Сола Рэйн - Тафгай

В девять часов вечера я уложила Джо спать и спустилась вниз, на кухню, чтобы посмотреть хоккейный матч Орланов. До прямой трансляции оставалось десять минут. Я вытащила из заднего кармана джинсов свой мобильник и задумчиво уставилась на темный экран.

Разница во времени между Чикаго и Лас-Вегасом – два часа. Значит, у родителей сейчас около семи вечера. Идеальное время, чтобы поговорить с отцом наедине, пока мать смотрит свое любимое кулинарное ток-шоу, и одолжить у него немного денег, чтобы окончательно погрязнуть в долгах.

Но другого выхода у меня не было.

Мои денежные запасы сводились к тридцати шести долларам, арендная плата за квартиру в Питсбурге была просрочена, как и счета за коммунальные услуги, которые ублюдочный Билл, сюрприз-сюрприз, решил оставить мне на память.

Конечно, я могла бы принять одно из нескольких сотен предложений, которыми сегодня были завалены мои социальные сети, и заработать на нашей с Сандерсом истории быстрые и большие деньги, но… идите на хрен, долбаные журналисты!

Я не пошла на это шесть лет назад, когда находилась в полной финансовой заднице, и уж тем более не пойду на это сейчас. Какими бы не были наши отношения с Эшем, он навсегда останется отцом моей дочери. И никакие деньги в мире не заставят меня сказать о нем плохо в СМИ.

После третьего гудка я испытала острое желание сбросить вызов, но тут послышался монотонный голос отца:

– Алло.

– Привет, пап.

– Мерфи?

Я закатила глаза.

– А кто еще может называть тебя папой?

– Прости, милая. Я ковыряюсь под машиной в гараже, поэтому не взглянул на экран. Ты в Питтсбурге?

– Нет.

Наступила долгая пауза.

– Так я и думал, – раздался в трубке тяжелый вздох Рональда Бреннана. – Значит, тебе снова нужны деньги.

– Всего двести долларов, – прошептала я, сгорая от стыда. – Клянусь, как только найду работу в Чикаго, сразу все отдам.

Отец снова на несколько мгновений замолчал.

– Даже не знаю, Мерфи… Твоей матери это не понравится.

– Ты можешь не говорить ей.

– Боюсь, что не могу, – послышался звук упавшего на бетонный пол железа. Может, гаечного ключа? – Кстати, ваш ролик из аэропорта сегодня крутили по местным новостям.

О, нет. Дерьмо.

– Этот твой… хоккеист признал ребенка?

– Да, – ответила я, доставая коробку с апельсиновым соком из холодильника и, не сдержав улыбки, добавила: – Кажется, у них с Джо любовь с первого взгляда.

– Хорошо, – сухо ответил он так, будто я сообщила ему прогноз погоды на завтра, а не что его родная внучка обрела любящего отца. – Кстати, с нами уже пытались связаться журналисты. Разумеется, Бекки не стала с ними разговаривать. Ты же знаешь, церковь бы это не одобрила.

Церковь. Ну конечно.

Мое неодобрение их вряд ли бы остановило.

– Тогда зачем тебе деньги, Мерфи? – неожиданно спросил отец. – Если Сандерс признал дочь, разве он не должен ее содержать?

– Даже не сомневаюсь, что он обеспечит ее всем необходимым, – мой голос звучал уязвленно. – Но причем здесь я, папа? Эш ничего мне не должен.

– Хочешь сказать, вы не вместе?

– Нет, – моментально ответила я и нахмурилась. – То есть не знаю. Думаю, что нет… Все очень сложно.

Отец фыркнул.

Ладно, как только поднимусь в дом, переведу тебе деньги на карту.

– Спасибо.

– Да, – бросил он и отключился.

Ночью мне никак не удавалось уснуть.

Сначала я включила на телефоне свой любимый «Давай поплачем, детка» плейлист, состоящий из последних альбомов Ланы Дель Рей, NF и Тома Уокера, а когда перевалило за полночь, я сбросила наушники и стала прислушиваться к каждому звуку, в ожидании, когда Эш вернется домой.

В своем коротком послематчевом интервью Сандерс сказал журналистке, что собирается в аэропорт. С тех пор прошло уже четыре с половиной часа…

Ну и где он, черт бы его побрал?

