– Да ты просто никто! Все, что у тебя есть, – благодаря Алисе. Ты ведь всегда хотел произвести на нее впечатление? А не вышло. Она тебя так и не заметила, Толик. Все твои таланты. И тогда ты на нее разозлился… Она все, все мне рассказала о том последнем разговоре с тобой на мосту. Ты показал себя полным ничтожеством, неспособным даже любить.
– Это неправда… – сквозь зубы выдавил из себя Карташов. – Плевал я на Алису.
– Да ты даже в любви ей толком не смог признаться, так стремно стало, что даже с моста ее скинул… Ведь ты прекрасно знал, что она не умеет плавать и боится воды, и понял, что это хороший способ избавиться от нее… Ты ведь поклонник радикальных методов, не правда ли, Толик?
На Карташова было страшно смотреть – лицо его неуловимо и ежесекундно менялось, словно внутри этого человека шла какая-то ожесточенная борьба.
– Уметь любить – это ведь не бог весть какой дар… Даже самым простым людям он дан. А тебе – нет. Тебя судьба обделила. Ты даже своих чувств не смог выразить, Толик.
Карташов дышал тяжело, раздувая ноздри. Потом просипел все ту же фразу:
– Плевал я на Алису.
– Ты же сам себе противоречишь, своим знаниям и своему врачебному опыту. Пытаешься умалить свою проблему, не замечать ее? Это не выход, ты же знаешь… как психотерапевт.
– Она тебя не любит…
– Это тебя она не любит. Ты всегда вызывал в ней брезгливость, а знаешь почему? Потому что она всегда чувствовала эту ущербность в тебе… Ты инвалид, только душевный. У одних людей нет ноги или руки, а у тебя нет целого куска души, который отвечает за чувства, – вкрадчиво, негромко, но звучно, одним из лучших своих голосов актера дубляжа произнес Роман.
– Ты сам ничтожество… Тоже мне, нашел достоинство – охмурить женщину, заставить ее вый-ти за себя замуж… – просипел Карташов. – Всю жизнь козлом скакал по чужим огородам… я всё-о-о о тебе знаю, гражданин Катаев. Ты и ее тоже бросишь, ты, старый холостяк, который не привык себе ни в чем отказывать. Думаешь, нашел себе пожизненную сиделку и можно голову ей дурить? Да, ты прав, Алиса мне очень дорога. Да, я люблю ее… Хотя нет такого слова, которое могло бы описать мои чувства к ней… Да что ты знаешь о душе вообще? Вся моя душа принадлежит ей, я всю жизнь одну ее любил и до самой смерти буду любить!
– Опа… а записано все на диктофончик, ты прав, – расхохотался Роман, подняв вверх руку со своим телефоном. – Как это мило. Не знаю, сгодится ли для суда, а вот людям будет интересно…
Карташов побледнел. Потом тоже расхохотался:
– А пускай. Люди мне будут сочувствовать, а не тебе.
– А мне плевать на людей. И на тебя тоже плевать. Мне одна Алиса дорога и ее репутация. Ты хотел из нее самоубийцу сделать, ненормальную депрессивную тетку? А нет, не вышло. Я докажу всем, что она не такая. А ты – гад, и ты ее подставил и зря тут всем про любовь свою неземную втираешь. Любил бы – не подставлял бы ее.
Карташов, сжав кулаки, шагнул к Роману, но споткнулся о собственные сумки и полетел вперед, ударился грудью и лицом о грязный асфальт.
– Тьфу на тебя, – брезгливо произнес Роман и пошел прочь. Ему и в самом деле удалось записать весь этот разговор на диктофон. Как-то само получилось.
Весна – ранняя, стремительная – обрушилась на город. Таяли сугробы, текло с крыш, повсюду стояли лужи… Алиса, покинувшая больницу, была ошеломлена переменами, произошедшими за это время вокруг.
Вот только что было темно и холодно, и вдруг – глаза слепит нестерпимо яркое солнце. И ветер этот весенний кружит голову, бросается с разбегу в лицо, и пахнет… пахнет как будто морем?
Алиса так и сказала Роману, который шел с ней по дорожке, ведущей от больничного корпуса к оживленной улице:
– Пахнет морем.
– Морем? – удивленно засмеялся муж. – Здесь, в Москве? В центре?
– Ага. Что-то такое… – Алиса сделала неопределенный жест рукой и сама засмеялась.
– А ты там была когда-нибудь? В тех прекрасных южных краях?
– Давно. В детстве, с родителями. Но я почти не помню…
– А с Максом ты разве не ездила на море?
