— Садитесь, пожалуйста. — Людовик опустился на один из стульев и жестом пригласил меня сесть на другой. — А сейчас расскажите мне, чем я могу быть вам полезен.
— М-мой муж, — начала я, слегка заикаясь от волнения. — Он в Бастилии.
— Конечно, — пробормотал король. — За дуэлянтство, насколько мне известно. — Он взял меня за руку, чуть выше кисти. — Чего бы вы желали от меня в данном случае, дорогая мадам? Ваш муж совершил очень серьезный проступок. Он нарушил мой указ. — Говоря это, он одним пальцем поглаживал мне запястье с внутренней стороны руки.
— Д-да. Я понимаю. Но его… спровоцировали. — Тут меня осенило, и я продолжала: — Вы знаете, он — шотландец, а мужчины этой страны, — я старалась найти подходящий синоним для слова «безумец», — бывают несдержанны, когда дело касается их чести.
Людовик кивнул, ниже склонившись при этом к моей руке, которую продолжал держать. Я хорошо видела его жирную пористую кожу и чувствовала запах его духов. Запах фиалки. Сильный, сладковатый запах, но не достаточно сильный, чтобы перебить его собственный мужской запах. Он допил свое вино двумя большими глотками и, отставив бокал в сторону, обхватил мою руку двумя ладонями и принялся поглаживать. Пальцем с коротко подстриженным ногтем он водил по моему обручальному кольцу.
— Понимаю, мадам, — говорил он, как бы пытаясь поближе рассмотреть мою руку. — Однако, мадам…
— Я буду вам очень признательна, очень.
У него были тонкие губы и плохие зубы. Я чувствовала исходящий у него изо рта запах гнилых зубов и лука. Я пыталась задержать дыхание, но так не могло продолжаться все время.
— Видите ли, — медленно заговорил он, словно бы тщательно подбирая слова, — я был бы счастлив проявить милосердие, но… — Я затаила дыхание в ожидании ответа, а его пальцы крепче сжали мою руку. — Существуют некоторые обстоятельства…
— Обстоятельства? — переспросила я упавшим голосом.
Он пристально взглянул на меня и кивнул. Его пальцы продолжали поглаживать мою руку.
— Англичанин, который имел неосторожность вызвать гнев милорда Брох Туараха… Словом, он находился в услужении у одного важного господина, принадлежащего к английской знати.
Сандрингем. При упоминании о нем у меня сжалось сердце.
— Этот знатный господин… скажем так… ведет важные переговоры, что предполагает определенный статус для него? — позволила я себе спросить.
Тонкие губы скривились в улыбке.
— Этого высокопоставленного господина заинтересовало, что послужило поводом к дуэли вашего мужа с английским капитаном Рэндоллом. Боюсь, он потребует, чтобы ваш муж был наказан по всей строгости закона.
«Мерзавец, — подумала я. — После того как Джейми отказался решить дело миром и настоял на дуэли, лучший способ выкрутиться из щекотливого положения — засадить Джейми в Бастилию на несколько лет. Надежно и недорого. Способ, достойный герцога».
Между тем дыхание короля становилось все более взволнованным, и это позволяло надеяться, что не все еще потеряно. Если он не собирался выполнить мою просьбу, вряд ли он мог надеяться, что я лягу с ним в постель.
Я предприняла еще одну попытку:
— Разве ваше величество находится в подчинении у англичан? — не обинуясь, спросила я.
Глаза короля широко открылись от неожиданности. Но он тут же криво улыбнулся, видимо разгадав мою тактику. Все же я коснулась его больного места. Я заметила, как он едва заметно передернул плечами, возвращая себе, подобно съехавшей с плеча мантии, уверенность в собственной власти.
— Нет, мадам, — сухо произнес он. — Но принимая во внимание некоторые обстоятельства… — Тяжелые веки на мгновение скрыли глаза, но он не отпустил моей руки. — Я слышал, ваш муж проявляет участие к делам моего кузена.
— Ваше величество хорошо информированы, — вежливо заметила я. — Но коль скоро это так, да будет вам известно, что мой муж не поддерживает притязаний Стюартов на шотландский трон.
Я была уверена, что именно это он и хотел услышать. Потому что он улыбнулся, поднес мою руку к губам и поцеловал.
— Правда? — спросил он. — А я слышал… весьма противоречивые истории о вашем муже.
Я глубоко вздохнула и едва удержалась, чтобы не выдернуть руку.
