Я подняла голову и увидела над валиком одеял и сбившейся ночной сорочки темно-синие кошачьего разреза глаза, сверкающие из-под потемневших от пота кудрей.
— Если туфля впору, — сказала я, — носи ее. — И, услышав в ответ сдавленный смешок, откинула голову на подушку, он вибрацией отозвался во всем моем теле. — О-о-о… — протянула я и попыталась приподняться. — О, Джейми, иди ко мне!
— Еще нет, — ответил он и коснулся меня кончиком языка, на что все тело отозвалось сладостной дрожью.
— Нет, сейчас! — настаивала я.
Он не ответил, а у меня не хватало дыхания спорить дальше.
— О-о… — пробормотала я чуть позже. — Это…
— М-м-м?
— Это хорошо… Давай сейчас.
— Нет, я еще не готов. — Лица его не было видно за спутанной гривой кудрей цвета корицы. — Хочешь, я…
— Джейми, — сказала я. — Я хочу тебя! Иди ко мне!
Вздохнув, он поднялся на колени и, опершись на локти, устроился на мне сверху — живот к животу, губы к губам. Открыл было рот, пробормотать что-то в знак протеста, но я начала целовать его, и он, почти против своей воли, вошел в меня, не сдержав при этом сладострастного стона. Все мышцы его напряглись, руки крепко держали меня за плечи.
Он двигался медленно и осторожно, время от времени останавливался и крепко целовал меня, затем, уступая моей настойчивости, начинал двигаться снова. Я нежно гладила изгиб его спины, стараясь не слишком нажимать на свежие шрамы. Длинная твердая мышца бедра слегка дрожала, касаясь моей ноги, но он все время сдерживался, опасаясь убыстрять темп.
Я сдвинулась ниже, чтоб он вошел в меня еще глубже. Он закрыл глаза, сосредоточенно свел брови. Рот был приоткрыт, из него вырывалось учащенное дыхание.
— Я не могу… — начал он. — О Господи, не в силах больше держаться! — Ягодицы его напряглись и дрогнули, твердые под прикосновением моих рук.
Я удовлетворенно вздохнула и, высвободившись из-под него, разлеглась рядом.
— Ты в порядке? — спросил он несколько мгновений спустя.
— Да вроде ничего не сломалось, как видишь, — с улыбкой ответила я.
Он хрипло рассмеялся:
— Ты, может, и нет, Саксоночка, а вот я могу сломаться. — Он притянул меня к себе поближе, уткнулся щекой в волосы. Я натянула одеяло, укутала им его плечи, подоткнула по бокам, чтоб сохранить тепло. Жар от огня еще не достиг постели, но лед на окнах начал таять, осколки инея превратились в сверкающие алмазы.
Какое-то время мы лежали молча, прислушиваясь к треску яблоневых поленьев в камине и слабым звукам пробуждения постояльцев. Во внутреннем дворе люди перекликались с балконов, оттуда же доносилось шарканье метлы по плитам и взвизгивания снизу, там, где за кухней, в сарайчике хозяйка держала поросят.
— Это уж слишком по-французски, верно? — спросила я, прислушиваясь к искаженным голосам, доносившимся из комнаты снизу, где хозяйка дружески бранилась с местным виноторговцем.
— Шлюхин сын, чума на твою голову, жулик проклятый! — вопил женский голос. — Бренди, что доставили на той неделе, воняло лошадиной мочой!
— С чего вы взяли, мадам? После шестого стаканчика все на вкус одинаково, что ни пей…
Постель затряслась — это Джейми засмеялся вместе со мной. Потом он приподнял голову и с аппетитом начал принюхиваться к запаху жареной ветчины, что просачивался сквозь щели в полу.
— Да, такова Франция, — кивнул он. — Еда, вино и женщины. — Он похлопал меня по голой ляжке, потом натянул на нее измятую сорочку.
— Джейми, — тихо начала я. — А ты рад? Рад ребенку? — Там, в Шотландии, не имея возможности жить в родном доме, с весьма туманной перспективой нашего устройства во Франции, он без особого энтузиазма воспринимал дополнительные обязательства, которые вскоре должны были свалиться ему на плечи.
Минуту он молчал, лишь еще крепче обнял меня, потом вздохнул и ответил:
— Э-э, Саксоночка… — Рука его скользнула вниз, нежно поглаживая мне живот. — Конечно, рад. И горд, словно жеребец. Но я боюсь…
— Родов? Ничего, я справлюсь. — Его опасения были мне понятны — мать Джейми умерла родами. В те времена роды и осложнения после них были самой частой причиной преждевременной смерти женщин. Однако как-никак, но я в этих делах немного смыслила и вовсе не собиралась обращаться за так называемой медицинской помощью здесь.
