Саманта Твинн - Сводные братья

Я думаю, у меня шок. Я онемела, и в то же время мне очень больно. Это состояние называется шок? Я даже не уверена, где я. Я пыталась заставить Флинта отвезти меня в мотель на шоссе, но он на это только фыркнул и продолжил ехать в центр города. И сейчас я нахожусь в какой-то стеклянной башне, возвышающейся так высоко над городом, что будь у меня побольше волос, я бы почувствовала себя Рапунцель.

Флинт поднялся со мной в номер, и я слышу, как он что-то заказывает по телефону в то время, как я пялюсь на своё отражение в затемненном окне. Я пытаюсь распахнуть его, но оно не открывается. Что ж, не получилось. Я качаю головой. Так, не думать в этом направлении.

Флинт всё ещё разговаривает по телефону, и я слышу, как он шепчет «как он?». Он, должно быть, разговаривает с Рэдом. Я тоже хочу знать, как там Хадсон, но я не буду спрашивать Флинта.

Я отворачиваюсь от своего отражения в окне и бреду по элегантной комнате, открываю дверь в ванную и включаю свет. Она кристально белая с мягкими вставками бамбука и плиса, с затейливо сложенными полотенцами на мерцающих стойках. Туалетные принадлежности в стеклянных бутылочках стильно расставлены с одной стороны раковины. Я щелкаю ещё одним включателем, чтобы понять, что это, и в изумлении отступаю, когда чувствую, как пол под ногами нагревается, качаю головой от нелепой роскоши.

Я присаживаюсь на край ванны, ничего не видя вокруг себя. Всё что я вижу – это Ривера. Лицо Хадсона. Ривер. Хадсон. Я не могу всё это уложить у себя в голове. Как бы я его не называла, это не поможет убрать с его лица отвращение, которое я видела, когда он понял, кто я. Все эти слова, которыми мы обменивались, развеяны на ветру. Я отвратительна ему.

Когда вечер только начался, всё что я желала – это одну ночь, один шанс с Ривером. Только возможность унять нашу боль, чтобы каждый из нас почувствовал себя хорошо. Один раз, чтобы облегчить то, что мучает его душу. Всё, что я хотела – прекрасные и чистые воспоминания, которые останутся со мной, когда мне придется двигаться дальше, чтобы оглядываться на произошедшее. Я набросилась на него и ворвалась в его жизнь, и теперь он должен добавить то, что он трахал свою сводную сестру, в список дерьмовых вещей в его жизни. Нет прекрасных воспоминаний и для меня. Картинки того, что происходило в его спальне, просачиваются в мой мозг, словно в черно-белом кино, и я вспоминаю, насколько это было удивительно, находиться в его руках.

Твою мать, Хадсон – это Ривер. Мой Ривер. Мой Хадсон. Мой брат.

Мать вашу. Почему это произошло именно со мной? Куда бы я ни пошла, что бы я ни делала, я всё оскверняю. Донни, мой гребаный мудак-приемный отец говорил много дерьма, но в одной вещи он был прав. Я всё порчу. Всё, к чему я прикасаюсь, изменяется в худшую сторону.

Я не могу остановить слезы, которые текут по моим щекам. Я больше не могу сдержать плач, и чем сильнее он становится, тем больше я злюсь. Я так больше не могу; я не хочу страдать, ломаться и кровоточить изнутри. С меня хватит.

Я соскакиваю и смахиваю крошечные дорогие лосьоны и шампуни с полки на пол. Я хватаюсь за всё, что есть в пределах моей досягаемости и бросаю в свое изображение в зеркале, беззвучные крики поднимаются и затихают, я задыхаюсь от рыданий. Я крушу всю ванную, раздираю красивые полотенца, пытаясь заглушить свою боль. Я хватаю нетронутую душевую занавеску, прорывая отверстия на белом материале, когда сдергиваю ее с крючков. Гнев клокочет во мне так сильно, что ничто не помогает.

– Мисси, дорогая, нет, – я слышу, как зовет Флинт, и это последняя капля, последняя трещина, что ломает меня на части, и я падаю на теплый пол, занавеска обвивает мои руки, рыдания сотрясают меня так сильно, что моё тело дрожит, простреливая болью прямо в легкие и горло.

Флинт поднимает меня, обхватывая своими сильными руками, и отводит волосы с моего лица.

– Шшш, шшш, – шепчет он и начинает укачивать меня так, как успокаивал, когда я ещё была ребенком.