— Все эти слухи связаны с бизнесом, — старалась я говорить как можно естественнее. — Кузен моего мужа Джаред Фрэзер — общепризнанный якобит. Мой муж не может всенародно объявить о своих истинных взглядах, так как связан с Джаредом деловыми узами. — Заметив, что тень сомнения, появившаяся было на лице короля, начинает исчезать, я воодушевилась и продолжала уже более уверенным тоном: — Спросите месье Дю-верни. Он хорошо осведомлен об истинных симпатиях моего мужа.
— Я уже спрашивал. — Людовик выдержал долгую паузу, рассматривая свои толстые, короткие пальцы, выписывающие узоры на моей ладони. — Какая белоснежная, — бормотал он. — Какая прекрасная. Мне кажется, что я вижу, как кровь бежит под этой нежной кожей.
Наконец он отпустил мою руку и стал разглядывать меня оценивающим оком. Я отлично умею читать по лицу, но лицо короля Людовика в эту минуту было совершенно непроницаемым. И неудивительно — ведь он стал королем в возрасте пяти лет. Привычка прятать свои чувства стала неотъемлемым свойством его натуры, таким же обязательным, как бурбонский нос или сонные карие глаза. Эта мысль пробудила другие, и у меня засосало под ложечкой. Ведь он король. Парижане не будут восставать еще лет сорок или около того, и все это время он будет пользоваться во Франции абсолютной властью. Одного его слова достаточно, чтобы казнить Джейми или — помиловать. Он может и со мной поступить как угодно. Один кивок его головы — и сундуки с золотом Франции откроются, чтобы вознести Карла Стюарта на трон Шотландии.
Он король и волен поступать, как ему заблагорассудится. Я следила за выражением его темных глаз, в которых читалось тягостное раздумье, и с волнением и страхом ждала, какое решение ему заблагорассудится принять.
— Послушайте меня, моя дорогая мадам, если я выполню вашу просьбу и освобожу вашего мужа… — Он снова окунулся в задумчивость.
— Я слушаю…
— Ему придется покинуть Францию, — сказал Луи, предостерегающе подняв одну бровь. — Только на этом условии он может быть освобожден, — Сердце мое сильно забилось, и я чуть не разразилась слезами. Так вот чего они хотят — выдворить Джейми из Франции.
— Но… ведь он изгнан из Шотландии.
— Полагаю, — продолжал король, — что этот вопрос удастся как-нибудь решить.
Я помедлила, но у меня не было выбора, и я согласилась.
— Вот и прекрасно, — кивнул король с довольным видом.
Затем его взгляд снова обратился ко мне, задержавшись на лице, скользнул вниз по шее, груди…
— Я желал бы в ответ попросить вас об одной услуге, мадам, — мягко произнес он.
На секунду наши глаза встретились, и я кивнула:
— Я в полном распоряжении вашего величества.
— О! — Он поднялся и движением плеч сбросил халат, небрежно кинув его на спинку стула, улыбнулся и протянул мне руку. — Идемте же со мной, дорогая.
Я закрыла глаза, думая только об одном — чтобы удержаться на ногах. «Ради Бога, перестань, — уговаривала я себя, — ведь ты дважды была замужем. Нечего ломать комедию».
Я поднялась и подала ему руку. К моему большому удивлению, он не повел меня к бархатному дивану, а направился в дальний угол комнаты, где была небольшая дверь.
«Будь ты проклят, Джейми Фрэзер, — подумала я. — Будь ты проклят!»
Я стояла на пороге и щурилась. Мои размышления по поводу услышанной от Джейми церемонии одевания короля сменились полнейшим удивлением.
В комнате было абсолютно темно, смутный свет излучали лишь коричневые масляные светильники в углублениях стен. Комната имела круглую форму, равно как и расположенный в центре стол. В темной полированной столешнице отражалось мерцание светильников. За столом сидели люди, в темноте походившие на бесформенные тени горбунов. При моем появлении они загомонили, но при виде ступавшего следом короля сразу же затихли.
По мере того как мои глаза привыкли к темноте, с чувством глубокого потрясения я поняла, что головы людей, сидящих за столом, скрыты капюшонами. Человек, сидящий ближе других к двери, повернулся ко мне, и я заметила, как блеснули его глаза в прорезях капюшона. Мне показалось, что я попала на сборище палачей.
Совершенно ясно, что они собрались здесь ради меня. Что им нужно от меня?
В моем сознании возникали картины, навеянные рассказами Раймона и Маргариты об оккультных церемониях — принесении в жертву младенцев и прочих сатанинских ритуалах.