Ольга Михайлова - Ступени любви

Епископ Раймондо спустил его сиятельство с небес на землю, напомнив о Лучии Реканелли. Феличиано Чентурионе поморщился, но потом отрывисто бросил, что даст Лучии тысячу золотых и подарит дом в Парме. Этого ведь будет достаточно? Все вздохнули. Да, это было более чем достаточно. Это было солидное приданное девицы из хорошего дома.

Граф снова исчез в детской у малыша.

— Это всё Амброджо, — извиняясь, смущённо проронил Энрико, — старый граф с детства внушал ему, что у облечённых властью не бывает любовных безумств. Феличиано просто хорошо усвоил отцовские уроки.

Графу Феличиано Чентурионе в эти дни было не до Лучии Реканелли. После традиционного октябрьского праздника сбора винограда выпал снег, и Ормани собрал друзей с жёнами на первую охоту, а в субботу Энрико угощал друзей, и только на следующий день, в воскресение, граф сообщил Лучии, что дарит ей дом в Парме и передаст в управление своему банкиру в городе тысячу золотых, на проценты с которых она сможет жить. На ложе он величественно швырнул мешок с золотом и купчую крепость на дом, заверенную нотариусом синьором Челлино.

Теперь она свободна, объявил он ей.

За три недели до дня святого Мартина, неожиданно выпал снег, и все собрались на праздник, устроенный Северино Ормани. Повода никто не знал, дни Ангела главного ловчего и его супруги приходились на другие месяцы, никаких событий не было, но Катарина Пассано, которую Ормани распорядился пригласить особо, всплеснула руками, все мужчины разразились громкими криками, а граф расхохотался во все горло, когда мессир Северино Ормани, встав перед компанией приглашённых, торжественно извлёк из-под плаща чёрную шкуру Треклятого Лиса.

Это стоило Ормани двух бессонных ночей. Он выследил зверя, и поразился: лишившись бочки для подъёма на крышу коровника, лис запрыгнул туда без неё — сиганув, как белка, на конёк крыши. Но тут ему и пришёл конец, Ормани метко снял его стрелой из арбалета, попав в глаз и не попортив шкуру. Разглядев же добычу, подивился ловкости и силе зверя — это был матёрый лис не менее семи лет от роду. Трофей Ормани преподнёс Катарине Пассано — укутывать поясницу. Потом последовала трапеза.

Надо заметить, что именно в этот день, день триумфа главного ловчего, на нежные отношения мессира Ормани с его супругой вдруг набежала чёрная туча. Бьянка ничего не поняла, но душа её заледенела: супруг после праздника неожиданно, ничего не сказав ей, уехал в Милан, и только от брата она узнала об этом. Она в ужасе перебирала события дня: они с мужем, Чечилия с Энрико, епископ Раймондо, граф Феличиано и мессир Лангирано с супругой гуляли в зимнем саду, потом сидели за столом. Они с Чечилией и Делией весьма приятно беседовали о детях, говорили и о последних модах. Мужчины поздравляли её мужа, потом толковали о новой породе лошадей, недавно привезённых с севера, неприхотливых и выносливых, рассуждали о куропатках и предстоящей охоте на кабана, потом — о городских делах, граф затеял в городе ремонт моста.

Бьянка вдруг заметила, что её супруг бледен и чем-то разгневан, и поймала его быстрый взгляд, не сумела прочитать его, но испугалась. Она что-то сделала не то? Между тем Северино вместе с Энрико поехали в замок первыми, женщины же вернулись в санях, подъехав позже. Она поднялась к себе, но Северино не было в их покоях. Встревоженная, она бросилась к брату. Энрико, озирая её загадочными глазами, сообщил ей, что мессир Ормани уехал в Милан и не вернётся раньше, чем через два дня.

— Но что случилось? — с ужасом воскликнула она.

Энрико Крочиато со странной улыбкой озирал сестрицу. Подумать только, что сталось со вчерашней горделивой дурочкой! Не надышится на супруга. Спору нет, жердина у Северино хороша, но как ему удалось так взнуздать эту норовистую лошадку? Энрико вздохнул и обронил, что мессир Ормани, как ему показалось, был зол, как собака, он зашёл к себе, потом сказал, что ему нужно в Милан, вскочил на лошадь и был таков, — всё, что он, Энрико, видел, был снег из-под копыт.

