— Прошу прощения, — мямлю я что-то Казу, — я не... я плохо себя чувствую. Съела... что-то не то, — я подношу руку к губам и бегу в дамскую комнату, где наклоняюсь над унитазом и меня рвет едким обжигающим потоком.

Этого не может быть. Все это нереально. Я точно знаю, что Каз уволит меня в мгновение ока, если узнает, что я танцую стриптиз. Я видела, как он уволил секретаря, узнав, что она занималась стриптизом в колледже. Он уволил ее не за то, что она была стриптизершей, а за то, что лгала об этом. Я солгала об этом. Не напрямую, а своим молчанием. Этого достаточно. Я не могу работать с Доусоном. Не сейчас. Он знает мой грязный секрет. У него есть власть надо мной.

Но все это неважно. Доусон сам по себе является проблемой. То, как он на меня смотрит, то, как прикасается ко мне. Даже в деловой атмосфере конференц-зала он обжигал меня глазами, серыми, как ртуть, и гипнотическими. Одно его присутствие заставляет мою кровь сворачиваться, а тело дрожать.

Я слышу, как открывается дверь и по плитке стучат каблуки. Кэрри Доус раскрывает дверь кабинки, кладет руку мне на спину и убирает мои волосы назад.

— Грей? Ты в порядке? — Кэрри молода и красива, с натуральным рыжим цветом волос и прекрасной кожей, и стала очень популярной за последние три года, благодаря главным ролям в драмах, хорошо оцененных критиками.

Я киваю и заставляю себя выпрямиться.

— Да, все хорошо.

Я вытираю рот и прохожу мимо Кэрри к раковине.

— Спасибо. Я что-то съела, и организм не воспринял.

Кэрри опирается на раковину рядом.

— Ага. А мне показалось, что ты будто призрака увидела.

— Я поздно легла сегодня и съела просроченные продукты. Я в порядке, — у меня в сумке есть бутылочка с ополаскивателем для рта, и я промываю им рот.

Кэрри закатывает глаза:

— Как скажешь, — она уходит, и я снова одна.

Я открываю кран и подставляю ладони под холодную воду, полощу рот и несколько раз выплевываю, чтобы избавиться от привкуса рвоты. Я подкрашиваю губы, когда дверь в уборную открывается. Входит Доусон, и у меня снова перехватывает дыхание. Он одет в темно-синие поношенные джинсы и облегающую серую футболку. Его темные волосы уложены в намеренно небрежную прическу, и небольшая щетина покрывает его подбородок. Его глаза цвета пасмурного неба сочетаются с футболкой. Он не останавливается, а пересекает уборную и встает в дюйме от меня.

Я не могу смотреть ему в глаза. Мои щеки горят.

— Мистер Келлор. Чем могу помочь?

— Вы можете объясниться, — его голос словно землетрясение где-то вдалеке, далекий грохот.

Я отступаю от него, но все равно чувствую жар его сильного мощного тела и ослепляющую реалистичность того, что он прямо передо мной. Он слишком прекрасен, чтобы можно было его описать. Слишком мужественный. У него высокие острые скулы, а челюсть отточена, как мраморная скульптура. Его руки длинные и мускулистые. Футболка — как второй слой кожи на мышцах. Джинсы обтягивают его бедра и ягодицы, и я не могу оторвать от него взгляд. Я закрываю глаза и пытаюсь сделать вдох. Меня снова тошнит.

— Выражаясь проще, — говорит Доусон, — Вы были в клубе вчера ночью. Вас звали Грейси. Сейчас вы здесь, и вас зовут Грей.

У меня приступ паники, и это превращается в гнев:

— Нечего здесь объяснять! Вы сами все поняли, так ведь? Вы видели, чем я занимаюсь. Что мне еще Вам сказать?

Я отталкиваюсь от раковины, но мой каблук скользит, и я оступаюсь. Сильные руки подхватывают меня и ставят на ноги.

— Не прикасайтесь ко мне, — говорю я, отталкивая его.

— Грей, все в порядке. Мне все равно.

— Ничего не в порядке. Мне не все равно, — я направляюсь к двери, оставляя Доусона позади.

Его пальцы дотрагиваются до моего плеча и без малейшего усилия разворачивают меня. Я опускаю голову, чтобы не смотреть ему в глаза, потому что его взгляд слишком пристальный, слишком всеведущий. Я собиралась уйти, но я не могу сдвинуться с места. Не могу вырваться. Он затягивает меня на орбиту своей энергии. Его прикосновение как мощная волна. Оно утаскивает меня за собой. Оно катализатор, разжигающий огонь жажды. Моей жажды. Мне необходим он, его касание, что-нибудь. Что угодно. Я не знаю. Только он.

