Я сидела неподвижно, с забытым на коленях шитьем и с интересом наблюдала за этим представлением. Через минуту он открыл глаза и улыбнулся мне, однако не произнес ни слова. Потом, подавшись вперед, начал внимательно изучать мое лицо, точно мы не виделись несколько недель. А после с видом человека, сделавшего какое-то важное открытие, расслабился, опустил плечи и уперся локтями в колени.
— Виски… — довольным тоном произнес он.
— Это я вижу, — осторожно заметила я. — Причем много виски.
Он медленно покачал головой, словно она была у него тяжелая-претяжелая. Казалось, было слышно, как в нем плещется это виски.
— Да не я, — отчетливо выговорил он. — Ты.
— Я?! — Возмущению моему не было предела.
— Твои глаза, — сказал он. И с трудом выдавил улыбку. У самого у него глаза были томные и затуманенные, как поверхность пруда под дождем.
— Мои глаза? Но при чем тут мои глаза?
— Они цвета о-о-очень хорошего виски, когда солнце светит вот так, сбоку. Сегодня утром я думал, они цвета шерри. Видишь, ошибся. Не шерри. И не бренди. Виски… Это я тебе говорю. — Выражение лица у него было при этом такое довольное, что я невольно расхохоталась.
— Джейми, ты же в стельку пьян! Чем ты занимался?
Он слегка нахмурился:
— Я не пьяный.
— Ах нет? — Я отложила шитье, подошла и опустила ему руку на лоб. Он был холодный и влажный, а лицо розовело румянцем. Он тут же обхватил меня за талию, и притянув к себе, ласково уткнулся носом в грудь. Запах спиртного, исходивший от него, был так силен, что казался почти осязаемым, он окутывал его словно туман.
— Иди ко мне, Саксоночка, — пробормотал он, — моя девочка с глазками цвета виски, моя любовь… Давай я отнесу тебя в постельку…
Скорее тебя надо отнести в постельку, подумала я, однако спорить не стала. В любом случае уложить его надо. Наклонившись, я подставила ему-плечо, но он отстранился и величественно распрямился во весь свой огромный рост.
— Нечего мне помогать, — сказал он и дернул шнур, стягивающий ворот его рубахи. — Я же сказал: я не пьяный…
— Ты прав, — согласилась я. — Пьяный — это слишком мягко сказано. Ты в полной отключке, Джейми.
Он перевел взгляд с рубашки на юбку, затем взглянул на пол, потом — на меня.
— Ничего подобного, — надменно пробормотал он и сделал ко мне шаг. — Иди сюда, Саксоночка… Я готов…
Про себя я подумала, что «готов» — самое подходящее для него сейчас определение. Впрочем, рубашку он расстегнул только до пояса, и она сползла с плеч, однако снимать ее совсем он, видно, не собирался.
Широкая грудь была обнажена, в центре живота виднелась уютная ямочка, уткнувшись в которую подбородком я так любила лежать, вокруг сосков вилась поросль коротких курчавых волос. Заметив, что я разглядываю его, он взял меня за руку и положил ее к себе на грудь. Он был такой упоительно теплый, что я тут же прильнула к нему. Он обнял меня другой рукой и наклонился поцеловать. У меня голова закружилась от запаха спиртного, исходящего от него.
— Ладно, — засмеялась я, — раз ты готов, то и я тоже. Только позволь прежде раздеть тебя, хоть я и наработалась сегодня.
Пока я раздевала его, он не сделал ни малейшего движения, стоял совершенно неподвижно. Не шелохнулся и тогда, когда я сняла с себя верхнюю одежду и повернулась к постели.
Я влезла в нее и обернулась — он стоял посреди комнаты, величественный и розовый в последних отсветах солнца. И напоминал греческую статую: длинный прямой нос, высокие скулы — такие профили выбивали на римских монетах. Крупный, но нежно очерченный рот слегка растянулся в улыбке, раскосые глаза мечтательно смотрели куда-то вдаль. Стоял и не двигался с места.
Я заволновалась.
— Джейми! — окликнула я его. — Скажи-ка, как ты определяешь, пьяный ты или нет.
Выведенный из транса звуками моего голоса, он слегка пошатнулся и уцепился за угол каминной доски. Глаза его блуждали по комнате, потом остановились на мне. Туманная пелена исчезла, они прояснились и вновь сверкали умом и живостью.
— Да очень просто, Саксоночка. Раз можешь стоять, значит, не пьяный. — Он отпустил каминную доску, шагнул ко мне и медленно осел на пол — глаза пустые, широко раскрыты, и мечтательная улыбка на губах.
