Сола Рэйн - Тафгай

Как только дверь за ним захлопнулась, сдерживаемые слезы целым водопадом хлынули из глаз. Я подошла к окну и обняла себя руками, наблюдая за тем, как Эш садится в свою машину и уезжает.

Мои чувства и разум находились в полном смятении.

– Мамочка, ты нарисуешь мне снежинки?

– Конечно, милая.

Я оторвала взгляд от телевизора, по которому шел второй период матча Чикагских Орланов против Сент-Луисовских Ящеров, обогнула обеденный стол и села рядом с Джо. Она протянула мне свой рисунок и светло-голубой фломастер. Взяв в руки красочный листок, я почувствовала, как внутри меня все сжимается.

На рисунке была изображена я, в очках и с осветленными кончиками волос, Пчелка в своих любимых розовых тапочках и большой, широко улыбающийся парень с черными узорами на коже… Все трое держались за руки и выглядели абсолютно счастливыми.

– Очень красиво, – хриплым голосом произнесла я, потому что мне не удалось достаточно быстро взять под контроль свои эмоции.

– Спасибо, – просияла Джо, убирая с лица прядь волос, выскользнувшую из-под желтой заколки в форме луны. – Когда Эш вернется домой, ты подаришь ему этот рисунок и вы сразу же помиритесь.

– Звучит как план, – моя улыбка была слабой, но искренней.

– Третье удаление подряд… – послышался голос хоккейного комментатора. – Игровой ритм Орланов напрочь сломан. Шайба у Джексона. Пас Кушнеру. Мощный щелчок низом от синей линии…

Нарисовав четыре снежинки, я вернула довольной Пчелке ее рисунок и уставилась перед собой невидящим взглядом. Пальцы нервно постукивали по кружке с остывшим эспрессо. В голове метались тревожные мысли, которые мне не подчинялись. Как не подчинялось мне и мое сердце.

Слова Эша снова и снова всплывали в моей голове:

– Ты должна верить мне, Мерфи. Если ты уйдешь, значит, я ни хрена для тебя не значу.

И я, черт возьми, осталась.

Я ухватилась за его фразу про подставу, как Роуз Дьюитт Бьюкейтер[33] за свой хлипкий плот. Этим утром Эш выглядел очень искренним в своих эмоциях. Я чувствовала отчаяние, исходившее от него подобно сильному аромату парфюма, и видела боль в его неоновых глазах. Сандерс не был гениальным актером, чтобы так играть.

Но это еще не все.

Днем я наткнулась в интернете на вчерашнее интервью Эша, в котором он назвал нас с Джо – своей семьей. Это официальное признание тронуло меня до глубины души. Господи, как же я нуждалась в этом!

Ответы Эша на вопросы журналистов были легкими и непринужденными. Это не было чем-то в духе: окей, я дам вам то, что вы хотите услышать. Точно нет. Эш говорил сердцем, а не своим социальным статусом. В этом я не сомневалась.

Так что, да. Я проверила Сандерсу. Процентов на восемьдесят шесть…

В его дерьмовом положении – это, пожалуй, лучшее, что я могла сейчас ему предложить. И, честно говоря, моя ярость все еще была при мне.

– Мамочка, смотри! – возбужденно воскликнула Джо. – Эш! Эш!

Я подняла голову и увидела на широком экране любимое лицо под сине-белым шлемом. Сандерс напряженно смотрел куда-то вперед, сквозь прозрачный пластиковый визор, и выглядел так, словно хотел кому-то врезать. Челюсть стиснута, брови сосредоточенно сдвинуты, а губы сурово поджаты.

Черт, какой же он горячий.

– Один из самых крупных и устрашающих игроков НХЛ – Эш Сандерс сегодня неприятно удивляет своей пассивностью в обороне, – тем временем продолжал обозреватель. – За тридцать минут чистого игрового времени чикагский защитник допустил уже две голевые ошибки…

– Орланы победили? – спросила Джо.

– Пока нет, – ответила я, внимательно наблюдая за игрой. – Но матч еще не закончился.

Центральный нападающий Орланов, Дэйв Каллахан, выиграл вбрасывание и сделал передачу Вайдману. Тот в свою очередь Сандерсу. Эш поехал вдоль борта к воротам соперника. Волнение в моей груди возросло, когда я заметила, как к нему навстречу на огромной скорости мчится игрок Сент-Луиса.