Я паникую и делаю шаг назад:

— Я должна идти.

— Куда?

— Куда-нибудь. Не знаю, — я распахиваю дверь, но его рука хватает мое запястье и останавливает меня. Я вырываюсь.

— Я сказала, не трогайте меня! Ничего не получится, мистер Келлор. Я попрошу Каза — я хочу сказать, мистера Казанцидиса — назначить вам другого интерна.

— Это вряд ли.

Я не отвечаю. Спорить бесполезно. Я не могу сделать это. У него слишком много власти. Он знает. Работать с ним профессионально, когда он знает, чем я занимаюсь... нет. Я не могу.

Я возвращаюсь в конференц-зал, и все спрашивают меня, все ли со мной в порядке.

— Все хорошо, — отвечаю я. — Каз, можно тебя на минутку?

Он хмурится, но идет со мной в свой кабинет. Я сажусь в глубокое кожаное кресло перед его столом и жду, когда он сядет.

— Все нормально, Грей?

Я отрицательно качаю головой:

— Нет, сэр. Я... я не могу заниматься этим заданием.

— Грей, я не понимаю. Оно жизненно важно. Это потенциально самый важный фильм, над которым когда-либо работала наша студия. В проект будут вложены миллионы. В чем проблема?

Я не знаю, что ответить, чтобы объясниться, при этом ничего не объяснив.

— Я просто... я не могу работать с Доусоном Келлором.

Каз откидывается на спинку кресла:

— Господи. Я ждал, что произойдет что-то подобное, — он вздыхает и вертит ручку в руках. — Я знаю, что у Доусона... определенная репутация. Но меня уверили, что он уже повзрослел.

Сначала до меня не доходит, о чем он говорит, но потом я вспоминаю, что читала целую серию статей о Доусоне в разных изданиях. За ним закрепилась репутация плейбоя, ни в чем себе не отказывающего. С ним был связан скандал с замужней ассистенткой, и еще один с известной актрисой, которая тоже была замужем. И это не считая целой армии девушек, с которыми его сняли папарацци. На каждом новом фото, на нем висела новая пассия, некоторые из которых потом делились с прессой историями о его сексуальных пристрастиях. По их словам, он предпочитает грязный секс. И не только. Скандалы множились и окутывали его, как ураган, но все это время он продолжал сниматься, и его игра в каждой роли была лучше предыдущей, поэтому он получал больше и больше предложений. Потом последовало обвинение в изнасиловании, и тогда Доусон исчез из видимости в последние годы. Его роль Ретта Батлера будет его эффектным возвращением, перезапуском его карьеры и его новым имиджем.

— Он к тебе приставал? — спрашивает Каз

Я хочу согласиться. Хочу свалить все на Доусона, чтобы его репутация помогла мне выйти из этой ситуации. Но я не могу, и качаю головой:

— Нет, дело не в этом.

— Ну, тогда я вынужден признаться, что ничего не понимаю. В чем проблема?

Я готова заплакать. Я делаю вдох и пытаюсь сосредоточиться.

— Я... просто не могу, Каз. Мне жаль. Я просто... не могу.

Каз потирает переносицу.

— Грей, ты мне нравишься. Ты трудолюбивая, умная и ты, похоже, заинтересована в этой профессии. Я хочу взять тебя на полное время. Правда, хочу. Я считаю, что ты далеко пойдешь. Но... если откажешься от этого, то мои руки связаны. Если только у тебя нет каких-то обвинений в сторону Доусона, тебе нужно взяться за эту работу. Это величайшая возможность в твоей жизни. Она сделает тебе карьеру, но если ты откажешься, она же ее и разрушит. Я хочу быть честным с тобой.

И тут я начинаю плакать.

— Я понимаю.

— Почему бы тебе не пойти домой и как следует подумать над этим?

Я киваю:

— Хорошо, сэр. Благодарю вас.

Я поднимаюсь на пошатывающиеся ноги, выхожу из его офиса, спускаюсь на лифте и два с половиной квартала иду до автобусной остановки. Я не слышу, что он за мной, пока не становится слишком поздно.

— Куда это ты идешь? — его голос прямо за моей спиной, интимно гудящий прямо в мое ухо.