В самом начале жизни тут я, присмотревшись, обнаружила и вполне дешевые продукты: обычное молоко, капусту, морковь, картошку, яйца. И даже среди великолепных хлебов, изготовленных по французским и итальянским рецептам, можно было найти вполне доступный по цене кирпичик черного или батон белого. Ну правильно, сторожам и домработницам тоже что-то надо есть в этом раю. Иначе кто бы тут такие быдляческие продукты покупал? Я сама слышала, как красавица-мама объясняла прелестной дочке лет шести-семи, что вон тот вон хлеб брать никогда не надо: он для быдла. Не стесняясь, не понижая голоса провозглашала! И дочка внимала, училась жить.

О, как все поменялось в нашем бренном мире! Если бы я в своем детстве презрительно отозвалась о бедных, получила бы – от мамы по губам, а от папы выражение глубочайшего сожаления о том, кого же они умудрились вырастить.

– Все люди приходят нагими в этот мир, нагими и уходят. Все смертны. А потом – другой суд. Не тот, которым здесь себя судишь. Все мы равны перед тем судом.

Папа так говорил. Внушил на всю оставшуюся жизнь. Запечатлел.

Впрочем, каждый выбирает свой путь. Многие почему-то с радостью свернули со светлой дороги в мрачную чащу. Не мне судить.

В бьюти-салоне я пару раз уже бывала с Юлькой. Заезжали на маникюр-педикюр, расслаблялись в стильном интерьере. Раз в год я могла себе это позволить в те времена.

Сегодня, когда я решила навсегда распроститься с прошлым (то есть со своими длинными волосами, которыми так гордилась мамочка), мне было почти плевать на цены. Во-первых, деньги пока что у меня имелись. Ну даже если стрижка будет стоить немыслимо дорого, все равно – на бензин и сигареты останется. Я еще не притрагивалась к Юлькиным продуктовым запасам, не возникало такой острой необходимости. Но если что – с голоду не умру. Зато – они все увидят, до чего меня довели. Это того стоит.

И еще – теплилась в глубине души надежда на то, что бритье головы наголо не должно цениться как настоящая модельная стрижка. Тут же – чик-чик, вжик-вжик – и готово дело. Никакого мастерства не требуется.

Я припарковалась, отметив, что машин у салона, несмотря на позднюю пору, немало.

– Мне бы постричься, – обратилась я к администратору.

– Вам все равно, к какому мастеру? Сейчас все заняты, но скоро уже освободятся. А по записи больше никого нет. Выбирайте.

– Мне все равно. Кто первый освободится.

– Тогда подождите, пожалуйста, совсем чуть-чуть.

Я вышла на крылечко, вытянула сигарету из пачки…

Где-то далеко-далеко мычали коровы. Солнце уже закатилось, но горизонт светился всеми оттенками лилово-розового. Если поднять глаза к небу, чтобы не видеть наводящих тоску строений торгового центра, можно было наслаждаться красотой и гармонией космоса.

Я вспомнила наши с Мишей давние разговоры про космос и хаос. Как я по его совету читала Платона, его рассуждения о космосе, который, по мнению философа, есть гармоничный живой организм с разумной душой, и человек – часть этого организма.

Во всем этом – в красках неба, в ночном воздухе, в далеких звуках – таился, безусловно, глубокий смысл…

На стоянку, ревя, въехал огромный внедорожник. Из него выскочил совершенно лысый пожилой дядька в рваных джинсах и рубахе, не застегнутой на груди, но узлом завязанной в том месте, где положено находиться талии, косящий под лихого молодого мачо.

Навстречу ему из парикмахерской вылетело пулей существо – босое, в пижаме. Голова непонятного создания блестела от свежевыбритости.

– Ты украл у меня Париж! – завизжало существо голосом женщины в крайней степени остервенения. – Ты, мразь, украл у меня Париж!!! Вот, получай!!!

– Настик! Настенька! Асенька! – собирался с силами колосс, сумевший украсть целый город.

Асенька подскочила к дядечке и пнула его босой ногой по колену. Оба взвыли.

– Ты украл у меня Париж, гад! – выла Асенька.

– Уйййй! Зачем ты это сделала? Что ты с собой сделала? – стонал гад, пытаясь увлечь зазнобу в авто.

Они еще пообменивались репликами. Суть претензий лысой Асеньки сводилась к краже у нее французской столицы. Мачо в ответ все больше ожесточался. Видимо, дама его сердца уловила ожесточенные нотки в реакции на ее горе и поняла, что пора сворачивать представление.

– Иди оплати им там все! – крикнула она, заливаясь слезами.

