Марийка перезвонила своей бывшей соседке по комнате в колледже и рассказала о разговоре с Эви. Джорджанна тут же записала имена Миллеров и их адрес для приглашения к себе на вечеринку.
Она спросила, что может сделать для подруги в обмен на любезность.
— Да, помоги мне пригласить Санд на этот ужин, — попросила Джорджанна очень серьезным тоном.
— Ты хочешь, чтобы она описала вечер у тебя дома в своей газете? — рассмеялась Марийка.
— Для нас это очень важно.
Пожав плечами, Марийка набрала номер Санд, рассказала ей пару новых вашингтонских историй, а в конце добавила:
— Надеюсь, увидимся на ужине у Джорджанны.
— И вы туда пойдете? — спросила журналистка недоверчиво.
— Не могу пропустить такой вечер. Там будут очень известные люди, а разговоры о новом доме-дворце Джорджанны и Чонси идут не только в Нью-Йорке.
Последовала пауза и ответ в обычном для Санд самоуверенном тоне:
— Конечно, мы там с вами увидимся.
Марийка пометила в компьютере, что она должна купить Джорджанне подарок на новоселье. Потом нехотя набрала номер Сидни, узнала у него все необходимые ей данные, объяснила детали и под конец сказала:
— Это все, Сидни. Больше меня ни о чем таком не просите. Мое агентство и так делает для вас достаточно много по нашему контракту, и еще сделает в ближайшие два года.
Благодарный Сидни не решился ей возразить.
Возможно, день закончится без неприятных инцидентов.
* * *
Марийка почти уснула в своем кресле, сделав комплекс упражнений для снятия головной боли. На чтение документов у нее уже не было сил.
— Где скверный болтун может найти самую очаровательную в мире женщину, чтобы с ней пообедать, скрывшись ото всех? — Его голос заставил Марийку выпрямиться, ее словно током ударило.
— Я бы сказала этому болтуну, что могла бы пригласить его к себе домой, но Женевьева ушла, а у меня нет и крохи еды в доме, и нет никакого желания самой что-то готовить, но я, так и быть, соглашусь поужинать с тобой в ресторане.
— В каком-нибудь тихом месте, где мы сможем спокойно поговорить, чтобы я мог тебе сказать, какая ты красивая, волнующая меня, славная…
— Сейчас попрошу Гортензию заказать столик у Жана Лафитта на Пятьдесят восьмой улице. Это прекрасное место для уединения. Когда?
— Через полчаса. У меня всего три часа. Я только что с переговоров, а самолет в десять. Я не хочу терять ни минуты, пока мы вместе.
— Какое счастье, что ты выгадал для меня время между деловыми встречами. И целых три часа проведешь со мной. Я чувствую себя избранной. Я почти рыдаю от восторга.
— Должен тебе признаться, что твой застенчивый поклонник и на это не рассчитывал. Заметь, мне стоило большого труда освободиться на три часа раньше.
— Ты сейчас отнимаешь у меня время. Не можешь потерпеть до восьми со своей болтовней, до ресторана?
— Да!..
Марийка повесила трубку и попросила Гортензию по интеркому заказать для нее столик на двоих у Жана Лафитта. Она еще на минуту откинула голову на спинку кресла и сидела, не двигаясь.
— Отлично! — вскричала Марийка.
Гортензия из-за дверей слышала ее крик, она улыбнулась, понимая, что только один человек, Джонатон Шер, мог вызвать такой всплеск радости ее шефа. О таком человеке она молилась с того дня, как Марийка похоронила Дейвида Вентворса шесть лет назад. Иногда Всевышний слышит наши молитвы, Слава Богу!
Джонатон сидел за столиком в затемненном зале, когда Марийка вошла в ресторан. Он поцеловал ей руку и предложил уже принесенный аперитив. Целый час продолжался непрерывный словесный марафон. Официант с трудом добился, чтобы они сделали заказ. Джонатон с хитрецой посмотрел на Марийку и попросил официанта подойти к ним через пару минут.
— Я не голоден, — сказал он, сжимая ее руку, — вернее не хочу есть. Я с ума схожу по тебе и я хочу тебя прямо сейчас. Если ты заставишь меня сидеть два часа и есть через силу, я тебе это никогда не прощу.
— Признавайся, что у тебя на уме?
— Сейчас узнаешь. — Он помог ей встать и надеть пальто, потом подозвал официанта и дал ему пятьдесят долларов. — Это за два аперитива и за то, что мы должны были съесть, плюс чаевые.
