– Это на проживание. Через месяц еще отправлю. Ну, я не знаю… Мало, что ли?
– Ты скотина! – плачущим голосом протянула Ида. – Ты думаешь, все в деньгах измеряется, да?
– А в чем? – огрызнулся Роман.
– Ты просто чудовище, понимаешь? Ты даже не представляешь, насколько ты меня этим всем унизил!
– Я тебя и спрашиваю поэтому – мало?
Ида схватилась за сердце, попыталась перевести дыхание. Внутри у нее все клокотало и кипело.
– Катаев… вот что. Давай сегодня встретимся. Надо поговорить.
…Свидание было назначено в кофейне. Роман уже сидел за столом в пальто нараспашку, вертел в ладонях стеклянную бутылку с водой.
– Привет. – Ида опустилась на стул напротив. – Закажи мне вина.
– Ты спятила?
– Девушка, мне бокал красного, пожалуйста! – обратилась Ида к пробегающей мимо официантке.
– Да, конечно! – любезно отозвалась та и умчалась к барной стойке.
– Давай не рассусоливать… О чем ты хотела поговорить? – угрюмо спросил Роман.
Его тон, выражение лица – очень не нравились Иде. Она бросила на стол пачку купюр:
– Вот. Сняла по дороге, не знаю, как переводить обратно. Я не в положении, Катаев. Розыгрыш не удался.
Ничего не дрогнуло в лице бывшего любовника. Он хладнокровно сгреб ладонью купюры и положил их в карман своего пальто. Ида почувствовала себя разочарованной – она надеялась, что эти деньги Роман не возьмет. Скажет: «Ладно уж!» – и забудет. А так… Похоже, ему было совершенно плевать на Иду. Не по-мужски это.
– Когда же свадьба? Скоро? – усмехнулась Ида.
– Уже, – буркнул Роман и пошевелил пальцами правой руки – на безымянном красовалось кольцо.
– Уже?! Надо же… и кольцо согласился надеть? – не выдержав, нервно расхохоталась Ида. – Ты же раньше всю дорогу твердил, что ни одна женщина не сможет тебя окольцевать!
Она смеялась, но в душе у нее все буквально кипело от возмущения, тоски и гнева.
Официантка поставила перед Идой бокал с вином.
– Черт… Пожалуй, после такого известия лучше заказать целую бутылку! – пробормотала Ида. – За твое семейное счастье.
– Тебе надо, ты и заказывай. Имей в виду – каждый за себя платит, – холодно произнес Роман.
– Так что, принести еще вина? – уточнила официантка, умильно заглядывая Иде в глаза.
– Нет, спасибо, – махнула рукой Ида. Официантка ушла. – Ну ты жмот, Катаев, не ожидала…
– С какой стати я должен платить за постороннюю женщину? – пожал тот плечами. – Ты мне никто. И вообще… Ты гадости мне делаешь, а я за тебя – платить? Ты обнаглела вконец.
– Ты мужчина, если ты забыл.
– То есть я раб, я тряпка, я банкомат, но никак не живой человек… Блин, Ида, как ты могла шутить подобными вещами!
– А может, я люблю тебя. До сих пор.
– И что, любовь оправдывает любое скотство, любое свинство? На фиг такую любовь… – с отвращением произнес Роман. Чем дальше, тем сильнее он раздражал и пугал Иду, она не узнавала того человека, с которым провела рядом столько лет. Чужой, совсем чужой.
– Ничего страшного, обычная шутка. Тем более что деньги я тебе вернула, – насмешливо улыбнулась она.
– Ты совсем зарвалась. Другой бы, менее воспитанный, на моем месте тебе точно вмазал бы, – вдруг совершенно спокойно, даже как-то лениво произнес Роман. Иде от этих слов, от этой интонации стало совсем жутко. И сразу слезы защипали в глазах.
– Рома… за что? – с горечью прошептала она. Принялась промокать глаза салфеткой.
– За что? За то, что ты Алису заставила нервничать. За то, что ты едва не расстроила нашу свадьбу. Ты влезла в чужую жизнь, в чужую судьбу из одного желания – подгадить… И имеешь притом наглость строить из себя невинность. Ты должна думать, что делаешь. Должна отвечать за свои поступки! Ты давно не школьница, не маленькая девочка, а взрослая совершеннолетняя женщина. И тебе никто ничего не должен просто так, лишь потому, что пол у тебя женский.
– Ты просто хам, Катаев!
– А ты… – Он не договорил, встал, загрохотав стулом, и, тяжело ступая, направился к выходу.
– Девушка, счет, пожалуйста, – почти прошептала Ида. Перед ней все плыло от слез. На стол лег голубой бумажный листок. Поморгав, Ида вгляделась в него и наконец разглядела сумму. Достала свой кошелек, бросила на стол купюру и, не дожидаясь сдачи, выбежала из кафе.
