Дэнди называл их то головорезами, то тупицами, но тут он ошибался — они вовсе не были глупы. Пиппа говорила, что они чокнутые, но и она заблуждалась, они были вполне нормальны. Оба, Дэнди и Пиппа, сошлись во мнении — двойная глупость, — что им следует держать Горячую Голову и Котенка при себе. Любой человек, домогающийся высокого государственного поста, может быть убит по политическим мотивам. Ну а вор скорее поймает вора, а убийца — убийцу: свой свояка видит издалека.
— Перейди улицу, чтобы опустить письмо в ящик, — сказал Дэнди, — и ты рискуешь попасть под машину. Самое меньшее, что может сделать политик, — смотреть в оба.
Пит и Джо не обсуждали с Дэнди вопрос об Изабел — Уотергейтский процесс научил всех прежде всего тому, что действовать надо без указания своего начальства, и чем меньше это начальство будет знать, тем лучше.
Начать с того, что, если бы Лидди не нанял Маккорда, немало людей сгинуло бы в тюрьме. Никсона избрали бы на третий и даже четвертый срок, и на ядерных часах было бы не без двух минут полночь, а, скажем, без десяти, что куда приличней. Не позаботившись замести следы, Лидди изменил характер будущего. Сильная личность в Америке по-прежнему вершила историю.
Громко стрекотал телекс. Шумный, не то, что компьютер, на котором тихо загорались красные огоньки, когда ему надо было что-то сообщить.
Телекс отослал их к компьютеру. Новейшая аппаратура частенько нуждалась для подстраховки в старомодных технических устройствах.
— Опять наша Изабел, — сказал Пит. — Новый код. Кого-то она сильно тревожит.
Джо взял справочник с шифрами и принялся за работу. Здесь не было короткого пути. Некоторые вещи приходилось делать людям, а не машинам.
Пит ходил по комнате. Его жена записалась на вечерние курсы, что в глазах Пита было, пусть и небольшим, актом супружеской измены. В то время, как он занимался государственными делами, ей следовало заниматься делами его, Пита. Сегодня его ждала дома приходящая нянька и ужин из холодильника. Хорошенькая награда для воина. Но жена привела в порядок свое тело и свой дом, довела все до блеска и теперь принялась наводить порядок в голове.
7
Хлоп. Стук. Шлеп. В общественном саду напротив Уинкастер-роу построили теннисный корт. Только для тех, кто живет на нашей улице. Я уже жду, что Дженифер отведет меня туда, сунет в руку ракетку и сообщит, что кто-то изобрел теннисный мяч со свистком, специально для слепых. Вот он. Хлоп!
Слепым приходится усердно трудиться, чтобы поддерживать моральный дух зрячих. Видите, все препятствия можно преодолеть! Надо только работать, стремиться, прилагать старание и победа и слава в наших руках! Слепым даже втайне завидуют: мы — слепые, хромые, глухие — по крайней мере знаем, где находимся (или не находимся) и где наш враг. Всем известно, в чем наша беда. Нам разрешаются приступы уныния, горечи, зависти, печали, даже вспышки раздражения. Но что до всего остального, какие у нас основания жаловаться? У нас есть обувь на ногах, еда в животе, мы можем выбирать себе по вкусу партнера для любовных утех, иметь детей или не иметь, как пожелаем… Что может омрачить нашу жизнь! Для грусти, депрессии и самоубийств нет никаких оправданий.
Жизнь бесцельна? — Так найдите для себя цель. Из конца в конец Уинкастер-роу мужчины и женщины, живущие здесь, ходят на вечерние курсы, занимаются своим здоровьем, жилищем, теннисом. Они ставят перед собой легкие задачи: побороть похоть или жадность, стать верным мужу или жене, похудеть или что-нибудь еще. Важно взяться.
Хлоп. Шмяк. Удар ракетки по мячу. Сильный, решительный, удар по сомнению и разочарованию. Браво! Прыгайте, нападайте, отбивайте. Удар! Правильно, неправильно — все видно сразу, победа и поражение аккуратно распределены, разделены по справедливости. Что заслужил, то и получил. Ноль — сорок. Гейм, сет, матч. Раньше они играли только днем, но после того, как архитектор Оливер повесил фонари, стали играть и вечером. Хоуп может играть только после работы. Длинноногая, гибкая, проворная, она играет очень хорошо. Дженифер не бросает игры до шестого месяца беременности. На Уинкастер-роу все из конца в конец повторяют, что Дженифер только из страха толкнула себя на это беспрерывное материнство. Она смотрит на себя, как на стручок гороха, чья цель в жизни: лопнуть и произвести на свет крошечные копии самой себя. Когда она была молода, необузданна, имела степень по антропологии и разумно смотрела на себя и на мир, она пошла работать платной партнершей в ночной клуб, чтобы лучше понять природу мужчин и в то же время заработать на хлеб, и пришла к выводу, что их природа вообще не поддается изучению, что ей нельзя противостоять, и главное, в них — грубых и пьяных посетителях клуба — это зло.