— Спасибо, месье, — поблагодарил официант без особого энтузиазма.
Они схватили такси и поехали на квартиру Марийки, где два часа занимались любовью до его отлета. Потом она доехала вместе с Джонатоном на такси до частного летного поля, где его дожидался личный самолет, и подождала, пока он не взлетел. Она этого не делала с тех пор, как Лайза в восемь лет впервые одна полетела к своей двоюродной бабушке Виктории в Палм-Бич.
Джонатон вылетел в Канаду, чтобы совершить купчую на крупную сельскохозяйственную компанию, которую собирался перепродать западногерманскому концерну.
— Ты такой моторный бизнесмен и удачливый делец, — с восхищением сказала ему по дороге в аэропорт Марийка.
— И очень осторожный к тому же. Я не иду на незапланированный риск.
— Хорошо, я исправляюсь — ты самый осторожный, консервативный и удачливый бизнесмен, каких я знаю.
Перед тем как выйти на летное поле, он несколько минут ее целовал, не обращая внимания на нервничавших летчиков.
— Не знаю почему, но мне все труднее говорить тебе — "до свидания".
— Я знаю почему. Когда вернешься, объясню.
Это были ее последние слова.
Марийка торопливо вышла из офиса, даже не застегнув пальто. Она на ходу снова взглянула на часы. За пятнадцать минут ей нужно было добраться до Рокфеллеровского центра для встречи с адвокатом.
Когда она выбегала из кабинета, Гортензия крикнула ей:
— Подарок! Подарок святого Валентина для тебя! — И сунула ей в руку конверт и маленькую красную коробочку.
— О, ради Бога! Не до того, Гортензия, открой сама, ты же любопытна, хочешь узнать, что там внутри. Только не дыши мне в затылок, я страшно опаздываю.
Но Гортензия последовала за ней в лифт.
— Открой, пока едешь. Неужели ты сама нелюбопытна?
Марийка разорвала бумагу и открыла коробочку. В ней была чудесная маленькая золотая бабочка. Ее крылья украшали бледные рубины, а вместо тела сверкал до странности знакомый крупный бриллиант. Марийка вынула из конверта карточку с запиской:
"Я знаю, тебе не нравятся мужчины с бриллиантовыми кольцами на руке, и поскольку я не знал, что теперь делать с этим бриллиантом, я подумал, может быть, он пригодится этой бабочке, которая поселится теперь и навсегда на плече самой чудесной женщины. Тебе принадлежит моя любовь, как и этот бриллиант. Джонатон.
Марийка немедленно приколола брошку-бабочку на свое темно-коричневое фланелевое платье и всю дорогу ощупывала ее, проверяя, на месте ли она. После разговора с адвокатом она зашла в кондитерскую лавку и купила множество коробочек с разным шоколадом, которые по возвращении в контору вручила всем служащим, поздравляя их с Днем влюбленных.
— Это так трогательно, так мило с твоей стороны, — поблагодарил ее Энтони. — Имеет ли мистер Шер отношение к такому проявлению сентиментальности?
— Возможно, Энтони.
— Отлично. — Он поцеловал Марийке руку. — Я только хочу сказать, что ты это заслужила, Марийка. Я надеюсь и молюсь о том, чтобы все у тебя сложилось наилучшим образом.
— Я тоже, но не хочу объявлять об этом всему свету.
— Понимаю. Я не буду сплетничать. О Гортензии и говорить нечего. Передай наши наилучшие пожелания Джонатону.
Марийка положила в рот мятное шоколадное сердечко и покинула офис, ощущая приход весны.
Энтони, попрощавшись с шефом, быстро расправился с коробкой шоколада, достал из ящика трубку, тщательно ее набил и раскурил. Он восхищался Марийкой с того дня, как она наняла его еще в Бостоне. Если бы он не был счастлив в браке, обязательно бы в нее влюбился.
Дома Марийка решила перед сном почитать вырезки из прессы. К ней в спальню заглянула только что вернувшаяся Лайза.
— Что-нибудь случилось? — спросила она дочь, глядя на нее поверх сползших на кончик носа очков.
Лайза присела на кровать, теребя шелковое покрывало. Она погнала пальцем скользкую волну складок, потом изменила их направление.
— Просто скучаю.
Марийка подумала, что если бы дочь больше занималась, ей некогда было бы кукситься. У работоголиков, как она сама, не остается времени на скуку. Она хотела поругать Лайзу, но в глубине души чувствовала перед ней постоянную вину. Сейчас не время для упреков, она же сама хотела больше времени уделять дочери.