— Э-э, этого и вообще всего, — тихо ответил он. — Я хочу защитить тебя, Саксоночка, раскинуть над тобой свои крылья и защитить тебя и дите собственным телом. — Голос его звучал хрипловато и нежно. — Я ради тебя на все готов. И все же… Что я могу? Ничего! Тут не имеет значения, силен я или слаб, хочу я того или не хочу. Я не могу отправиться с тобой туда, куда ты должна отправиться… даже помочь тебе в этом не могу. Стоит только подумать, что может с тобой случиться и что я бессилен хоть как-то тебе помочь… Да, я боюсь, Саксоночка… И все же… — добавил он после паузы и нежно опустил руку мне на грудь, — когда я представляю себе, как ты сидишь и кормишь грудью мое дитя… в груди у меня все тает, я ощущаю себя легким и пустым, точно мыльный пузырь — того гляди лопну от радости.
Он крепко прижал меня к себе, а я обняла его.
— О, Клэр, ты мне сердце разобьешь… так я люблю тебя.
Я спала, и разбудил меня звон церковного колокола, доносящийся с площади. Уклад жизни в аббатстве Святой Анны был еще жив в памяти, весь ежедневный распорядок подчинялся там звону колоколов, и я, по привычке глянув в окно, пыталась определить, который теперь час. Ясный день, яркое солнце, инея на стеклах нет. Колокола сзывали к полуденной мессе. Значит, полдень.
Я потянулась, наслаждаясь мыслью, что сразу вставать мне не обязательно. Беременность на ранних сроках утомляет, к тому же долгое путешествие совершенно вымотало меня, а потому отдых казался еще желаннее.
Во время нашего пути на всем побережье Франции бушевали штормы, шел то дождь, то снег. Впрочем, могло быть и хуже. Вообще-то мы сначала собирались в Рим, а не в Гавр, но это означало еще две, а то и три недели путешествия при ужасной погоде.
Поскольку и за границей надо было чем-то зарабатывать на жизнь, Джейми получил рекомендации для устройства переводчиком к Джеймсу Фрэнсису Эдуарду Стюарту, ссыльному королю Шотландии, известному также под именем шевалье Сент-Джордж, Претендент на престол — называйте, как вам больше нравится, — и мы собирались обосноваться при его дворе в окрестностях Рима.
Перспектива казалась вполне реальной, мы уже должны были отправляться в Италию, как вдруг дядюшка Джейми, Александр, аббат, у которого мы остановились, вызвал нас к себе в кабинет.
— Я получил известие от его величества, — сообщил он без долгих предисловий.
— Какого именно? — спросил Джейми. Не слишком большое фамильное сходство между двумя мужчинами усугублялось их позами — оба сидели в креслах прямо, расправив плечи. Что касается аббата, то подобная осанка полагалась ему по роду службы. Джейми же не хотел прикасаться только что зажившими ранами к спинке кресла.
— Его величества короля Джеймса, — ответил дядя, слегка хмурясь, и покосился в мою сторону. Я старалась сохранять безразличное выражение лица; приглашение в кабинет к аббату было знаком доверия, и мне не хотелось обмануть ожидания этого человека. Он знал меня всего недель шесть, с Рождества, когда мы с Джейми появились у его ворот и муж мой был еле жив после перенесенных им в тюрьме мучений и пыток. Понаблюдав за мной какое-то время, аббат проникся ко мне доверием. С другой стороны, я была англичанкой. И английским королем был вовсе не Джеймс, а Георг.
— О! Так что, ему уже не нужен переводчик? — Джейми, все еще очень худой, много работал на воздухе вместе с братьями из аббатства, и лицо его начало приобретать нормальный здоровый цвет.
— Ему нужен преданный слуга и… друг. — Аббат Александр побарабанил пальцами по лежавшему перед ним на столе письму. Потом поджал губы и перевел взгляд с меня на племянника, затем снова на меня. — То, что я скажу, должно остаться между нами, — строгим тоном произнес он. — Скоро и так все об этом узнают, но пока еще не время. — Я попыталась нацепить на лицо маску человека, умеющего хранить тайны, которому можно доверять, Джейми же лишь коротко кивнул. — Его высочество принц Карл Эдуард выехал из Рима и будет во Франции через неделю, — продолжал аббат, слегка подавшись вперед, словно для того, чтоб подчеркнуть важность сказанного.
И это действительно было важно. В 1715-м Джеймс Стюарт предпринял неудачную попытку вернуться на трон — военная операция была задумана бездарно, ожидаемой поддержки не получила и провалилась, едва успев начаться. С тех пор, по словам отца Александра, ссыльный Джеймс Шотландский трудился не покладая рук, рассылал письма монархам дружественных стран; особенно часто писал он своему кузену, французскому королю Людовику, обосновывая претензии на трон Шотландии и Англии, как свои, так и своего сына, принца Карла, которого считал законным наследником этого трона.