Галина Таланова - Светлячки на ветру

Он был отличником, очень начитан, молодой человек, который будет делать карьеру. Другого рядом с собой она и не представляла. Провинциал, который станет тянуться вверх. Впрочем, не только это вызвало у нее интерес. Он многое умел делать руками, а в семье родителей с этим всегда были проблемы, и не чурался дел, что многие считали «женскими»: стирал, умел готовить. Рассказывал, что помогает матери в саду. И вообще был самостоятельным, положительным, вызывающим доверие, на которого можно будет в жизни положиться. Подумала, что из него получится неплохой муж. Ее радовало и то, что он так же, как и она, занимается наукой.

Теперь Глеб частенько задерживался на работе — и они сидели и болтали. Ему нередко удавалось проводить ее до дома, старенькой сталинки с облупленной штукатуркой на фасаде, ютившейся в тихом и узком переулке, засаженном старыми огромными тополями, которые почему-то здесь не выпиливали, несмотря на то, что весь тротуар и газоны были будто засыпаны белым пушистым снегом. В лаборатории уже шушукались, и он чувствовал, как пересуды толкаются ему в спину, точно порывы ветра.

Как все мы ждем от Нового года чуда, так снова ждала его и Вика.

Опять город был расцвечен радужными огнями и казался завораживающей сказкой. Снова чудище протягивало ей аленький цветочек и говорило: «На, возьми, не бойся». На улицах выросли голубые оленята и сиреневые снеговики, горевшие манящим светом далекой мерцающей звезды. Вновь на прилавках были рассыпаны блестящие шары с забавными отражениями, причудливо перекрученные и расписанные сосульки, с потолка стекал серебряными и золотыми струями дождь, и казалось, что все лучшее, волшебное впереди, надо только научиться ждать… Да так оно и было: жизнь только начиналась.

На конференции молодых специалистов сидели на первом ряду вдвоем. Глеб прижимался к ней, съехав с кресла и полулежа в нем. Чувствовала горячее его бедро, которое прожигало сквозь толстую ткань. Хотела инстинктивно отодвинуться, а потом передумала. Побоялась его обидеть. Да и ей было приятно и немного смешно. Ощущала его плечом, он прижимался не совсем уж откровенно, а как ребенок к маме. Сама она не чувствовала ничего, никакого возбуждения. Она сидела на краю у прохода, и двигаться ей было некуда. Глеб точно сталкивал ее с обрыва. Потом встал и вступил в дискуссию с докладчиком, зачем-то выйдя в проход. Вернувшись, не пересел подальше, а снова прижался еще сильнее, как будто старался слиться со всеми изгибами ее юного тела. Когда пришла домой, удивилась тому, что помнит это странное прикосновение и что бедро у нее горит до сих пор, а внизу живота вдруг зачирикали воробьи, клюя крошки воспоминаний.

В выходные Глеб позвал ее на выставку Джозефины Уолл, которая экспонировалась у них в городе. Пришел с тремя розами цвета заходящего солнца. На выставке были представлены лишь фотографии картин, но Вика все равно погрузилась в чарующее волшебство и сказочный мир, где птицы и стрекозы, бабочки и феи, летучие рыбы и пух одуванчиков, единороги и волки, эльфы и цветы — все танцевало в свободном полете, следовало за радугой и всевидящими мерцающими звездами в поисках гармонии, любви, надежды и радости. Захватывало дух от полета, рождающего вдохновение ветра и воздуха. Когда любовь парит в воздухе, все возможно и по плечу. Сколько ярких красок: сиреневых, синих, желтых и зеленых! И почти нет красных: цвета тревоги, крови и ветреного заката… Сколько легкости, женских метаний и мечтаний, ожидания и поисков любви находила Вика в этих репродукциях… Зачарованной тайной и магией ей хотелось стоять перед каждой часами и пытаться разгадать удивительный мир образов художницы. Она была так благодарна Глебу, что он погрузил ее в эту страну невиданного чуда и удивительной гармонии, что, казалось, могла быть только в райском саду.

После выставки гуляли, взявшись за руки, по фосфоресцирующему заснеженному городу, где снег летел на землю маленькими голубыми, изумрудными и сиреневыми светлячками, парящими в морозной ночи. Сиреневые и розовые елки, будто посыпанные сахарной пудрой, сопровождали их медленный путь. Ее маленькая ладошка в серенькой варежке из кроличьего пуха свернулась, как котенок в тапке, в большой кожаной рукавице Глеба.

Чужие губы были горячими и шелковыми. Скользили, как сорванная травинка, по ее губам. Нежно, осторожно, мягко, едва касаясь. Снежинки на ресницах таяли от чужого сбивающегося дыхания.

