Изабел позвонила и туда, и туда и направилась с сыном в школу по самому короткому, но довольно опасному пути. «Миссис Пелотти рассердится», — вновь и вновь повторял Джейсон. Изабел крепко держала его за руку. Она вдруг почувствовала, что Джейсон — важная особа, а она — не просто его мать, но и телохранительница. Днем она придумает, как быть, какие меры принять. Возможно, стоит обратиться к самому Дэнди, пообещать молчание и осторожность? Пусть забудут о Гримбле — если смогут или захотят. Конечно, это явная, типично женская, трусость. Ничего не делать, скрыться с глаз, быть на все согласной. Только так она и Джейсон могут остаться в живых.

Они подошли к большому перекрестку на Кэмден-роуд, где многотонные грузовики для международных перевозок сворачивали с загородных магистралей на городскую, которая едва их вмещала. Для пешеходов был сделан переход, и поток машин время от времени останавливался ради тех, кто опрометчиво намеревался перейти дорогу. Посередине магистрали находился крошечный островок и желтый столбик с надписью «Переход» и кнопками для пойманных там пешеходов. Шаг назад — и тебя собьют идущие на север машины, шаг вперед, и те, что идут на юг, сделают это с тем же успехом.

Сегодня Изабел и Джейсон оказались в этой ловушке: спеша привести его в школу, Изабел неверно рассчитала время, нужное для перехода. Она крепко держала сына за руку. С ними вместе, прижавшись к ним, на островке стояли женщина с коляской, которую она должна была для безопасности повернуть боком, и мужчина в шляпе и добротном костюме. Изабел обратила внимание на шляпу, теперь их мало кто носил. Мужчине показалось, что перед ними есть просвет, и он кинулся вперед, чтобы перебежать на другую сторону, передумал, прыгнул обратно и вытолкнул Изабел на дорогу у нее за спиной. Она инстинктивно отпустила руку сына, сделала несколько непроизвольных шагов, летевший на нее грузовик резко затормозил. Тормоза взвизгнули, грузовик свернул в сторону. Водители выкрикивали ругательства, сигналили гудки. Изабел была напугана, но цела. Мужчина поднял шляпу и улыбнулся ей. «Простите, мэм». Акцент был американский. Лицо — знакомо. Черноглазый, смуглый, страшный Джо. Он опять улыбнулся и снова скользнул наперерез движению, на этот раз легко и уверенно. Женщина с коляской подняла на Изабел кроткие, правдивые глаза. Индианка, в сари, затерянная в чужой, опасной стране, где один шаг вперед или назад мог привести к смерти. Когда наконец поток машин остановился и перед ними оказался долгожданный проход, Изабел помогла ей перейти.

— Чуть не задавил, — сказал Джейсон. — Но «чуть» не считается, да?

— Наверное, — сказала Изабел.

— Что было бы со мной, если бы ты умерла? — спросил Джейсон.

— О тебе заботился бы папа или друзья; всегда кто-нибудь находится.

— О'кей! — спокойно сказал Джейсон.

— Миссис Пелотти, — попросила Изабел, — пожалуйста, не отдавайте Джейсона никому, кроме меня и Хомера, ладно?

— Естественно, не отдам, — сказала миссис Пелотти. — Хуже нет, когда в школе заведется знаменитость: только и смотри, как бы у нас не украли ребенка. Словно нам мало похищений детей родителями в разводе.

— Не такая уж я знаменитость, — запротестовала Изабел, — как вы говорите.

— Нам и этого за глаза довольно, — сказала миссис Пелотти. Конечно, все матери — знаменитости для своих детей и vice versa[7]. В младших классах, во всяком случае. Попытайтесь забрать мальчика вовремя, миссис Раст. Сегодня по-прежнему ваша очередь?

— Разумеется.

— Я подумала, вы, возможно, поменялись. Ведь сегодня его должен был привести отец, а привели вы.

— У него спустила шина. В подобных случаях наша система не срабатывает, миссис Пелотти. Забирать его по-прежнему буду я.

— Постараюсь запомнить.

Малыши усердно трудились в своих классах, тихонько что-то напевая тонкими голосками. До самого выхода из школы Изабел шагала в такт мелодий, доносившихся с граммофонных пластинок. За ней никто не следил. К чему? Всем было прекрасно известно, куда она идет, как невозможно для нее не быть на месте. И в конце концов, кто знает, вдруг это был вовсе не Джо, тот, кто чуть не убил ее. При сложившихся обстоятельствах ей нетрудно вообразить, будто каждый американец — это Пит или Джо и каждый несчастный случай — дело их рук.

