– Что ты возишься? – раздался ленивый голос с той стороны, куда Руперт изначально направлялся. Грабитель был не один. – Полисмены близко. Кончай графа.
К счастью, в этот момент Руперт нащупал трость, схватил ее и стремительно выпрямился, одним движением вынув клинок из ножен. Вид стальной иглы немного охладил пыл нападавших, но их было двое, а Руперта еще пошатывало после первого удара по голове. И когда второй грабитель вытащил нож, тускло блеснувший, словно пойманная рыба в сети, граф понял, что дела его по-прежнему не очень хороши.
Вдвоем они, пожалуй, могут с ним справиться. Если навалятся оба, шпагой он сможет проткнуть лишь одного, а второй закончит дело.
Следовало поменять позицию. Очень осторожно, выставив перед собой клинок, Руперт начал двигаться плавным полукругом, стараясь встать так, чтобы на него не могли напасть одновременно. Грабители перемещались так же, видимо, пытаясь оценить его оборону. По тому, как граф держал шпагу, опытные люди могли прекрасно понять, на что он способен. К фехтованию у Руперта было даже больше способностей, чем к очарованию невинных дев.
Больше никто не произносил ни слова. Грабители переглянулись, а затем вперед двинулся тот, что с ножом. Судя по уверенности нападающего, с оружием он также обращаться умел, если решился пойти на вооруженного фехтовальщика. И последующая схватка, короткая и стремительная, это подтвердила. Грабитель двигался быстро, очень быстро, что выдавало в нем человека опытного и хладнокровного. Руперт сумел нанести ему легкий укол в плечо, а сам отделался распоротым рукавом и царапиной. Нож был столь острым, что разрезал плотную ткань сюртука, словно масло, и графу несказанно повезло, что удар был несильным.
В следующий раз нападающие пошли на него уже вдвоем; Руперту пришлось крутиться волчком. Он понял, насколько это серьезно: придется убивать, и делать это быстро. А потому он уложил первого, который сопел, словно медведь, и был не менее опасен. Второй отскочил, но тут же двинулся на графа снова и сумел подойти так близко, что ударил его ножом в бок. Руперт изогнулся, лезвие рассекло кожу, вошло на дюйм в тело. Граф дернулся назад, послал к черту все классические приемы боя и врезал грабителю рукоятью шпаги по голове. Тот отшатнулся, ударил Руперта под коленку, однако удар вышел скользящим, и граф Рэйвенвуд совершенно вульгарно дал коленом грабителю между ног. Нападавший заскулил, попятился, но не упал. Руперт пошел на него, выставив шпагу, и незнакомец вдруг развернулся и бросился наутек, оставив тяжело дышавшего графа победителем на поле боя.
Азарт уходил, толчками поднимались изнутри тошнота и холод. Труп лежал у ног. Руперт наклонился, пошарил по земле, отыскивая ножны, и, найдя их, прислонился к стене. Его шатало. Первый удар по голове оказался сильным, да и в короткой схватке граф получил еще несколько. Не считая неприятных ножевых ран. Руперт глубоко вдохнул пахнущий рыбой воздух и сморщился от отвращения. Надо впредь быть осторожнее, иначе он рискует погибнуть в переулке в борьбе за кошелек, в котором и так почти ничего не осталось.
Понимание накрыло Руперта так резко, что он выпрямился и, не вытирая шпагу, сунул ее в ножны. Следовало позвать полицейских, попросить сопровождения и сделать еще что-то там, что полагается делать растерянному законопослушному джентльмену в таких случаях. Но графу Рэйвенвуду было не до того. Шатаясь и прихрамывая, он двинулся из злосчастного переулка, а внутри пойманной птицей трепетала одна мысль.
Тот, второй, сказал: «Кончай графа».
Откуда он знал?..
Луиза спустилась к ужину в девять, как и пообещала. Ее удивила настойчивость Руперта, равно как и его желание поужинать в гостиной, совершенно для этого не предназначенной. Однако, остановившись на пороге комнаты, Луиза поняла причину.
Мебель слегка переместили, чтобы выдвинуть на середину гостиной небольшой стол, до сих пор выполнявший роль подставки для вазы. Цветы здесь тоже присутствовали – свежие букеты украшали скатерть: поперек тарелок, предназначенных для графа и графини, лежало по алой, словно закат, розе, а каминная полка расцветала лилейными узорами. Среди сияющих столовых приборов угнездились разлапистые подсвечники, в них солидно горели толстые свечи. Люстра была погашена, и огонь в камине, переплетая свои блики с сиянием, исходящим от свеч, создавал уютную золотистую дымку.