Пришла домой, поставила розы в вазу, срезав со стеблей колючки и вбирая в себя влажный пленяющий аромат. Подходила несколько раз за вечер — и снова жадно вдыхала, как наркотик, расширившимися ноздрями чарующий и кружащий голову запах, погружаясь в мир горячечных грез. На другой день бросила, проходя мимо, беглый взгляд на розы, стоящие на комоде, — и замерла в оцепенении, точно ребенок, увидевший сказку про Алису в стране чудес. Внутри розы цвета недозревшего граната, напоминающей ей искаженный и раскрывшийся в страсти рот, будто горела свеча, делая ее лепестки полупрозрачными. Она подошла к цветку — и осторожно потрогала его, затем попыталась заглянуть внутрь, разворачивая, словно пеленки на ребенке, нежные, шелковистые на ощупь лепестки. Но ничего не нашла. Никакого волшебного фонарика внутри цветка спрятано не было. С недоверием потрогала его пальцем. Цветок светился, как огромный светлячок. Это было какое-то совершенно необъяснимое чудо. Несколько раз за вечер она осторожно подходила к цветку и смотрела на него с замиранием сердца, будто боявшегося громким стуком колес, несущихся по шпалам в неизвестность, спугнуть волшебное видение. Цветок продолжал излучать совершенно удивительное волшебное сияние. Только на другой день она поняла, что это зеркало, стоящее на комоде, отбрасывало солнечный зайчик от люстры. Но ощущение необъяснимого чуда и изумления осталось. Позднее оно переросло в знание, что, чтобы выжить, надо создавать иллюзии, а солнечные зайчики могут рождаться и от лампочки в сорок ватт, засиженной мухами.

Когда она обмолвилась дома, что у нее появился новый ухажер, мама была встревожена. Сказала: «Тебе что, не хватило? Опять хочешь приключений?» Но на ее сторону встал, как всегда, отец, успокоив жену тем, что парень, говорят, положительный, неизбалованный, и из него может получиться толк, а их дочка и так пребывает в депрессии и ей надо выбираться из состояния, когда мир окрашен в черные и серые краски. Он предложил матери посмотреть на приятеля поближе, скажем, пригласить его на Новый год или даже просто так: почему бы не показать ему кинофильмы про путешествия маленькой Вики в Крым и Прибалтику?

Смотрели фильмы, повесив белый экран на стену. На стене плескалось море, которое Глеб еще никогда в своей жизни не видел. Море ласково каталось по пляжу, перебирая обкатанную гальку ленивыми и разморенными движениями… Море было прозрачно настолько, что можно было видеть дно далеко от берега… Голубой залив. Синие горы тонули в оранжевом мареве. Казалось, что по поверхности скал пасутся белые и серые овечки: цветущие деревья были неразличимы, а вот это странное ощущение, что можно не только расти на почти отвесной стене, но даже и гулять по ней, осталось у Глеба надолго. Камни были перемешаны с землей и еле различимыми лужайками зелени. Вдали виднелись два серых корабля, застывших в море, точно причудливые скалы. Пальмы, похожие на зонтики из павлиньих перьев, раскидывали ажурные тени… Маленькая Вика входила в воду осторожно, боясь обжечься ледяной водой. Вода была, по-видимому, теплой: другие кидались в нее смело. Его же любимая разгребала воду перед собой руками, точно отгоняла опасность, и ступала на носочках, забавно семеня по камушкам… Он вспомнил про ее первый брак и подумал, что, повзрослев, она стала смелее, а вот теперь, похоже, снова ступает на носочках, боясь поранить ноги. И плыть тоже боясь…

Она знала теперь точно, что из дома она не уедет никуда и, если даже она снова выйдет замуж, то пусть ее муж будет жить у них…

Зачем люди женятся? Бегут от одиночества — но снова попадают в его тиски. Только одиночество это уже вдвоем, без иллюзий что-то в жизни сменить или переиначить, когда дети мокрыми глазами возвращают на землю, даже если снова рванешься полетать. Почему тянет иметь общий кров? Ведь можно и так. Без обязательств, без слез, без встрясок, без любви? Вика жила в благополучной семье — и ей казалось, что и в ее жизни должен быть мужчина, с которым можно жить как за каменной стеной, а не стоять на перекрестке, поеживаясь и жалея о том, что даже за плечи тебя обнять некому: только вот так скрестить руки на груди и чувствовать собственное тепло. Почему хочется иметь свое продолжение? Боишься уйти в небытие, не оставив частички себя на этой земле… Думаешь о том, что должна быть родная душа рядом, которая обязательно будет понимать тебя с полуслова, ведь гены-то в ней твои…