Ольга Дрёмова - Столичная штучка

— Какая? — спросил Артем.

— Самая-самая, — мечтательно протянул Дима.

— Да ты никак влюбился? — лицо Витюни вытянулось, и, пораженный своей догадкой, он удивленно прищурился. — Может, скоро салатиков покушаем?

— Ты еще этот не съел, — укорил его Дмитрий, указывая на тарелку с оливье, стоявшую посередине стола и опорожненную только наполовину.

Друзья сидели на кухне у Артема, недавно вернувшегося из служебной командировки и по такому случаю собравшего ребят у себя.

— Так ты говоришь, твоя Светка по тебе обмирает, почти с руки ест, еще чуть-чуть — и бросится на шею, — вернулся к началу разговора Обручев, — а мне что-то в это слабо верится.

— Это почему? — насупился Меркулов. Отказаться от своих сказанных в запале и явно преувеличенных слов ему было неловко, но идти на попятную было еще глупее.

— Потому что вы не дети, чтобы играть в любовь с первого взгляда, тем более ты говоришь, она была замужем, — поддакнул Витюня.

— А при чем тут это? — не понял Дмитрий.

— А при том, что, побывав замужем, твоя куколка уже в курсе, что мужчины могут быть привлекательными только на стадии ухаживания.

— А потом?

— А потом суп с котом, — засмеялся Голубев, потянувшись за очередной стопкой и куском колбасы. — Все замечательное когда-нибудь заканчивается: ахи-охи, вздохи и прочая ерундень иссякают в тот момент, когда женщина признает себя побежденной. Красиво я сказал? — Витек масляно улыбнулся и, ища поддержки, обернулся к Артему.

— Красиво, — согласился тот, — а главное, Витюша, правильно.

— За это надо выпить, — поднял стопку Витюня.

— Под-д-дожди, — споткнулся порядком захмелевший Меркулов. — Как это правильно, когда все это полная чушь? — он посмотрел на Артема, хмуро глядящего на свою рюмку, застывшую в поднятой над столом руке.

— Витька правильно сказал, — произнес тот. — Если еще представить, что все эти шуры-муры — первая любовь, тогда — да, за месяц можно кого хочешь связать в узел, но если учесть, что твоя Света — стреляный воробей, то тебе, Меркулов, по большому счету ни хрена не светит, это я тебе говорю как специалист по женскому полу, — авторитетно добавил Обручев.

— Глупости все это, — невольно начал заводиться Дмитрий, — не пройдет и месяца, как я вам докажу, что вы оба ничего в отношениях с женщинами не понимаете, — сказал он и победно улыбнулся.

— Этого не может быть, потому что не может быть никогда, — пьяно сморщил нос Витюня. — Мы утверждаем, что месяц — не срок, и точка. Правильно я говорю? — снова обернулся он к Артему.

— Да я не я буду, если мне не хватит тридцати дней, чтобы она сдалась на милость победителя, причем безоговорочно, — уперся Дима, пьяно поводя глазами из стороны в сторону.

— Ты лапшу вешать нам на уши не спеши, у нас кепка с круговым козырьком, все равно она вся мимо пролетит, — резко перебил его Артем. Темные волосы, упавшие волной на брови, повисли длинными сосульками. — Что значит, докажу? Ты что, предлагаешь нам в твоем гардеробе сидеть, пока ты со своей красоткой развлекаться станешь?

— Почему так? — непонимающе протянул Дмитрий.

— А как еще? — наседал Артем. — Хорош гусь, ты, значит, придешь через месяц к нам, заявишь, что все в ажуре, а нам твои слова на веру принимать? — проговорил он, пожимая плачами и в упор глядя на Дмитрия. Сама судьба посылала ему оружие, способное отомстить за давнюю обиду.

— Да, Дормидонт, — присоединился Витюня, — так не пойдет, чтобы на веру!

— Да я на что угодно могу побиться, мне даже месяца не нужно, трех недель за глаза хватит, — в пьяном азарте заявил Меркулов. Тут же пожалев о своих словах, он хотел взять их обратно, но не успел.

— И на что ты можешь побиться? — тут же поймал его на слове Обручев, глаза которого холодно сверкнули и превратились в две узкие режущие щели.

Дмитрию был неприятен такой поворот разговора, он чувствовал, что за этим кроется что-то нехорошее и из последних сил попытался проанализировать ситуацию, но ускользающее сознание пьяными волнами укачивало его бдительность, оставляя где-то далеко его волю и рассудок. Однако отступать было поздно. Насупившись, он немного помолчал, а потом, неожиданно просветлев лицом, предложил:

— Если через три недели все не произойдет так, как я задумал, мы, все трое, за мой счет идем в самый дорогой ресторан и гуляем на полную катушку, пока не треснем.

