Летиция Болдридж - Страсть и власть

Марийка поняла, как долго накачивала его Рейчел, прежде чем он решился на этот разговор, впервые выглядя стесняющимся, он даже расстегнул верхнюю пуговицу рубашки от волнения. Сквозь флоридский загар проступили красные пятна. Таким она его еще не видела.

— Рейчел также считает, что она или я могли бы войти в состав какого-нибудь престижного общественного совета, например, Нью-Йоркской публичной библиотеки, музея "Метрополитен", Мемориального госпиталя или, скажем, Нью-Йоркского филармонического оркестра.

Марийка почувствовала, что он больше не может говорить без ее моральной поддержки. Даже обман мог быть для него приятным.

— Люди свободно могут помогать в деятельности таких советов, когда они берут на себя исполнение определенных услуг или жертвуют значительные суммы денег. У них появляется много друзей в этих советах, когда они как-то задействованы.

— Мы уже жертвуем немалые деньги на различные цели и готовы отдавать больше. Кажется, уже нет таких обязанностей, которые обычно выполняют члены общественных советов, какие бы мы ни брали на себя. Нас также заботит процветание города.

— Но, Сидни… моя фирма не занимается такими вещами. Это не наша специфика.

— Мне кажется, такая услуга точно вписывается в круг деятельности фирмы по общественным связям. Тем более, что у вас такие широкие связи и большие возможности.

Марийка понимала, что нужно найти удобный предлог, чтобы отказаться, такую услугу она не хотела взваливать на себя. Он прочитал ответ в ее взгляде.

— Я компенсирую вам ваши усилия гораздо больше, чем это принято, Марийка. Я заплачу вам гораздо больше, чем по нашему договору, если вы это сделаете для нас, даже если у вас что-то не сразу получится. Нам нужен иной социальный статус.

— Но для чего? Вас и так уважают. Неужели вам этого мало? Это что — тщеславие? Никогда не думала, что вы этим страдаете. Зачем?

— Проще говоря, нас обижает, ранит, что наши усилия, желание помочь, стремление что-то сделать игнорируется обществом, нас просто не хотят замечать.

— Те, о ком вы говорите, не есть общество. Это завсегдатаи кафе и ресторанов, которые собираются вместе, чтобы обменяться сплетнями и покрасоваться друг перед другом драгоценностями и нарядами. Это компания нуворишей, которые появляются и исчезают бесследно.

— Для нас это и есть реальное общество, свет. Ваше происхождение, например, дает вам пропуск туда. В нашем кругу человек оценивается размером его капитала, и в ваших глазах я тоже нувориш, отличающийся от других лишь количеством денег. Я же мог бы скупить половину недвижимости в этом городе, если бы захотел. Вы всех знаете и могли бы нас выгодно представить. К вашей рекомендации прислушаются при выборах новых членов в общественный совет. А мы уж постараемся быть на высоте. Вы не пожалеете, если дадите нам рекомендацию.

Она смотрела на его загорелое лицо, лишившееся вдруг обычного самоуверенного выражения. Он стал лидером в мебельной индустрии, свободно распоряжался огромными кредитами и иностранными инвестициями, и при этом страдал уязвленным самолюбием, он был раним. "Вот где его слабое место", — отметила про себя Марийка. Он страстно хочет войти в число пустоголовых прожигателей жизни, вечно позирующих перед фотокамерами. Кое-кто из них богат настолько, чтобы поддерживать в себе интерес публики, используя опыт пресс-агентов.

— Сидни, люди, общения с которыми вы так жаждете, не входят в круг моих друзей. Я не пользуюсь у них никаким влиянием. У меня нет ни времени, ни желания прожигать с ними жизнь.

— Не будьте столь категоричны, это не ваш стиль.

— Эти люди озабочены лишь тем, чтобы попасть в фокус в наиболее выигрышной, с их точки зрения, позе. — Марийку стало раздражать его непонимание. — Ничего их больше не волнует.

— Они знают вас, а вы знаете их, — упорствовал Сидни. — Не понимаю, почему вы так возмутились, когда я попросил о столь простой для вас услуге.

— Я не могу… и не хочу… видеть вас и Рейчел среди этих людей — это не мое поле деятельности.

— Марийка, вы не хотите понять, как это много для нас значит. — Он перешел на патетический тон, но Марийка не почувствовала к нему неприязни, чужие слабости нужно уметь прощать.