Изабел позвонила доктору Грегори и просила передать, что придет к нему в пять. Ей было необходимо, чтобы он признал, что она — в здравом уме, она хотела, чтобы он сказал ей, что делать. Решение, которое касалось только ее, принять было нетрудно; то, которое касалось также мужа и сына, легким быть не могло. Главный довод, как она теперь видела, против замужества и материнства: ты бесконечно балансируешь между добром и злом, счастьем и несчастьем, подталкивая одно вперед, чтобы сохранить неустойчивое равновесие жизни своих близких, отодвигая другое назад, чтобы неизбежные толчки и тычки были как можно менее ощутимы и болезненны. Труд женщины. На этот раз, что бы она ни сделала, их тряханет как следует, им еще повезет, если они останутся в живых, ведь сама площадка, где они играют в свои игры, сделалась опасна, расколотая силами, о которых люди говорили в течение многих лет, но которые никто не принимал всерьез.

— Передайте доктору Грегори, — сказала Изабел миссис Грегори, — что если против вас на самом деле есть заговор, это еще не значит, что вы не можете вообразить, будто он есть.

— Минутку, — сказала миссис Грегори, — пойду поищу карандаш.

— О, не важно, — сказала Изабел и повесила трубку.

32

Джо и Пит пошли повидать Элфика. Сперва они отправились в телецентр Би-би-си на Вудлейн, но охранник у ворот их не пустил. На них были добротные костюмы и галстуки, туфли начищены до блеска, но что-то в их манере вести себя пугало честных людей. Изначально этого не было, они нажили это качество с течением времени.

— Странные друзья у вас, документалистов, — сказал Элфику охранник по внутреннему телефону, — но за эту парочку придется дать не одно поручительство, прежде чем я их пропущу.

— Дело в том, что я занимаюсь специальными телеочерками, — сказал Элфик. — Но я сейчас сам спущусь вниз.

— Я не разрешу им войти, пока не обыщу с головы до ног, сэр. Предупредите их об этом.

Элфику проще было отвезти их к себе, чем спорить с охранником.

— Говорите то, что вам надо сказать, и до свидания, — сказал он, когда они добрались до его квартиры, и Пит с Джо уютно устроились, держа в руках бокалы белого вина со льдом и задрав ноги — к счастью, на шаткие стулья, а не на велюровый диван от Хэрродса.

— Будьте добры, произнесите свои реплики и покиньте сцену.

Так они и сделали. Они посмотрели вокруг: на Брака, на столик из оникса, на алебастровую лампу и похвалили его выбор: хорошие вещи, можно выгодно продать. Они не всегда будут рядом, чтобы снабжать его деньгами.

— Немало воды утекло с тех пор, я как просил вас об этом, — сказал Элфик. — В наши дни нависшая коммунистическая угроза почему-то перестала нависать. Ваш главный довод против них то, что они сажают в тюрьму своих писателей. После того, как мы с вами стали сотрудничать, я имел дело со многими писателями, и теперь глубоко убежден в том, что посадить надо было куда больше.

Он рассмеялся. Шутка, хотя и не совсем. Пит и Джо были шокированы сверх всякой меры.

— А что до вашей свободы, — продолжал Элфик, — похоже, она заключается в праве стрелять, когда вам вздумается и в кого попало.

Пит и Джо, Котенок и Горячая Голова, почувствовали, как налились тяжестью и теплом револьверы под мышкой. Элфик прекрасно знал об их существовании, но, похоже, его это мало трогало.

— Вы взяли у нас пять тысяч долларов три дня назад за нужную нам информацию, — заметил Пит.

— Естественно, — сказал Элфик. — Но в данном случае наши интересы совпадали. Почему бы и нет. Что вы хотите от меня сейчас?

— Мы не желаем, чтобы она участвовала сегодня в прямой трансляции.

— А как насчет следующей недели и дальше?

— Об этом мы позаботимся. Ваше дело — сегодня.

— Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось, — сказал Элфик. — На телевидении не так много хороших людей.

— Что может случиться? — сказал Пит.

— Мы не воюем с женщинами, — сказал Джо.

— Сколько? — спросил Элфик.