– Мисс Тарн, – сказал Мейн, задумчиво прищурив глаза. – Она довольно красива, приданое у нее более чем приличное, и, если верить слухам, она превосходно разбирается в лошадях.
– Моя жена говорит, что она влюблена во француза по имени Субиран, – сообщил Фелтон. – Ее отец не одобряет этого союза, но мисс Тарн стоит на своем.
– В таком случае леди Сесили Севери, – предложил Мейн. – Старшая дочь герцога Клэра. Недурна собой, и, ясное дело, внушительное приданое.
– Это ее третий сезон, – встрял Фелтон.
– Да, она шепелявит, – признал Мейн. – Но ее приданое, безусловно, перевешивает шепелявость.
– Она делает вид, что ей около пяти лет, – решительно сказал Фелтон. – Сюсюкает со своими поклонниками. Некоторых мужчин это отталкивает.
– Я склонен отнести себя к их числу, – молвил Эван.
– Тогда третий вариант, – сказал Мейн. – Леди Гризелда Уиллоби. Молодая, красивая вдова с большим поместьем и веселым нравом. Она считает, что не хочет выходить замуж, но, говоря по правде, из нее получится счастливая жена и мать. И у нее безупречная репутация.
За сим предложением последовала тишина. Эван подумал, что леди Гризелда, похоже, была превосходной кандидатурой. Он кивнул.
– Леди Гризелда – сестра Мейна, – сказал Фелтон. Эван посмотрел на Мейна.
– Ваша сестра? Мейн кивнул.
– Заметьте, ее расположения добивались многие мужчины и ни один из них не имел ни малейшего успеха. – Он, прищурив глаза, смерил Эвана взглядом. – Но у меня такое чувство, что вам повезет больше, чем большинству. Ей всего тридцать, и времени для того, чтобы завести детей, предостаточно.
– У него нет состояния, – сообщил Рейф. Голос его превратился в глухое рычание вследствие усталости и выпитого.
– Ей оно и не нужно. Ее вдовья доля наследства сама по себе была отличной, но имение Уиллоби тоже обширное.
Фелтон кивнул:
– Я склонен согласиться с твоей оценкой владений леди Гризелды.
– Она говорит, что не хочет вновь выходить замуж, – сказал Мейн. – Но я питаю к ней нежные чувства.
Эван истолковал это как типично английское сдержанное признание в преданной любви к сестре. Господи, до чего ж эти англичане странные! Вот мужчина, который выглядит как распутник, если он когда-либо встречал распутников… и все же, кажется, он по-настоящему сосватал ему невесту.
– Я почту за честь познакомиться с леди Гризелдой, – сказал он.
– Хорошо. Значит, решено, – молвил Рейф с очередным зевком. – Я ухожу. Ардмор, подбросить вас в «Грийон», или вы сами доберетесь домой?
Эван поднялся и поклонился двум мужчинам.
– Пожалуй, можно как-нибудь потолковать о ваших конюшнях, – сказал Фелтон.
Эван узнал огонек, промелькнувший в его глазах, – огонек человека, испытывавшего неистребимую страсть к лошадям.
– Буду счастлив, – сказал он, снова поклонившись. Мейн поднялся, в свою очередь.
– Вы приглашены на прием на открытом воздухе, который завтра днем дает графиня Митфорд?
– Да. – Эван заколебался. – Я думал не пойти. Последний прием на открытом воздухе показался мне в высшей степени утомительным.
– Этот не будет. Графиня Митфорд подражает древним итальянским семьям эпохи Возрождения. Она дает только один прием в год, и он стоит того, чтобы его не пропустить. Я буду сопровождать свою сестру.
– Идемте, – ворчливо сказал Рейф. – От выдержанного виски разыгрывается такая же головная боль, как и от его младших братьев, дьявол побери.
Эван снова поклонился.
Глава 4
Все переменилось с тех пор, как Тесс вышла замуж. На протяжении многих лет они четверо обычно сворачивались калачиком в постели, зимой съежившись под ветхими одеялами, одетые в сорочки за неимением ночных рубашек… и разговаривали. Джоузи была совсем малышкой, но благодаря острому уму казалась едва ли не самой старшей из них. Имоджин была второй младшей сестрой; ее страсть к Дрейвену Мейтленду годами цвела пышным цветом, прежде чем тот заметил ее существование. Аннабел была двумя годами старше Имоджин и проводила отрочество, управляя денежной стороной домашнего хозяйства; она была измучена этой ношей и чувствовала себя до крайности уставшей от нищеты отцовского дома. Она беспрерывно говорила о Лондоне, о шелках и атласе, и о человеке, который никогда не заставит ее считать каждое пенни. А Тесс была самой старшей… Тесс, которая переживала за всех них и держала свои страхи при себе.