Сидя в постели, я схватила со стола свой мобильный телефон и нетерпеливо набрала Эшу сообщение:

«Ты в Чикаго?».

Спустя шесть мучительно долгих минут меня уже стал раздражать стук собственных ногтей по экрану.

Ответь.

Ответь.

Ответь.

Наконец сотовый просигналил и на дисплее высветился ответ: «Да».

Я нервно пожевала губу.

Этикет текстовых сообщений запрещал спрашивать дальше. Ведь если бы Эш хотел сказать мне, где находится, то сразу бы об этом написал.

Но когда я вела себя разумно?

«Ты в отеле?».

«Нет».

Сердце неприятно заныло в груди.

Теперь мне не хотелось знать, где он.

Я положила телефон на ночной столик и осторожно, чтобы не разбудить Джо, встала с кровати, которая своим размером скорее напоминала небольшой остров.

Подойдя к окну, я отодвинула штору и вгляделась в темноту. В тусклом лунном свете озеро Мичиган выглядело пугающе мрачным и безмолвным. Ветер с глухим стоном подхватывал крупные редкие снежинки и швырял их в стекло, где они моментально таяли, превращаясь в слезы.

Настроение ухудшалось с каждой секундой.

Теперь я представляла, как в эту секунду Эш трахает очередную сексуальную хоккейную зайку[25], с размахом отмечая грандиозную победу над Детройтом, и задыхалась от ревности.

Одна лишь гребаная мысль о том, что Сандерс сейчас с другой, в миг уничтожила мой душевный покой. Мне хотелось плакать, страдать, злиться, разбить табуретом долбаное окно…

Эмоции развернули внутри меня целую войну.

Я продолжала твердить себе, что не имею никаких прав на этого мужчину и что он ничего мне не обещал, но это не помогало.

Мне было страшно.

Мне было больно.

И меня тошнило от неопределенности.

Неожиданно на столике завибрировал телефон. Я схватила его, едва не уронив на пол, и резким движением пальца разблокировала экран.

«Я у Дэйва».

Клянусь богом, вздох моего облегчения был слышен даже на Гавайях.

Я зажмурилась и на несколько секунд прижала телефон к груди, стараясь совладать с сумасшедшими эмоциями, а затем дрожащими пальцами набрала:

«Спокойной ночи».

Ответ пришел мгновенно:

«Спокойной ночи, Клубничка».

Я опустила кисть и отступила назад, чтобы посмотреть на законченную работу.

Ох, дьявол…

Щеки вспыхнули от смущения, и я прикусила нижнюю губу, изумленно качая головой.

Картина получилась очень откровенной. Просто поразительно, как такое небольшое по размеру произведение – примерно два на два фута[26], смогло вместить в себя столько моих мыслей и чувств. Я буквально вывернула себя наизнанку. Выболтала все секреты.

Работа была создана путем добавления капель и брызг ярко-розового и аквамаринового цветов на влажные серые полосы краски, которые я нанесла валиком по сухой штукатурке в технике альсекко[27]. Красочная жестикуляция смотрелась очень эстетично на белоснежной стене в гостиной, но для меня она была чем-то гораздо бо́льшим, нежели простым украшением интерьера.

Розовый и голубой – как женское и мужское начало, представляли собой наш с Эшем эмоциональный акт. Столкновение двух мятежных душ на едином сером – цвете компромисса, фоне.

– «Второй шанс», – задумчиво прошептала я первое, что пришло на ум.

Да, это название чертовски ей подходило.

– Что скажешь, милая? – обратилась я к Джо, которая все это время лежала позади меня на экстравагантном ковре, который выглядел так, будто кого-то стошнило Скитлс[28], и что-то сосредоточено рисовала в своем альбоме.

Она подняла голову, и ее длинные высокие хвостики качнулись в такт.

– Ва-а-а-ау, – протянула Пчелка, разглядывая картину, и тут же нахмурилась. – Мамочка, а почему тебе можно рисовать на стенах, а мне нет?

Неожиданно со стороны прихожей раздался какой-то грохот, и мы с Джо одновременно повернули головы на звук.

– Осторожнее, твою мать! – послышался громоподобный голос Эша. – Направо!