Не прошло и секунды, как долбанный ублюдок влетел в него с такой силой, что Эша, парня, чей вес переваливает за сотню килограмм, подбросило вверх прежде, чем они оба, столкнувшись шлемами, повалились на лед.

Матерь божья…

Я вскочила на ноги, прижав ладонь к губам. У меня перехватило дыхание. Увидев, как вокруг головы Эша стала образовываться лужа крови, я схватила со стола пульт от телевизора и нажала на кнопку выключения.

Сердце билось о ребра как сумасшедшее.

Я до боли закусила губу, стараясь не показать дочери охвативший меня ужас.

– Джо, милая, – я говорила быстро, мой голос дрожал. – Беги в свою комнату, ладно? Я через пару минут к тебе поднимусь, и мы что-нибудь почитаем.

– Но я еще не закончила свой рисунок, – обиженно протянула она, нехотя сползая со стула.

– Возьми его с собой, – в панике заметалась я, помогая ей быстрее собрать фломастеры со стола.

Когда Джо выбежала из кухни, я снова включила телевизор и почувствовала, как страх змеей ползет по позвоночнику.

Матч был прерван. Эш лежал вдоль борта, окруженный взволнованными хоккеистами обеих команд, а вокруг него суетились медики, оказывая первую помощь. Спустя несколько секунд принесли носилки. С широко раскрытыми от ужаса глазами я наблюдала за тем, как Эша под громкий стук клюшек об лед и аплодисменты зрителей эвакуируют с площадки.

Прежде чем Эш пропал из объектива оператора, перед самым входом в туннель, он слегка приподнял правую руку и показал большой палец.

Мои глаза наполнились слезами.

Я знала, что этот жест предназначался мне.

Дьявол… Даже лежа на гребаных носилках, Эш беспокоился не о себе, а о том, как в эту минуту чувствую себя я. Ведь он знал: не взирая ни на что, я смотрю этот проклятый матч. Как и всегда.

Дрожащей рукой я вытащила из кармана спортивных штанов телефон и набрала номер Табиты.

В госпиталь округа Кук, куда по словам Фишера экстренно доставили Эша, я приехала спустя полтора часа.

К счастью, молодой охранник сразу же узнал меня. Он подтвердил дежурной медсестре, что я родственница Сандерса, и та сообщила мне номер его палаты, которая находилась на шестом этаже.

Чем выше я поднималась на лифте, тем труднее мне становилось дышать. Стараясь унять волнение и участившийся пульс, я принялась мысленно считать до пятидесяти. Но сбилась уже на двадцати.

Эш будет в порядке.

Должен быть.

Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Медсестра за стойкой регистрации наградила меня сочувственной улыбкой и велела ждать новостей в комнате ожидания, куда я сразу же и направилась. Неизвестность убивала, но я собиралась вести себя разумно, чтобы не сойти с ума от волнения.

В небольшой комнате ожидания, отделанной в теплых тонах, которые были рассчитаны на то, чтобы немного расслабить беспокойных посетителей, не было ни души. Я рухнула на оранжевый стул и потянулась к коробке с бумажными платками, чтобы вытереть глаза.

Удушающее чувство вины повисло надо мной мрачным грозовым облаком. Если бы только я впустила Эша в спальню, если бы он спал в своей кровати, а не на долбаном полу в коридоре, возможно ничего этого бы и не случилось. Его рассеянность на льду – только моя вина.

– Держи.

Я подняла голову и увидела молодую девушку с большими светло-зелеными глазами, идеальными чертами лица и безупречной кожей, которая протягивала мне бумажный стаканчик. На ней были обтягивающие серые джинсы, крутые черные ботинки со шнуровкой и хоккейное джерси с эмблемой Чикагских Орланов.

Она казалась мне смутно знакомой.

– Эм… спасибо, – я взяла стаканчик и обняла ладонями теплый картон.

– Меня зовут Микки Каллахан, – представилась девушка, усаживаясь на соседний стул. – Я близкая подруга Эша.

– Каллахан? – задумчиво переспросила я. – Ты, должно быть, жена Дэйва?

– Ага, – она откинула за спину длинные каштановые волосы и с мягкой улыбкой посмотрела на меня. – А еще я иногда подрабатываю в доставке цветов и всякой сумасшедшей обуви.

Микки многозначительно покосилась на мои розовые сапоги, и я не сдержала ответной улыбки, но она вышла настолько слабой, что, наверное, девушка ее даже не заметила.