Бьянка побледнела и побрела к себе. Ночь она плохо спала, пошла в детскую, долго прижимала к себе своего малыша, находя в его чертах удивительное сходство с любимым. Сердце её ныло. Что случилось? Северино был явно разгневан — иначе не уехал бы так внезапно. Он не предупредил её — и это было ещё одним свидетельством его гнева. Но что она сделала? Чем виновата перед ним? Следующий день она почти ничего не ела — кусок не лез в горло, на глаза наворачивались слезы. Ведь в последнее время она чувствовала его любовь — да, он теперь любил её, она поминутно ощущала его заботу о ней, он направлял и опекал её, ночами был страстен и пламенен, подлинно согревая и плавя её. Что случилось?

Северино Ормани появился на второй день ближе к вечеру, Бьянка услышала в его комнате звуки его шагов и вскочила в трепете. Ормани заглянул к сыну в детскую, потом появился на пороге. В глазах его не было гнева, как с ужасом ожидала Бьянка, но они были утомлёнными и напряжёнными. Несколько минут он смотрел на неё, потом взгляд его смягчился. Северино вздохнул.

— Откровенно сказать, дорогая, всю дорогу испытывал искушение привезти домой пучок розог и хорошенько отходить тебе по твоей круглой попке, и не сделал этого только потому, что не хотел портить своё добро. Ты хоть понимаешь, что ты натворила?

Бьянка подняла на мужа глаза, исполненные неподдельного ужаса. Она не знала, чем виновата, и это испугало её ещё больше.

— Так ты, стало быть, даже не понимаешь, что сделала? — Она в испуге закусила губу и покачала головой. Ормани методично продолжал. — Дивны дела Божьи. Женщина, ты унизила моё мужское достоинство, смертельно оскорбила меня — и даже не понимаешь этого?

Бьянка молитвенно сжала руки на груди, мысли её путались, по щеке сбежала слеза. Супруг же продолжал безжалостно отчитывать её.

— На празднике были всего три женщины — супруга моего шурина, твоего братца Энрико — донна Чечилия, жена мессира Амадео Лангирано — донна Делия и ты. Чечилия — дочь и сестра графа, Делия ди Лангирано — аристократка. Тебя брак со мной ввёл в высшее общество. Ты — не Бьянка Крочиато, ты донна Бьянка дельи Ормани. Ты — жена богатого и влиятельного человека, члена Совета Девяти, друга графа Чентурионе. Ты это понимаешь?

Бьянка растерянно кивнула.

— Ах, понимаешь, — он досадливо хмыкнул. — Понимаешь? — взорвался он, — и, тем не менее, являешься на праздник в жалком кроличьем салопе, в то время как супруга моего дружка Энрико щеголяет в шубе из датских песцов, на донне Лангирано — палантин из норвежских норок? Я ловлю на себе иронично-наглый взгляд твоего братца… Вот уж, поистине, что шурин, что плуг — только в земле тебе друг… Прибил бы… Но этого мало! — снова взорвался он. — Деликатный мессир Амадео отводит от меня взгляд, а граф Чентурионе спрашивает вполголоса, не промотал ли я состояние? Не проигрался ли в пух? Разве я не спрашивал тебя, всё ли у тебя есть на зиму? И что я услышал? Ты сказала, что у тебя есть абсолютно всё, что тебе нужно!! И что оказывается? Я же давал тебе деньги на закупку вещей к зиме! Ты сказала, что всё есть! Ты что, не понимаешь, что ты не принадлежишь себе? Ты — моя жена, моя женщина, твой гардероб — не дело твоей прихоти, но моего статуса? В итоге я ни за что ни про что подвергся из-за тебя унижению и насмешкам! Теперь ты поняла, что натворила?

Бьянка закусила губу и молчала. Да, она видела роскошные шубы подруг, но требовать от мужа такую — сочла бы дерзостью. Её салоп был, конечно, куда беднее, но…

— Зачем выставляться… Ты же сам говорил, что лучшее украшение женщины — скромность.

Северино закатил глаза в потолок. О!

— Лучшее украшение в глазах мужа, девочка моя, в глазах мужа, но не в глазах света! В глазах света ты — воплощение моего достоинства! Моего статуса, а не своей скромности. А ты выглядела, как бедная родственница! Даже хуже! Это же надо…

Он нервно стянул охотничью куртку. Вышел к себе, через минуту вошёл и бросил ей на постель переливающуюся в вечерних солнечных лучах роскошнейшую шубу из чёрных русских соболей — цены баснословной. Она замерла. Мех, тёмный и глубокий, искрился и сиял, как россыпь бриллиантов. Он поднял её и набросил ей шубу на плечи, вынул заколки из головы — и когда белые пряди её волос рассыпались по воротнику, удовлетворённо хмыкнул.