— Привет, — тихо говорю ему. — Ты меня, наверное, не слышишь, а я так много хочу тебе сказать, — глажу его по руке, она еле теплая. Он всегда был такой горячий, он согревал меня, отдавал свое тепло. — Пожалуйста, вернись ко мне. Мне тяжело без тебя. Ты так мне нужен. Пожалуйста. Без тебя моя жизнь не имеет смысла. Ты вернул меня к жизни. Не забирай ее у меня, — вытираю беззвучные слезы. Целую его холодную щеку, прижимаясь к ней. Меня трясет, из меня как будто высосали все силы. В палату входит медсестра. Она даже не смотрит на меня, проверяя показатели на приборах. Меняет капельницу.
— Как он? Он скоро очнется? — она как то странно смотрит на меня.
— Вы не разговаривали с врачом? — с удивлением спрашивает она.
— Нет.
— Ну как супруге я, наверное, могу Вам сказать, — не смею ей возражать, не известно, что там наговорил, Дан чтобы меня пропустили. — Операция, в принципе, была не очень сложная. Но он потерял много крови, давление падало почти до нуля. Ну, он у Вас крепкий мужчина, он боролся. Так что сегодня его второй день рождения. Все могло закончиться очень плачевно, — наверное, я резко бледнею, мне кажется, что мое давление тоже резко падает, в глазах темнеет. Девушка придерживает меня, чтобы я не упала.
— Ох, наверное, я не должна была Вам всего этого говорить. Не переживайте так. Он выберется. Молитесь. Молитвы — они помогают, и он обязательно вернется к вам. Его состояние — стабильно тяжелое, — «Стабильно тяжелое» пульсирует в моей голове. Это плохо. Меня пугает слово «тяжелое».
— Когда он придет в себя? — спрашиваю я, хватаясь за ее руку.
— Это никому не известно. Возможно завтра, а возможно и через несколько недель. Все зависит от динамики. Но еще раз повторяю, он у вас молодой и сильный. Ухудшений нет, и это уже не плохо, — начинаю реветь в полный голос. Сглатываю, набираю побольше воздуха, чтобы прекратить истерику.
— Что вы, тише, тише. Вот так, дышите, глубже. У вас осталось несколько минут, — она сжимает мою руку и выходит из палаты.
— Пожалуйста, пожалуйста, вернись ко мне, — я начинаю задыхаться, глотая воздух, — я так люблю тебя. Вернись ко мне, пожалуйста. Ты так мне нужен. Я не сильная, я не могу без тебя, — целую его холодные руки, прижимаюсь щекой к его руке. Проходит минута, в палату опять заходит медсестра, и я понимаю, что мое время вышло.
— Можно еще несколько минут, — прошу ее, она смотрит на меня с сожалением.
— Нет. Девушка, поймите и нас тоже. Мы и так нарушаем все правила, пуская Вас сюда. Может позже доктор разрешит Вам еще раз навестить его, — легонько сжимаю его руку. Хочется тоже уйти из сознания, чтобы не видеть его таким, чтобы не чувствовать пустоты.
Медленно выхожу из палаты. Мне кажется, что я сейчас упаду. Ноги подкашиваются, все кружится, перед глазами мутно. Сквозь пелену слез вижу женщину, стоящую радом с Даном и врачом. Узнаю в ней маму Роберта. На ней нет лица, она что-то кричит врачу, требуя пустить к нему. Облокачиваюсь на стену, чтобы не упасть. Врач объясняет ей, что к нему нельзя и что он и так нарушил правило, пустив его жену, при этом он указывает на меня. Мать Роберта резко оборачивается в мою сторону, осматривает меня беглым взглядом, я вижу в ее глазах слезы. Чувствую себя виноватой, ведь если бы не я, его мать бы пропустили к нему. В глазах резко темнеет. Медленно оседаю на пол, сползая по стене. Звон в ушах нарастает. Меня накрывает темнота…
Прихожу в себя от резкого едкого запаха. Оглядываюсь по сторонам — я в комнате, которая похожа на процедурную.
— Вот так, приходим в себя, глубоко размеренно дышим, — вижу склонившегося надо мной все того же врача. Сзади него стоит взволнованный Дан.
— Что произошло? — тихо спрашиваю я. Сознание возвращается, но я чувствую неимоверную слабость и усталость.
— Нервное истощение произошло, переутомление. Так нельзя, Вам срочно нужен отдых и хорошее питание. Думаю, когда ваш муж очнется, он не оценит ваше состояние.
— Доктор, скажите, с ним же все будет хорошо? Он скоро очнется? — с надеждой спрашиваю я.