— Возможно, вас удивит мое признание, но это для нас больше значит, чем все то, что вы сделали для улучшения имиджа моей компании.

Последнее признание задело ее. Столько затрачено усилий и времени, а, оказывается, это ничего для него не значит. Как может он сравнивать такие вещи — рост популярности компании, ее престиж на рынке, среди потребителей, и свои ущемленные амбиции?

Жаль, что их встреча так закончилась, но это не ее вина. Нужно было закругляться.

— Уже много времени, нам обоим нужно возвращаться к своим делам. Я подумаю, Сидни, что можно для вас сделать. Скажите Рейчел, что вы использовали все свое красноречие и аргументы, а я обещала подумать. Но прошу вас, никогда больше не принижайте результаты работы моего агентства. Мы для вас много сделали. В вашем успехе есть значительная доля и нашего вклада, даже если вы и не понимаете этого. Не ставьте нас ниже себя, Сидни, прогадаете.

Он был удивлен, как беспрекословно она это сказала.

— Не обижайтесь, Марийка, и обдумайте мою просьбу. Я не говорю "до свидания". Вернувшись в контору, я выпишу вам чек и позвоню. А вы скажете, что решили. Не отказывайтесь от моего предложения и хорошенько подумайте. Вы пока не поняли, насколько это может быть для вас выгодно.

Он не пояснил, что имеет в виду: триста тысяч годового дохода по контракту с его фирмой или его последнее предложение, а возможно, одно зависело от другого.

Сидни покинул ее, Марийка, обозленная и разочарованная в нем, осталась под предлогом перекинуться парой слов с Мими Уэлтон и Дафни Джонстон, которые только что расположились за соседним столиком.

Она отметила про себя, что Санд все еще пребывала в одиночестве. "Бедняжка Санд, — подумала Марийка, — как же она злится, что ей приходится кого-то ждать, ведь она считает, что все должны ждать ее".

Дафни Джонстон, высокая стройная дама из Чикаго, жена одного высокопоставленного чиновника из предыдущей администрации, считалась одним из национальных лидеров литературного процесса, и Мими Уэлтон, известная участница Нью-йоркского литературного общества, были старыми подругами Марийки, как и одноклассница Эви Уотсон. Они тепло расцеловались.

К трем подругам подошла Санд.

— Вы сегодня одна? — спросила Марийка.

— Да, у Гретхен Шульц, судя по всему, изменились планы. — Она вытащила из сигаретницы сигарету и постучала фильтром о деревянную поверхность. — Если не возражаете, я присяду за ваш столик и подожду, может, появится кто-нибудь, представляющий интерес для моей колонки в газете.

— Ищете новую жертву? — невинно спросила Марийка.

— Вы знаете, что мне надо.

— Если вы рассчитываете выкачать из меня какую-нибудь информацию, то не мечтайте.

— Говорят, у семьи Уотсонов возникли проблемы…

— Никаких, я это точно знаю. Вот единственный честный ответ, и оставьте меня в покое.

— Ну что же, леди, — обозленная Санд решила ретироваться, — рада была вас повидать. Не буду мешать. — И, резко повернувшись, она пошла к своему столику.

— Людоедка! — обрадовалась ее уходу Дафнии Джонстон.

— Как бы она не написала о нас какую-нибудь гадость, с нее станется, — заметила Мими Уэлтон.

— Сейчас, во всяком случае, ей не до нас. — Марийка увидела жену швейцарского посла, Грэтхен Шульц, идущую по проходу между столиками.

"По крайней мере, у нее Санд не удастся ничего выведать о Маке и Эви, и слава Богу!" — подумала Марийка.

Она распрощалась с подругами, помахала рукой улыбающемуся Сирио Маччиони и вышла из ресторана. На Шестьдесят пятой улице она поймала такси и назвала адрес "Стьювейсант коммьюникейшнз инк.".

Настроение было окончательно испорчено.

Вернувшись в свой офис, Марийка нашла на столе непрочитанную корреспонденцию и вырезку под рубрикой "Бизнес-новости" из канзасской городской газеты, помеченную красным карандашом ее помощницей Гортензией.

Только недавно расставшись с Сидни Миллером, она рассмеялась, прочитав свое собственное высказывание, приведенное в заметке репортером газеты. Два дня назад в Канзас-сити она сказала: "Мы все больше становимся нацией нуворишей и поклонников роскошной жизни, которые ничего не создают для развития рыночной экономики, и только разлагаются".