Но Джоузи находилась в деревне под присмотром своей гувернантки, мисс Флекноу, а Тесс – в мужниной постели. Что в остатке давало всего лишь двух сестер, чтобы пререкаться друг с другом, угрюмо подумала Аннабел.
Этим вечером Имоджин пребывала в мрачном расположении духа. Она сидела с поджатыми губами и хмуро смотрела на столбик кровати в изножье.
– Он не имел права так поступать! – сказала она. – Не имел права!
Аннабел подскочила. Голос сестры был столь же пронзительным, как северный ветер.
– Рейф – наш опекун, – напомнила ей она.
– Я могу делать все, что мне заблагорассудится и с кем мне заблагорассудится! – заявила Имоджин. – Может, он и твой опекун, но не мой, поскольку я женщина, обладающая независимым состоянием. Мне он никогда не нравился, этот пьяница, и никогда не понравится. И я никогда не прощу Тесс за то, что в этот сезон она не вывозит нас в свет сама.
Муж Тесс много путешествовал, разъезжая с проверками по своим угодьям, разбросанным по всей Англии. Тесс приохотилась путешествовать вместе с ним, и она отсутствовала в Лондоне столь же часто, как и присутствовала, поэтому Рейф с помощью леди Гризелды вывозил Аннабел в свет в этот сезон.
– Ты была представлена обществу, когда вышла замуж за Дрейвена, – напомнила ей Аннабел. – Тебе нет надобности в помощи Тесс.
– Дрейвен… – молвила Имоджин, и выражение лица и голос ее полностью переменились, смягчились, так что она стала похожа на прежнюю Имоджин, до того как сделалась такой грубой, жесткой и резкой.
Аннабел затаила дыхание, но Имоджин не залилась слезами. Вместо этого она, помедлив мгновение, сказала:
– Он был красив, не правда ли?
– Очень, – подтвердила Аннабел. «Только не спрашивай меня, был ли он благоразумным человеком или рассудительным мужчиной», – мысленно прибавила она.
– Я любила ямочки на его щеках, – сказала Имоджин. – Когда мы поженились, я…
Увидев, как в глазах сестры заблестели слезы, Аннабел незаметно извлекла носовой платок из ночного столика, где она хранила их про запас. Но Имоджин покачала головой.
– Известно ли тебе, в чем беда замужества, длившегося всего-навсего пару недель? – спросила она.
Аннабел полагала, что это риторический вопрос.
– Беда в том, что у меня мало воспоминаний, – ответила Имоджин напряженным голосом. – Сколько раз я могу вспоминать свой первый поцелуй с Дрейвеном? Сколько раз я могу вспоминать, как он предложил мне выйти за него замуж? Если бы только у нас было больше времени, хотя бы месяц или два, у меня была бы куча воспоминаний, которых мне хватило бы на долгие годы.
Аннабел протянула ей платок. Имоджин утерла слезу, медленно катившуюся по ее щеке.
– Когда-нибудь у тебя появятся другие воспоминания, которые ты сможешь бережно хранить, – осмелилась предположить Аннабел.
Вспыхнув яростью, Имоджин набросилась на нее:
– Даже не пытайся сказать, что кто-нибудь сможет вытеснить Дрейвена из моего сердца! Я любила его с тех пор, как достигла девичества, и никогда, никогда не полюблю другого мужчину так, как любила его. Никогда!
Аннабел прикусила губу. Похоже, она всегда говорит не то, что нужно. Быть может, ей следует сообщить лорду Россетеру, что она хочет выйти за него замуж немедленно – по крайней мере, тогда она выберется из этого дома.
– Я не хотела, чтобы мои слова прозвучали как намек, что ты позабудешь Дрейвена, – сказала она, следя за своим голосом, чтобы в него не вкралась даже тень раздражения. – Но ты слишком молода, чтобы говорить «никогда», Имоджин.
– Я никогда не была молода в этом отношении, – категорично заявила Имоджин.
Аннабел решила попытаться переменить тему.
– Я приняла решение выйти замуж за лорда Россетера, – весело сказала она.
Казалось, Имоджин ее не услышала.
– Сегодня вечером Рейф сказал мне нечто похожее. В сущности, он имел в виду… – Она обернулась к Аннабел и заколебалась. – Возможно, мне не следует тебе это говорить, коль скоро ты не замужем.