Он перекладывал какие-то бумаги на столе и даже не потрудился посмотреть мне в глаза.
– Я знаю, что в последнее время немного наседал на тебя, скаут.
Ему хватало самообладания утверждать, что он лишь слегка потрепал меня.
– Значит, так ты видишь ситуацию, когда отдал меня на растерзание шакалам, опубликовав эту статью?
Теперь он поднял глаза.
– Я переживаю, что у тебя не хватает характера работать здесь. Сам факт, что ты изъявила готовность стать жертвой шакалов, только бы отсрочить публикацию более интересной истории, уже о многом говорит.
– Мне показалось, ты сказал, что история Мики интереснее.
Он растянул губы в залихватской улыбке:
– Едва ли. Она ничуть не интереснее. Однако раз уж она вышла в свет вчера, хотя… если вспомнить спектакль, который был разыгран вечером… Что ж, благодаря этому сегодняшний материал пойдет еще лучше. – Он залился хохотом, похожим на собачий лай. – Поздравляю, наконец из тебя вышел толк, скаут.
У меня пересохло во рту.
– Ты не можешь взять свои слова назад. Ты обещал.
– Я обещал, что отложу историю Иден. И отложил.
– Ты пообещал отложить ее до следующей недели!
– Это были твои слова, а не мои.
– Ты ублюдок. Если напечатаешь этот сюжет… – Я попыталась придумать равноценную угрозу. – Я напишу на тебя жалобу и отправлю в отдел кадров.
Он захихикал:
– О да. Скажешь им, что я хорошо делаю свою работу? Как думаешь, откуда берутся деньги им на зарплату?
– Боже, как же ты мелок, – процедила я, воздержавшись от того, чтобы в красках описать, как именно я засунула бы ручку ему в задницу. – У тебя нет понятия об этике, нет и внутренней целостности. – Тут я осознала, что говорю, прям как Эль-Эль Стайлз, и меня осенило: я должна уйти, независимо от того, есть у меня источник дохода или нет. Я могу вернуться домой в Атланту, если уж на то пошло. Я подняла руки. – Не могу больше этим заниматься. Ты чудовище, Энди. – А теперь я копировала Иден.
Он зевнул:
– Еще что-нибудь хочешь добавить, Джозефина?
Я задумалась, не скостят ли мне срок на основании временного помешательства, но, досчитав до трех, все же подавила в себе желание задушить его.
– Надеюсь, однажды ты получишь сполна все, что заслужил.
Когда я развернулась к двери, Энди произнес:
– Подожди минуту.
Я остановилась на пороге, мысленно взмолившись, чтобы он отказался от публикации истории про Иден и попросил меня остаться.
Но он сказал лишь:
– Оставь здесь фотоаппарат. Это не твоя собственность.
Я швырнула камеру на его стол и вышла. На полпути к рабочему месту у меня задрожали колени. Я ухватилась за стол, избежав падения.
Зайон подскочил ко мне и поддержал, подставив руку мне за спину, я перенесла на него вес, и он сумел довести меня до табурета.
– Ты в порядке?
Я засмеялась, но лишь для того, чтобы не расплакаться.
– Думаю, я только что уволилась.
– Что?
– Я вроде как пожелала ему смерти. – Я кипела от негодования. – Этот грязный ублюдок собирается разместить историю, которую обещал мне отложить до следующей недели.
– Историю про Иден?
– Да. Откуда ты знаешь?
– Она уже висит на сайте. – Он пошел к столу и принес планшет.
Я прочитала первые строки, и мое сердце сжалось.
«Иден Синклер беременна? Это подтвердила Джозефина Уайлдер через день после расставания с Микой Синклером. Хотя до сих пор остаются вопросы…»
– Черт подери! Он использовал меня самым отвратительным образом! Все ведь вообще не так.
Загрузилась фотография, подписанная сбоку моим именем. Тот самый кадр, где Адам обнимал Иден, прижав руки к ее животу. Качество было отвратительным – Энди пришлось сильно увеличить изображение. Мне следовало догадаться, что он сразу все поймет. Нужно было удалить снимок, когда у меня мне была такая возможность.
Я снова прочитала текст.
– Теперь вижу. Он все тщательно спланировал.