— Очнется. И не таких на ноги ставили. Да и как он может не очнуться, когда его ждет такая красавица-жена. Так что сейчас перевезем Вас в вашу палату, Вы постараетесь поесть и отдохнуть, если не можете — дадим снотворное. А за это я Вам обещаю еще раз пустить к мужу. Ну что, договорились? — подмигивает мне седой бровью.
— Да, хорошо, спасибо.
— Ну вот и прекрасно.
Пятый день я хожу по этому коридору, мне кажется, я уже могу делать это с закрытыми глазами, я изучила каждую трещинку на белом кафельном полу. «Я должна быть рядом с ним. Он живой. Живой. С ним все хорошо» — единственные слова, которые я повторяю про себя пятый день. Где-то там, совсем рядом, за дверью, он дышит и его сердце бьется. Остается только ждать. Ждать и надеяться. Все вокруг мне напоминало о нем. Смотрю на белые стены, и они напоминают мне о том, что он любит белый цвет. Вчера я встретила парня с изображением Джокера на футболке и вспомнила о его машине. В местной столовой на первом этаже висит картина, на которой изображены розовые пионы.
Врач, как и обещал, разрешил мне еще одно посещение, после того как я поспала и привела себя в порядок. Но я отдала его маме Роберта. Мы сталкиваемся в этом коридоре каждый день. Поначалу мы не разговаривали, просто молча смотрели друг на друга. Дан что-то ей объяснял, рассказывал о случившемся. Возможно, он даже сказал, кем я являюсь на самом деле. На третий день нашего молчаливого созерцания, женщина подошла ко мне сама. Она предложила сесть на диван и выпить с ней чаю. Даже этот чертов чай на травах напомнил мне о нем. Напомнил мне о том, как мы пили его в машине после прогулки возле пруда. Сделав глоток чая, я разревелась. Женщина молча забрала у меня чашку и обняла за плечи. В ее объятьях было так же тепло, как и в его руках. Она покачивала меня и рассказывала о детстве Роберта, о том, как он болел, о драках с мальчишками. Она говорила, что он всегда был сильным и выносливым, никогда не плакал и не жаловался. Она говорила о том, что он скоро очнется и все будет хорошо. Кажется, она убеждала в этом сама себя, мы плакали вместе, я чувствовала ее дрожь. Наши бесконечные слезы остановил Дан одной фразой: «Женщины, прекратите его оплакивать. Своими слезами вы навлечете беду». С этого момента я больше не плачу. Моя жизнь замкнулась в этих белых стенах, дверях реанимационного отделения. Иногда хотелось послать к чертям все правила, ворваться в эту дверь, чтобы просто его увидеть, попросить открыть глаза, посмотреть на меня. Мне не хватало его черного взгляда, его наглой ухмылки, его теплого обжигающего тела. Его грубых и одновременно таких трепетных ласк. Его голоса. Шепота в мои губы. Стука его сердца, который меня успокаивал.
Я чувствовала себя уставшей и измотанной, ничего не хотелось, ни есть, ни пить. Ксюха пыталась накормить меня, но мне просто ничего не хотелось. Мне нужен был только он. Подруга обижалась на меня, ругала, уговаривала. Иногда я поддавалась, лишь для того чтобы у меня оставались силы ходить по этому белому коридору. Вчера состояние Роберта стало просто стабильным, уже не тяжелым. Но к нему все равно ни пускали.
Сейчас я сижу на белом диване в приемном покое, смотрю в большое светлое окно. На улице бушует метель, кружа белые хлопья снега. Мимо меня проходят разные люди — плачущие родственники безнадежно больных, тени людей, которые потеряли своих близких или бьющиеся в истерике от отчаяния. Иногда промелькивали и счастливые лица тех, чьи родные вылечились. Я старалась не замечать их, не думать. Обстановка все больше и больше угнетала. Хотелось забиться в угол и рыдать. Но я дала себе слово не плакать, и с тех пор из моих глаз не пролилось ни одной слезинки.
Ко мне подходит только что пришедшая Ксюша. Садится напротив меня, внимательно осматривает, недовольно хмурится.
— Давно ты на себя в зеркало смотрела? — с недовольством спрашивает она.
— Не знаю, а зачем? — продолжаю смотреть в окно на кружащийся снег.
— Елизавета, так нельзя. Ведь ему уже стало лучше. Когда ты последний раз спала?
— Сегодня. Я спада сегодня.
— Где? Вот на этом диване? — ее голос возмущенный, но мне все равно, я не могу его оставить.
— Что ты хочешь от меня?!
— Я хочу, чтобы ты поехала домой, приняла душ, нормально поела, выспалась и появилась здесь только завтра. Если хочешь, я здесь останусь, пока ты не приедешь.