Скользя по слипшемуся на тротуаре снегу, побрела домой. Но как нести всю эту черноту в себе, невозможно же… Выхватила на ходу телефон:
– Маш… я с Катаевым только что говорила.
– Ида! С ума сойти… – отозвалась подруга. – Только я сейчас занята немного. Кирюшка температурит – тридцать восемь и два!
– Маша, мне очень плохо. Катаев меня по матушке обложил и едва не избил. А я ему все деньги вернула… Он мне деньги перечислил, а я их, как честный человек, вернула, а он…
– Идочка, сейчас никак! Кирюшка, он…
– Ну пусть Пахомов с ним посидит! Приходи ко мне, умоляю. А то я руки на себя наложу, честное слово.
– Ладно. Ладно… – дрогнувшим голосом произнесла Маша.
– Да, и две бутылки красного по дороге захвати. Одной не хватит. Я тебе потом деньги отдам.
Ида едва добрела до дома, а через полчаса появилась подруга – с вином, с пачкой сухих хлебцев.
– Это что за гадость, Маш? – несмотря на свое горестное состояние, не выдержала, рассмеялась Ида.
– Это я худеть решила. Вот, вместо закуски будем грызть.
– Пахомов тебя заставляет?
– Нет, что ты. Он, наоборот, против того, чтобы я худела. Это я сама… хочу быть красивой.
Ида растроганно улыбнулась. Она, конечно, не стала говорить подруге, что та никогда не станет красивой, даже похудев. И даже если ляжет под нож искусного хирурга и тот перекроит Машкину внешность полностью.
Красота – это огонь в глазах. Это нечто, что таится в походке, в повороте головы. В интонациях. В дерзкой улыбке. Это то, от чего у мужчин выбрасываются в кровь гормоны и они, мужчины, теряют голову.
В Маше никакого огня сроду не наблюдалось. Слишком теплая и мягкая, слишком «домашняя» она вся, что ли. Даже непонятно, за что ее полюбил Пахомов и любит до сих пор. Вот почему так несправедлива жизнь? Рохле Маше – все, а красавице Иде ничего?
Может, надо затушить в себе этот огонь, убавить блеск в глазах, стреножить саму себя – изменить дерзкую походку? Гм, забавно. Если сравнивать людей с животными, то она, Ида, – лошадка. Грациозная арабская лошадь. А Маша – корова. В хорошем смысле этого слова! Добродушное, незлобливое животное, дающее молоко и мясо, из чьей шкуры шьют обувь и сумки. Словом, исключительно полезное существо, которое, однако, никого не волнует всерьез, которое каждый день убивают, и при этом никто из общественности и пылких зоозащитников даже и не думает протестовать. Корова же!
А лошадью восхищаются. Лошадь – это красота. Восторг. Это полет. Символ гордой свободы, сама грация. Если кто покусится на лошадь, захочет ее убить – злодея мигом изничтожат и проклянут.
– Чего молчишь? – спросила устало Маша, разливая вино по бокалам.
– Так… задумалась. Я же видела эту его новую, я тебе рассказывала, – задумчиво произнесла Ида. – А сейчас вдруг поняла, кто она.
– Катаевская возлюбленная?
– Да какая возлюбленная, жена!
– Да что ты! – всплеснула руками Маша. – Они уже поженились? Так стремительно?
– Да! И Катаев кольцо носит, такой важный! Я его совершенно не узнаю… Словно другой человек. Но сейчас поняла… Да, за тебя, Машенька, моя дорогая, моя единственная подруженька! Ты единственный человек в моей жизни… – Ида всхлипнула, но сумела сдержаться. – За тебя.
– Спасибо.
– Так вот, Машунь, я поняла, эта Алиса его так изменила. Если сравнивать человека с животным, то Алиса – лисица. И внешне похожа, я тебе говорила. Типичная рыжая: и характер, и взгляд, и поведение как у всех рыжих. Себе на уме, взгляд настороженный. На людях тихоня, а дома помыкает всеми. Лиса Алиса! И носик у нее такой тоненький, остренький. Чем-то Николь Кидман напоминает в молодости.
– Ну, главное, чтобы она мужу своему нравилась, эта Алиса… – пробормотала Маша. – Я, Ида, давно людей по внешности не оцениваю. Что мне какая-то Алиса или какая-то Анфиса… Они не родня мне. Да и к родне я не полезла бы семейные дрязги обсуждать, сами разберутся.
– А я? Тебе на меня наплевать? – с горечью спросила Ида. – Я же не просто так об этом обо всем рассказываю, я пытаюсь разобраться в ситуации, понять, из-за чего все это произошло!