— О-о!.. — только и смогла произнести я.
Тирольские трели петухов во дворе и стук горшков снизу, в кухне, разбудили меня на рассвете. Фигура, лежавшая рядом, дернулась. Джейми пробудился мгновенно, сразу и сморщился — от боли в голове.
Я, опершись на локоть, созерцала эти бренные останки. Могло быть и хуже. Глаза плотно зажмурены, чтобы не раздражал солнечный свет, волосы торчат в разные стороны, как иглы у ежа, но кожа бледная и чистая и пальцы, сжимающие край покрывала, почти не дрожат.
Я осторожно приоткрыла пальцем одно зажмуренное веко, заглянула под него и шутливо спросила:
— Есть кто дома?
Тут и второй глаз, близнец первого, медленно приоткрылся. Я убрала руку и встретила его взгляд улыбкой:
— Доброе утро!
— Это как посмотреть, Саксоночка, — ответил он и снова закрыл глаза.
— Ты хоть имеешь представление, сколько в тебе весу? — спросила я как бы между прочим.
— Нет.
Сам тон ответа подсказывал, что он не только не знает, но и вообще никогда не задумывался об этом. Однако я не сдавалась.
— Думаю, стоунов[12] пятнадцать, около того. Вес кабана приличных размеров. К сожалению, у меня нет помощника, который подвесил бы тебя к шесту вверх ногами и отнес к дымящемуся очагу.
Один глаз приоткрылся снова и с тревогой уставился на меня, затем он перевел взгляд на выложенный плиткой пол у камина в дальнем конце комнаты, и губы раздвинула робкая улыбка.
— Как это ты умудрилась втащить меня на кровать?
— А я и не тащила. Поднять тебя я все равно не смогла бы, а потому оставила лежать там, только прикрыла одеялом. Потом, где-то в середине ночи, ты немного очухался и приполз сюда.
Он, похоже, был удивлен и открыл уже оба глаза:
— Правда?
Я кивнула и попыталась пригладить рыжие волосы, торчавшие над левым ухом.
— О да! Ты действовал очень целеустремленно.
— Целеустремленно? — нахмурившись и обхватив голову руками, он на мгновенье задумался, потом произнес: — Да нет, я не мог.
— Очень даже мог. Со второй попытки.
Он недоверчиво оглядел свои руки, грудь и ноги, словно сомневаясь в способности своего тела проделать такие действия, затем снова перевел взгляд на меня.
— Правда? Слушай, это же нечестно! Я ничегошеньки об этом не помню! — Секунду он молчал и выглядел пристыженным. — Скажи, а я… это… не натворил никаких глупостей?
— Нет. Глупостью это вряд ли можно назвать. К тому же ты был не слишком разговорчив.
— Слава Господу и на этом, — сказал он, и из груди его вырвался тихий смешок.
— Гм… Ты только и твердил: «Я люблю тебя».
Он снова усмехнулся, на этот раз громче:
— Ах, вон оно как… Могло быть и хуже.
Он набрал в грудь воздуха, потом вдруг замер. Повернул голову и начал принюхиваться к пучку мягких рыжеватых волос под приподнятой рукой.
— Боже! — воскликнул он и сделал движение — отстранить меня. — Не вздумай принюхиваться ко мне, Саксоночка. От меня воняет, как от старого вепря, который сдох вот уже как неделю.
— И был потом замаринован в бренди, — добавила я и придвинулась ближе. — Как это, скажи на милость, ты умудрился так нализаться?
— Пресловутое гостеприимство Джареда. — С глубоким вздохом он откинулся на подушки и обнял меня за плечи. — Он повел показывать свой склад в доках. Показал и кладовую, где хранятся самые редкие вина, португальский бренди и ямайский ром. — Он слегка поморщился при этом воспоминании. — Пришлось попробовать. Вино оказалось неплохим, особенно если сперва набрать в рот, а потом выплюнуть, как делают знатоки, но разве могли мы поступить таким образом с бренди? Кроме того, Джаред уверяет, что оно должно медленно стекать по горлу, только так можно по-настоящему оценить качество бренди.
— Ну и сколько же вы его оценили? — с любопытством осведомилась я.
— Потерял счет уже на второй бутылке. — Тут за окном зазвенел колокол, сзывающий к утренней мессе. Джейми выпрямился и уставился в окно, через которое в комнату врывались яркие лучи солнца. — Господи, Сак-соночка! А который теперь час?
— Думаю, около шести, — ответила я. — А что?
— О, ну тогда еще ничего. Я уж испугался, что звонят к полуденной мессе. Потерял всякое представление о времени.