Он идет в другую комнату и садится на диван, всё ещё держа меня на руках. Я плачу так сильно, что мои глаза опухли, а слезы иссякли. Я хнычу, уткнувшись в его тепло, позволяя Флинту укачивать меня дальше, пока чувство уюта охватывает меня, позволяя напряжению покинуть моё тело. Когда он целуют меня в макушку, я расслабляюсь ещё сильнее. Затем он начинает напевать. У Флинта низкий и приятный голос, а песня так знакома. Раньше Хадсон пел её, когда мы были маленькими и напуганными. Когда голоса взрослых внизу становились громче, он пытался заглушить их. Хадсон собирал всех нас в его и Флинта комнате, ставил комод перед дверью, и мы ютились все вместе на его постели, пока он пел «Много рек, чтобы пересечь». Именно это сейчас мне напевает Флинт, и я чувствую, как годы отматываются назад. Вдруг мне снова шесть лет, и так безопасно и уютно между моими братьями. Я тихонько шепчу «И я выживу исключительно благодаря гордости…»¹⁹, думая, что эта фраза воплощает всю мою жизнь.

Мне нужно время, чтобы успокоиться, и когда это происходит, я говорю Флинту уйти, но он не слушается.

Он не хочет меня покидать. Флинт убирается в ванной, собирая осколки от разбитых бутылочек как можно тщательнее, и приносит мне влажную ткань, чтобы вытереть слезы и туш с лица. Он отворачивается, пока я скидываю свою одежду и переодеваюсь в пушистый халат отеля. Он говорит мне ложиться в кровать и натягивает на меня накрахмаленную простынь, плотно в неё заворачивая. Он делает всё так, как это раньше делал Хадсон, когда я была маленькой девочкой.

Я чувствую, как матрас проседает, когда он садится на край постели.

– Тебе следует поехать домой, Флинт, – говорю я, – Со мной всё будет хорошо здесь.

– Правда? – переспрашивает он.

– Да, – отвечаю я и зарываюсь глубже в подушку. – Езжай домой и проверь, как там Хадсон.

Он встает, засунув руки в карманы. Уставившись в стену, он глубоко вздыхает и переводит смущенный взгляд на меня.

– Мисс, что ты чувствуешь по поводу того… что произошло с тобой и Хадсоном?

– Не сейчас, Флинт.

– Я просто хочу убедиться, что с тобой действительно всё в порядке.

– Я не хочу это обсуждать сейчас. Я проходила и через худшее. Мне не привыкать чувствовать боль. Хоронить её глубоко внутри себя, где я смогу её почувствовать, это не ново. Это ничто. Просто поезжай домой, пожалуйста.

Я поворачиваю голову в другую сторону, надеясь, что он уйдет. Как только я почувствую себя в безопасности, я вернусь домой, побросаю вещи в сумку и снова исчезну. Мне не привыкать. Флинту и Хадсону не нужен кто-то, как я, в их жизни. Будет лучше для всех, если я уеду туда, где они не смогут меня найти.

Хадсон всё равно не хочет, чтобы я находилась в том доме. Я могу себе в этом признаться. Я сталкивалась с этим и раньше много раз, как будто я жвачка, что прилипла на обувь, которую кто-то не может дождаться, чтобы отковырять. Брошенный ребёнок, грязный приемный ребёнок, шлюха в клубе. Это я. Нежеланная с рождения.

Я пытаюсь избавиться от этих мыслей прежде, чем пойду по темной тропинке, с которой я не смогу свернуть. Это ощущается сейчас хуже, потому что у меня в голове всегда был образ Хадсона, держащего меня в своих руках в больнице. У меня всегда было далекое чувство, что меня кто-то когда-то любил, даже если это было очень давно.

Всё это кануло в Лету.

Флинт вздыхает и тихонько сжимает мою ногу поверх простыни. Я прислушиваюсь к мягкому щелчку закрывающейся двери.

ГЛАВА 19

Рейвен заходит в чат

Рейвен: Ты снова пойдешь сегодня вечером, не так ли?

Ривер: Почему тебя это волнует?

Рейвен: Мне это не нравится.

Ривер: Птичка, ты ревнуешь?

Рейвен: Нет.

Ривер: Тогда в чем дело?

Рейвен: Хорошо, может быть.

Ривер: Здесь нечего ревновать. Я даже не знаю их имен.

Рейвен: И ты думаешь, мне от этого легче?

Ривер: Это чистая физиология. Без всякой близости, которая есть у нас.

Рейвен: О, да, от этого действительно легче.

Ривер: Это не то, чем кажется.

Рейвен: Как ты думаешь, что я чувствую? Ты приходишь сюда, открываешь мне своё сердце, позволяешь разделить твою боль, а затем идёшь в клуб, встречаешься с незнакомкой, касаешься её, вдыхаешь её запах и заставляешь кончать. В то время, когда я тут? Это могу быть я, ты знаешь.