Дженифер сбежала обратно домой и вышла замуж за Алека, бухгалтера в «Мюзикал экспресс», у которого уже было четверо детей, а теперь у них еще четверо общих. Отказалась ради них от своей жизни. Хоуп считает это своего рода самоубийством. Felo de liberis[2].
Хоуп вообще не намерена иметь детей, но она молода и активна и не понимает, что такое разрушение тела, не знает, как важно с годами, когда деревенеют суставы, а надежда и энергия изменяют тебе, дать жизнь чему-то новому, юному и сильному. Она слишком молода, чтобы знать, что нельзя вечно думать только о себе — от этого становится тоскливо до слез, — что всему приходит конец: и честолюбию, и любви, и желанию. Что нельзя внедриться в настоящее, как бы это ни казалось приятным, не включив в него прошлого и будущего через своих предков и потомков — великая пляска поколений. Увы, ничто не движется вперед без жертвоприношения; Дженифер — жертва Уинкастер-роу: у нее тяжелая поступь из-за плоскостопия и вечно распухших лодыжек; кроткая, вечно занятая, умиротворенная, она часто страдает от боли, потому что во время беременности ее тазобедренные кости каким-то образом расходятся в стороны; до сих пор они вновь смыкались после родов, но кто может сказать, что случится в следующий раз. Вдруг она станет ходить вразвалку и мучиться от боли до конца дней своих? И не может ли быть, что чрезмерная и опасная для нее самой плодовитость Дженифер каким-то таинственным образом возмещает сознательное бесплодие нашей элегантной Хоуп?
Не кто иной, как Дженифер, уговорила Изабел рассказать доктору Грегори о том, что Хомер назвал ложью у истоков ее жизни. «Шила в мешке не утаишь, — заметила Дженифер, когда в следующую субботу Изабел привела Джейсона поиграть с ее детьми, — рано или поздно правда все равно выйдет наружу, а она опасней шила. Самое разумное открывать ее понемногу, тогда сохранишь над ней контроль. Иначе она попадет в руки врагов, и они используют ее против тебя. Говори первой, не то они тебя опередят».
Вокруг звенели радостные голоса детей; Дженифер лежала на спине на кушетке, чтобы облегчить боль в тазу. Кушетка принадлежала эпохе короля Георга и была вся изъедена жучком, но мягкая обивка, хоть и выцвела, была старинная и романтичная. Дети принесли ей полевые цветы и поставили их в банку, где еще были видны остатки домашнего черносмородинного варенья. Изабел, встревоженная, мучимая угрызениями совести и, возможно, из-за этого чрезмерно впечатлительная, приняла слова Дженифер за знамение свыше и решила действительно открыть правду. Она все расскажет доктору Грегори.
«Я помню, что я ей это сказала», — подтвердила Дженифер с виноватым видом, обращаясь к собравшимся дамам Уинкастер-роу. Ребенку, которого она тогда ждала, уже полтора года, и она снова в положении. «Но я говорила о своем детстве, о неприятностях в школе, которые скрыла от матери, а не о ней. О, Боже!»
Хлоп. Шмяк. Лоренс взял меня в Уимблдон. Билеты были на центральный корт. Я протестовала, говорила ему, что другим это будет интересней. Но он любит брать меня с собой куда бы и когда бы он ни шел. Нам приятно чувствовать друг друга рядом. С того времени, как я потеряла зрение, я живу, вероятно, так, как, должно быть, жили в гареме рабыни — любовными утехами и ради них: это единственная моя цель и единственное благо. Всегда в темноте, смеясь над рассветом. Лоренсу передалась моя нега, я тащу его за собой в бархатный, всеобъемлющий мрак. Я бы предпочла, чтобы ко мне вернулось зрение.
Я обнаружила, что благодаря счету судьи и чуть слышному хрусту множества ненатренированных шей, поворачивающихся то сюда, то туда, и хлопанью ракетки по мячу, и свисту мяча, рассекающего воздух, мне совсем не трудно следить за матчем. Я вертела головой не хуже, чем остальные. Налево, направо, налево, направо: Стоп. Все приходит к концу. Победа или поражение.