Зайон помассировал мне плечи.
– Джози, тебе нужно успокоиться.
Меня трясло от злости.
– Какой мерзавец! Я его уничтожу.
– Иди домой. Поешь. Вздремни. Это мой приказ. Хорошо? Ты меня слышишь?
Я кивнула, хотя домой идти не собиралась. Я сползла с табурета, пытаясь придумать, как все исправить.
– Увидимся позже, Зайон.
Зайон крикнул мне вслед:
– Прямо домой, Джози. Не пытайся ничего сделать сейчас. Подожди, пока все уляжется.
Я же начала писать имейл Иден, не успев выйти из здания.
«Иден,
клянусь, я не имею отношения к статье, которая вышла сегодня. Я не сообщала Энди об этом. Он приставил человека следить за тобой и сам все выяснил.
Пожалуйста, позвони мне.
Она не ответила, что не удивляло. Я не говорила с ней, с тех пор как была опубликована статья про Мику. Мне казалось, что в течение недели я непременно придумаю, как все объяснить, и успею предупредить ее, чтобы она смогла поделиться радостной новостью с семьей, когда Адам вернется домой. Насколько я поняла, Иден списала меня со счетов в тот день, когда вышла статья о Мике, а этот материал окончательно уничтожил меня в ее глазах. Все выглядело просто отвратительно, и даже Мика мог бы сказать, что подозрения Иден оправдались во всех отношениях.
Я увернулась от одинокого репортера, запрыгнула в метро и поехала в Парк-Слоуп. Пешком добралась до дома Мики. Сегодня приставал с камерами поблизости не наблюдалось. Скорей всего, теперь они караулили дверь Иден. Если я привела орду папарацци к ней на порог, она точно никогда в жизни больше не будет со мной разговаривать. Я постучала в дверь Мики, но ответа не последовало, поэтому я села и стала ждать. Он выйдет из дома рано или поздно.
Через час появилась женщина и поднялась по лестнице. На ней была спецодежда, а с собой она несла принадлежности для уборки.
Я встала.
– Вы Анна?
Она кивнула.
– Можете сказать Мике, что я здесь?
Через несколько минут она выглянула из двери:
– Мистера Синклера нет дома.
Температура воздуха понизилась, когда темная туча закрыла солнце. Я отправилась в кафе на углу, заказала горячий чай и села за угловой столик, надеясь, что молния ударит дважды и Мика зайдет сюда снова. Я вытащила телефон и начала писать имейл Кейт из отдела кадров.
«Кейт!
Я хочу подать официальную жалобу на Энди Диксона. На прошлой неделе он попросил меня в ряде ситуаций нарушить нормы журналистской этики. Я осознаю, что компания закрывает глаза на его действия, поскольку это увеличивает ваш доход, тем не менее я испытываю необходимость зафиксировать документально конкретные эпизоды его неподобающего поведения.
На прошлой неделе он попросил меня поделиться комментарием, полученным неофициально в ходе ланча с рок-певицей, которую он навязчиво (и оказывая психологическое давление) преследует.
Он также переписал историю, которую я предоставила, сменив тон с нейтрального и повествовательного на злобный и обличительный. И он не принял фотографию, которую я предоставила. Вместо этого он перерыл все мои файлы и выбрал самую неудачную. А потом он разместил сюжет, подписав его моим именем и таким образом неадекватно представил мою работу.
Наконец, в понедельник он дал мне обещание в устной форме, что не будет публиковать сюжет (о рок-певице, которую преследует) до следующей недели, при условии, что я дам ему информацию для другой статьи. И хотя я выполнила условия сделки со своей стороны, он нарушил слово и разместил оба материала. Это серьезно повлияло на мою личную жизнь.
Прошу рассмотреть возможность применения к нему адекватного наказания.
Перечитав письмо, я поняла, насколько безумно все это выглядит. Многие вполне справедливо заключили бы, что меня волнует лишь способ приготовления жареного. Жаловаться на несоблюдение этических норм в желтой прессе все равно, что жаловаться на то, что вода мокрая.
Несмотря на это я отправила письмо. Вероятнее всего, работу я уже потеряла. Если Энди и не воспринял мои слова как желание уволиться, то уж точно начал готовить документы для расторжения трудового соглашения.