– Миледи. – Том Виггс, слуга Руперта, поклонился графине.
– Добрый вечер, Том. – Луиза вошла и огляделась – граф не прятался за занавеской, его здесь не было. – Я полагала, что мой супруг меня опередит.
– Нет, миледи. – Том выглядел несколько растерянным. – Его светлость немного задерживается. Прошу вас, располагайтесь, а я постараюсь его поторопить.
Луиза села в отодвинутое для нее кресло, кивком отпустила слугу, который поспешно удалился, и принялась ждать.
Что ж, Руперт должен быть здесь, но Руперта нет… и это может означать что угодно.
Разгадать значение происходящего было легко: граф жаждет примирения. Луиза и сама устала от затянувшегося непонимания. И она готова пойти навстречу, если только Руперт не потребует невозможного.
Темная пелена, которая накрыла ее после смерти отца, понемногу отступала, и Луиза возвращалась к себе прежней; а та, прежняя Луиза, вышла замуж за графа своей мечты, потому что захотела его. Тогда, на балу у Гринуэев, она подумала: он должен быть ее, – и заполучила самого прекрасного мужчину на земле, и сказала ему, что любит. Исчезло ли это? Нет. Просто все меняется. Возможно, нужно вместе искать путь…
В коридоре послышался шум, и через мгновение дверь распахнулась. На пороге стоял Руперт, но вовсе не в том виде, в каком обаятельный муж должен являться вечером в гостиную на романтический ужин к супруге, коль скоро он нашел в себе силы его организовать.
Это был совсем незнакомый Руперт. Грязный, будто валялся на мостовой, с застывшим, залитым кровью лицом, в порванной одежде. Хромая, он прошел на середину комнаты, с грохотом швырнул на пол трость, которая подскочила и покатилась, и бросил Луизе презрительно, сверкая глазами:
– Если я так надоел тебе, вовсе незачем меня убивать!
– Ч… что? – растерянно переспросила Луиза.
– Милорд! – в гостиной возник Виггс, однако граф, не оборачиваясь, рявкнул:
– Вон! Немедленно! – И слугу как ветром сдуло. Дверь предусмотрительно захлопнулась.
Руперт стянул испачканные чем-то липким перчатки и бросил их на стол; они упали, марая скатерть, оставляя на ней ало-бурые следы, и Луиза вдруг поняла, что это. Она стремительно встала и шагнула к мужу.
– Ты ранен?!
– Это неважно. Я хочу знать. Какого черта ты сделала это?! Если я тебе неприятен, если наш брак перестал казаться хорошей идеей, почему бы просто не развестись? Потому что долго и трудно, а убить – дешево?
Луиза никогда не видела Руперта в таком бешенстве, и произносимые им слова казались бессмыслицей.
– Объясни мне, о чем ты говоришь?
– Двое, – холодно сказал граф Рэйвенвуд. – напали на меня в переулке. Они знали, кто я, и желали меня прикончить. Я вижу единственное объяснение произошедшему. Я стал неудобен, не так ли, Луиза? Задавал слишком много вопросов о компании, пожелал нарушить твои планы, поинтересовался делами, начал настаивать. Я захотел, чтобы ты была графиней, а ты – нет. Тебе нужен был от меня титул. Ты получила его, и зачем тебе нужен я?
– Остановись, – попросила его Луиза, но граф не внял.
– Если ты хочешь развода, следовало сказать мне об этом. Мое положение, конечно, не блестящее, но я предпочитаю жизнь, а не полученное ценою жизни богатство. И если я был настолько омерзителен тебе, ты знала, что могла говорить со мной откровенно. Я не ожидал подобного предательства.
– Прежде чем обвинять меня в предательстве, выслушай. Я не подсылала к тебе убийц, если ты это имеешь в виду. Как ты мог вообразить себе такое?
– Я мог, потому что это логично.
– Ничего не логично! – закричала Луиза. – Ты взвинчен, ты ранен и не даешь себе труда подумать! Грабители упомянули твое имя?
– Они назвали меня графом.
– Они могли следить за тобой не первый день и поджидать удобного случая. У них мог быть сообщник в том клубе, куда ты ходишь… Ты ведь проводил время в клубе? Объяснений может быть тысяча.
– Или одно.
– Я не собиралась поступать так, Руперт. – Луиза коснулась ладонями его лица, пачкая пальцы кровью. – Веришь ли ты мне? Я никогда бы так не поступила.