конечно, пошутила. Ясное дело, что случившееся с человеком в возрасте семи дней в памяти его не останется.

– Ты не помнишь, а душа твоя помнит, – возразил Миша.

– Я пока этого не чувствую. А как ты для себя решил, что Бог есть? Как ты поверил?

– Думал много. Всего не расскажешь. Но вот смотри – как пример. У тебя было, чтобы совесть мучила? Ты уже и забыла про что-то давно, и вспоминать не хочешь, а тут… Совесть… Было такое?

– О да! Было. И не раз.

– А думала про то, откуда совесть? Она в тебе – или извне?

– Думала – она часть души. Но нет. Душа отдельно, а совесть отдельно.

– Видишь, ты говоришь – «душа». А душа – она существует? Впрочем, давай сначала о совести.

– Душа – существует. Тут я уверена. А совесть – она тоже, конечно, существует. И она – что-то другое. Она ведет разговор с душой. Не дает душе покоя.

– Она выше души?

– Во всяком случае – она знает больше, чем душа. И если делаешь кому-то больно или что-то подобное, совесть терзает – это точно.

– Ну и что такое совесть?

– Думаешь, это Бог?

– Думаю, это весть от Него. То, что мы вдруг чувствуем, как человеку (совсем чужому) было плохо из-за нас, или стыдимся чего-то, что никто никогда не узнает… Совесть – это весть…

Я была поражена. Мне хотелось спрашивать и спрашивать.

– И ты живешь по десяти заповедям? И не отступаешь?

– Я пытаюсь. Стараюсь.

– Но это же невыносимо трудно. Это – каторга. Это несвобода. Шаг вправо, шаг влево…

Миша засмеялся.

– Я тоже, было дело, так думал. А потом понял, что все наоборот.

Десять заповедей – это дорога. Она трудная, очень, опасная (потому что видишь соблазны), но она – освещена. Свет повсюду. И я вижу опасности, могу их избежать. Это как дорожные знаки. Если будет знак «крутой поворот», а ты поедешь прямо на скорости – что будет? Ясное дело что. Но, конечно, ты можешь ехать прямо. Если приспичит. Только смысл? Ясное дело, что на погибель свою поедешь.

И вот с десятью заповедями такая штука. Тебя никто не принуждает их соблюдать. В них – воля Бога. И в них – твоя свобода. Потому что ты предупрежден. А представь, по краям этой освещенной дороги – мрак. И тебе хочется в этот мрак. Что там – тебе очень интересно. Ты думаешь, именно там и есть свобода. А то – слишком светло. Неинтересно, скучно, когда светло.

И, пожалуйста, получай свою свободу. Иди в этот мрак. И там – никаких заповедей. Там для каждой ямы – свой закон. Потому что ты не видишь, не знаешь, как устроена другая яма. И что выходит? Сто тысяч заповедей хаоса. Если не больше. И ты каждую яму пробуешь на вкус и цвет. И – или погрязаешь в одной из ям, проклиная при этом все вокруг, или все-таки будешь выбираться на свет. При этом путь света – тернистый. Тяжело. Но силы появляются. Свет их дает.


Так мы и говорили, говорили. Потом еще несколько раз встречались. Заходили в храмы, я однажды отстояла литургию, ничего не понимая. Чувствовала, что совершается что-то важное, но смысл до меня не доходил.

Миша посоветовал мне причаститься, но я почему-то боялась. Мне казалось, что я войду в какой-то поток и меня унесет. И я потеряю себя. Да, так мне казалось.

А о Мише я стала постоянно думать. Он мне очень понравился. Светлый человек, цельный. В нем ощущалась сила. А я столько времени была совсем одна. Вернее, с Егоркой, конечно. Но – одна. Я представляла себя рядом с Мишей. Представляла, что он позовет меня замуж. Я, конечно, соглашусь. Мы хорошо станем жить. Он-то уж точно не станет порножурналы читать. Он будет надежным верным мужем. Я рожу ему еще ребенка…

Обычные женские мечты.

Однажды он сказал, что хочет со мной поговорить. Я ужасно обрадовалась, но виду не показала. Почему-то я была убеждена, что он предложит мне руку и сердце. Я даже представляла, как гордо похвастаюсь Максу обручальным кольцом, как познакомлю Мишу с Егоркой. Как Егорка полюбит моего мужа… Наверное, Миша захочет венчаться. Ну что ж. Я не против. Повенчаемся. Может быть, и Егорку покрестим. Мишины рассуждения меня привлекали, но я давала себе время подумать и решить. Спешить мне было некуда. Я ему не помешаю ходить в храм, причащаться. И сама, может быть, присоединюсь.

Мы встретились для серьезного разговора. Я старалась не улыбаться и делала вид, что совершенно не понимаю, о чем пойдет речь.

Потом оказалось, что я действительно не понимала.

– Понимаешь, Майка, – начал Миша, – я чувствую, что должен тебе сказать. Просто, чтоб все было по-честному, по-людски.

Я кивнула, уже на сто процентов уверенная, что сейчас услышу предложение выйти замуж. Он скажет, что, как верующий человек, не собирается жить со мной без заключения брака – иначе это же блуд. Поэтому мы должны пожениться. И я радостно скажу «да».

– Понимаешь… Ты мне нравишься. Я думаю о тебе. Но это не любовь. Я – прежний я – может быть, попытался бы что-то затеять с тобой… Но сейчас – нет. Не могу. У тебя сын. Ты разведена. И это серьезная часть твоей жизни, которую я не прошел, которую я не понимаю. Я хочу жениться, хочу своих детей – сколько получится. И хочу, чтобы мы с женой вместе открыли нашу книгу жизни, с первой страницы – до последней. Ты хорошая. И я, наверное, жестоко поступаю, что говорю это прямо. Но если бы я просто перестал к тебе подходить, не звонил бы, это было бы совсем непонятно и некрасиво с моей стороны.