Дима обвел победным взглядом загулявшую компанию. Лицо Витюни, на данный момент напоминавшее раздрипший пельмень, расползлось в счастливой глуповатой улыбке. Склонив голову, он почти окончательно закрыл глаза, и под толстыми линзами его очков они стали походить на две маленькие дырочки в пятачке у объевшегося поросенка. Артем же, напротив, неожиданно широко раскрыл глаза и вполне трезво окинул взглядом отяжелевшую от хмеля фигуру Меркулова.

— Что ж, идет, — торопливо сказал он и протянул руку, чтобы закрепить условия договора.

— Э-э-э, нет, — Меркулов, собрав остатки мутящегося сознания, отдернул ладонь, и в лице Обручева промелькнуло выражение досады. — Так не пойдет. Значит, если проигрываю я, то мы все заваливаемся в ресторан, а если я выиграю, тогда как? — и он вопросительно взглянул на Обручева. Договариваться о чем-то с Голубевым было бесполезно, потому что тот держался из последних сил, клевал носом и изредка всхрапывал. — Так что буду иметь я? — повторил Меркулов, с трудом ворочая языком и желая только одного — чтобы этот разговор поскорее подошел к концу.

— А что бы ты хотел?

— В случае моего выигрыша я не попрошу ничего, но при любом раскладе, слышишь? при любом, как бы дело ни обернулось, я хочу похоронить эту историю вместе с сегодняшним разговором, и чтобы об этом никогда не узнала ни одна живая душа, — теряя последние остатки сознания, потребовал Меркулов. — Тсс! — он прислонил к губам указательный палец и тяжело моргнул.

— Витюнь, это нам подходит вполне, правда? — снова сверкнул глазами Артем.

— Наливай, — не открывая глаз, пробубнил Виктор.

— Ну что, теперь по рукам? — спросил Артем.

— По рукам, — Меркулов с явной неохотой протянул свою ладонь навстречу руке Артема.

— Тогда наливай, — повторил Голубев и, положив свою нескладную пятерню на руки приятелей, уронил лицо на стол и засопел.

— Вам кого?

Посмотрев в глазок, Алена увидела незнакомого мужчину, стоявшего на приличном удалении от двери. В одной руке он держал какие-то бумаги, похожие на листы накладных или квитанций, а в другой — огромный шуршащий пакет, перевязанный красными и белыми лентами.

— Скажите, Нестерова Светлана Николаевна здесь проживает? — он сверил какую-то запись в бумагах с номером квартиры и, видимо, для того чтобы его было лучше видно, отошел от глазка еще на один шаг.

— Здесь, а вы кто? — спросила Алена. Она отпустила ручку замка, которую уже была готова повернуть.

— Извините, пожалуйста, не могли бы вы открыть, у меня для нее посылка, — проговорил неизвестный.

— Аленушка, кто пришел? — Светлана вышла из кухни, где готовила ужин, и вопросительно взглянула на дочь. — Это к тебе? — Светлана кивнула на дверь, не понимая, почему дочь не открывает.

— Да нет, мам, там какой-то импозантный мужчина утверждает, что пришел по твою душу.

— Ко мне? — Света вытерла руки о фартук и с любопытством заглянула в глазок.

Мужчина, стоявший на плохо освещенной лестничной клетке, нетерпеливо переминался с ноги на ногу и недовольно морщился, но молчал, видимо, подобный прием был для него не в диковинку. Напуганные всякими телевизионными ужасами граждане откровенно не спешили открывать двери незнакомым мужчинам, даже с шуршащими подарочными упаковками в руках.

— Что за шум, а драки нету? — четырнадцатилетний Володя, уже перегнавший в росте мать и сестру, неспешно вышел из своей комнаты. Его белесоватый, как у отца, чуб немного примялся, а в руках он держал книгу, заложенную на нужной странице пальцем, из чего следовало, что он опять, в нарушение всех законов и требований, читал лежа.

— К маме рвется какой-то мужчина, а она делает вид, что его не знает, — проговорила Алена, с усмешкой посмотрев на брата.

— С усами? — напыжился тот.

— В глазок не видно, — ответила сестра.

— Сейчас мы разберемся, в чем дело, и в случае надобности усы повыщиплем, — пообещал Володя, отстраняя удивленную мать и открывая дверь.