Голос ее стал похожим на человеческий.

– За что им платить? Изуродовали тебя! – зарычал мужик.

– За услугу им платить. Я денег не взяла с собой.

– В машину села! Быстро! – велел хозяин внедорожника.

Лысая, захлебываясь рыданиями, полезла в машину.

Дядька быстро расплатился и, виртуозно матерясь, поспешил к своей бедняжке Асеньке.

Только тут я заметила сигарету в своей руке. Я вроде покурить собиралась? Щелкнула зажигалкой, затянулась. Все безумие прошедшего дня снова встало передо мной. Мамины упреки, письмо «жены отца моего сына»… Слезы сами полились из глаз. В который уже раз!

– Можно огоньку? – услышала я голос за спиной.

Я всхлипнула и протянула зажигалку. Рядом со мной стояла ангелоподобная девушка, светловолосая, ясноглазая. Нестеровский типаж. Русь, березки, венки из васильков, гадание на ромашковых лепестках. Белые брючки, белая просторная блуза из шитья. Стильная девушка. Глаз не оторвать.

– Я вообще-то освободилась, но можно тут с вами перекурю?

Так вот это кто! Это мой мастер парикмахерских дел.

– Покурим, – кивнула я.

У меня никак не получалось справиться со слезами.

– Вы плачете? – посочувствовала девушка. – У вас что-то случилось?

– С мамой отношения выясняли, – кратко ответила я.

Не перечислять же весь комплекс печальных факторов.

– Ой, я тоже, если с мамой поссорюсь, весь день потом реву. Я ее так люблю, сама не понимаю, почему ссоры выходят.

– Дуры мы, наверное, – предположила я.

– А вы ей позвоните и попросите прощения. Жалко же ее. Мне свою всегда жалко становится, когда поругаемся.

Девушка была такая милая, не вписывающаяся во всю эту обстановочку, что плакать расхотелось.

– Обязательно позвоню, – согласилась я.

– А вы что хотите? Покраситься? Кончики подровнять?

– Нет, я как та вот, ваша предыдущая. Наголо.

Девушка тихонько засмеялась.

– Тут это, как я посмотрю, самая популярная стрижка. Работаю здесь с весны – почти каждый день кто-то требует волосы снять под машинку. Раньше в обычном салоне работала – никто такого не просил.

Я очень удивилась. Мне-то казалось, я одна такая на всем белом свете. Ну, почти одна. А тут – вон оно что!

– А почему популярная? – задала я неуместный вопрос.

Откуда парикмахерше знать, почему клиенты выбирают такой фасончик?

– Я вот тоже об этом думала. Но мне кажется, они тут скучают у себя в домах. Одни сидят. Ну съездят сюда, купят чего-нибудь. Потом опять домой. Мужики их делами заняты. А им хочется как-то на себя внимание обратить. Мол, все достало. Начинаю новую жизнь с нуля.

– На мужиков действует? – заинтересовалась я.

– Ага. Даже удивительно. Кто плачет-рыдает, кто злится… Но как-то их это… встряхивает, что ли. Хотя есть такие, которые жутко ругаются.

– Да. Я видела. Эти вот. Только что. Все три реакции в одном флаконе: и плакал, и злился, и ругался.

– Ну, эта вообще разошлась. Уже не знает, чего учудить.

– А чего она про Париж ему орала?

– Сама не пойму. Они вроде в Париж летали. А что там произошло… Меня не касается.

– Значит, Париж на месте, – улыбнулась я.

– Наверное. Я не была. И не знаю, попаду ли. А вот стричь ее было тяжко. Она так дергалась, психовала…

– Да я уж видела. Дурдом.

– Они тут все на кокаине или на чем еще, не знаю. Такого насмотришься – от людей шарахаться начнешь.

– Неужели все?

Девушка засмеялась.

– Нет, конечно. Просто сегодня день такой. Мрачно смотрю на жизнь.

– И у меня такой день. Со всех сторон обступили.

– Меня Ангелина зовут, – представилась девушка.

Имя ей удивительно шло. Я же с первого взгляда подумала: ангел.

– А меня Майя. Может, будем на ты?

– С удовольствием.


…Я уселась в кресло. Ангелина расчесала щеткой мои волосы.

– Слушай, давай передумаем, а? – тихо предложила она, наклонясь к моему уху. – Ну кого ты лысиной удивишь? Ты же не такая, как эти. Зачем тебе?

– Да надоело все. Вот и подумала.

– Смотри, какая красота: крепкие, здоровые. Зачем губить? Давай массажик головы тебе сделаю, кончики подровняю – уйдешь как новенькая.