– Нет, – с печальной грустью призналась Алиса. – Покупала ему путевки. Самые хорошие, дорогие. Туда, где за ребенка не страшно. А все равно страшно было… Я ему каждый день в лагерь звонила, по нескольку раз… Не утонул ли. Брр, ужас. Глупо, да?
– Почему? Ты моря боялась, не любила, но понимала, что лишать сына всех этих летних приключений нельзя. Так что вполне разумно.
– Но я помню этот запах… Запах моря. И крики чаек помню. И простор до горизонта, когда даже непонятно, где небо, а где вода.
– Вон наше такси, кажется… Да, Алиса, вот что еще. Я звонил следователю, тот сказал, что Карташов улетел в Америку.
Странное дело, но эта новость нисколько Алису не обескуражила, наоборот, она была вполне довольна таким поворотом событий. Чем дальше Толик отсюда, тем лучше.
– Но как же его отпустили? У него же подписка, и вообще… – тем не менее поинтересовалась Алиса.
– А с подпиской хитро вышло, как я понял. Она ведь на какой-то срок дается определенный, на сколько-то дней. Потом, по окончании срока, следственные органы еще какие-то меры принимают, но Карташов улетел именно в тот момент, когда в отношении него еще никакого решения принято не было… Я думаю, все это не просто так. Разберусь с этим. Завалю жалобами все инстанции… Ну не могли же просто так преступника отпустить!
– Не надо, – сказала Алиса.
– Почему? – поразился Роман, и Алиса заметила, как неприятно стало ее мужу. – Ты его до сих пор жалеешь?
– Ни капли, – спокойно ответила она. – Но сам подумай. Даже если Карташова вернут назад, сколько ему дадут за попытку убийства? Его адвокаты приплетут еще аффект, любовь, ревность… Много не дадут или вовсе ограничатся условным наказанием… Ну даже если дадут ему какой-то срок небольшой, скоро выпустят, за примерное поведение. Какая выгода от этого? Опять он будет где-то рядом бродить… – недовольно поморщилась Алиса. – Пусть уж там сидит, за тридевять земель.
Роман ничего не ответил, но, похоже, слова Алисы поколебали его уверенность.
Они сели в такси и всю дорогу до дома ехали молча.
Приехав, Алиса сразу легла в постель – устала.
Дня два она провалялась в кровати, лишь изредка вставая, чтобы умыться или перекусить.
Муж ее почти что не беспокоил. Иногда садился рядом, целомудренно целовал в лоб. «Может быть, он разлюбил меня? – вдруг задумалась Алиса. – Вся эта история с Карташовым подкосила его… Неприятная история, да. Спасал меня, в ледяную воду за мной прыгнул, волновался, когда я в коме лежала… Слишком много чувств и переживаний, вот и перегорел. Отдал всего себя, и осталась внутри лишь пустота. Боже мой, как жаль, если так…» – Алиса почувствовала, что из глаз потекли слезы. На мужа она не сердилась, ей бесконечно жаль было терять его. Она любила Романа.
Алиса не заметила, как задремала, а через некоторое время вздрогнула – Роман был рядом, стоял у окна.
– Я не сплю, – сказала Алиса и протянула руку.
Роман послушно сел рядом.
– Как ты себя чувствуешь, Лисичка?
– Хорошо. Совсем хорошо. На следующей неделе выпишут, надеюсь, и я не стану сопротивляться. Пойду на работу. – Она помолчала, потом продолжила: – Рома… Не уходи. Или у тебя очередной заказ и тебе некогда? – и тут же спохватилась, что напрягает его.
– Нет, все в порядке. Я никуда не спешу.
– Ты меня больше не любишь? – вдруг спросила она.
– Да что за глупости… – поразился он. – Ну ты даешь, мать!
– Мать?! – возмутилась она.
Роман засмеялся, а затем поцеловал ее. Потом спросил:
– Ты счастлива со мной? Погоди, это не пустой вопрос, только серьезно ответь!
– Не знаю, – сказала Алиса. – Если честно, то я об этом не думала. Мне кажется, такие люди, как я, в принципе не могут быть счастливы. Ведь Карташов знал, на чем меня подловить, и все ему поверили, кстати. Что это я сама решила на себя руки наложить. А ты счастлив со мной? – с любопытством спросила она.
– Не знаю, – эхом отозвался муж со снисходительной, ироничной улыбкой. – Я-то до встречи с тобой мечтал о спокойной жизни рядом с мудрой, понимающей супругой… заботливой… А мне вон в реку пришлось за ней прыгать, за своей супругой, прямо с моста, очертя голову… Я мечтал, что за мной будут ухаживать, а теперь сам варю своей жене супчики и подтыкаю ей одеялко…
– Бедный ты бедный, как же тебе не повезло! – Алиса притянула мужа к себе. Он лег с ней рядом, обнял ее.