Френсис Дэвис - Таинственный Восток

Существовали две вещи, которые Карен никогда не ожидала услышать от Эйлин. Первая: «Ты слишком худая». Другая: «Я сожалею». Карен безмолвно сидела, уставившись на Эйлин, нервно барабанящую пальцами по стулу.

— Я сожалею, — снова сказала Эйлин, — пожалуйста, прими мои извинения, дорогая. Боюсь, я немного вспылила вчера. — Она сдернула свои очки-половинки. — Нет, позволь мне быть до конца честной. Я поступила, как дурочка, и я признаю это.

— Ладно, — сказала Карен, обретя наконец голос, — не буду спорить. — Я была вне себя от злости. Не очень-то приятно услышать от тебя, что я самая тупая манекенщица из всех, кого ты когда-либо знала, а затем оказаться выброшенной из кабинета без малейшей возможности объясниться.

Зрелище униженной Эйлин Лорд несколько приподняло настроение Карен.

Эйлин вертела в руках и разглядывала свои очки.

— Я уже поняла это и очень сожалею. Искренне сожалею. Но попробуй взглянуть на ситуацию моими глазами. Сейчас июнь. Все охотятся за зимними моделями, а ты внезапно объявляешься — после двух месяцев отсутствия — с солнечным загаром! — Когда она выкрикнула последние слова, ее вчерашний гнев снова вырвался наружу. — И не с легким загаром, который оттенял бы нежный цвет твоего лица и подчеркивал чудесные белокурые волосы. О, нет! Ты, Мэри Карен Ист,[1] являешься сюда с кожей цвета… цвета… — Она в отчаянии оглядела комнату в поисках подходящего сравнения. — Цвета книжного шкафа из тика! — Она выдохнула с удовлетворением.

— Совсем я не такая темная! — запротестовала Карен, подняв руку и критически разглядывая свою кожу. — Я думаю, что это скорее кофейный цвет, мокко со сливками.

— Так где же тебя носило?

— Абако.

— Багамские острова? — фыркнула Эйлин. — Кто же отправляется на Багамы в это время года? Карен с вызовом мотнула головой.

— Я отправилась. И валялась на частном пляже в Абако, обдумывая свою жизнь.

— Пыталась забыть Артура?

— Да… Каждый день, валяясь на пляже в Абако, я думала: «Не нужно было делать этого — Эйлин убьет меня». Но солнце выплавляло боль из моих костей, а долгие ночи в одиночестве исцеляли сердце. Я пообещала себе, что останусь здесь до тех пор, пока не разберусь, почему мужчины всегда разочаровывали меня и что по этому поводу следует предпринять.

— Подумай, Карен, подумай. — Голос Эйлин звучал льстиво и моляще. — Ну как я могу заботиться о твоей карьере, когда ты ведешь себя таким образом? Ты занимаешь здесь особое место. Я рассчитывала именно на тебя, когда давала ответ нашего агентства Катрин Денев, а теперь, когда ты наконец соизволила объявиться, ты — коричневая.

— Загар скоро сойдет. Эйлин. Это наша семейная черта. Мы все быстро бледнеем, правда. Вот увидишь.

Сочетание раздражения и льстивости в Эйлин заставляло Карен нервничать. Она видела, что Эйлин что-то нужно, но не могла определить, что именно.

Эйлин откинулась, надела свои очки и окинула Карен оценивающим холодным взглядом.

— Ты загорала в купальнике или без?

— Без.

— Загар сплошной? Никаких полосок?

— Сплошной.

Придя, по-видимому, к какому-то решению, Эйлин сдвинула очки на лоб и сказал:

— Что скажешь, если я сообщу тебе, что Эрик Сондерсен сейчас в Нью-Йорке и пробудет здесь шесть месяцев?

— Тот Сондерсен из Копенгагена, который фотографирует все эти роскошные скандинавские меха?

Эйлин кивнула.

— Он снял здесь студию, как раз пока ты отсутствовала. Его пригласили сделать фотографии для американских питомников норок. Когда об этом прослышали импортеры шелка, их агентство уговорило Эрика снять и их шелка. Он звонил мне вчера днем, спрашивал, нет ли другой модели для съемок шелка, индианки, но обе мои индианки заняты. Шанта завтра снимается в рекламе масла для ванн, а Джасманти в Ванкувере. Я всю ночь не спала после его звонка.

Каре; могла этому поверить. Эйлин Лорд добилась для своего агентства моделей славы лучшего в Нью-Йорке, потому что всегда могла подобрать самую подходящую манекенщицу для любой работы. О том, чтобы отказать клиенту, не могло быть и речи. Карен сочувственно хмыкнула.

— И тут меня осенило, — продолжала Эйлин, — под утро… — Жужжание интеркома не дало ей закончить рассказ. Нахмурившись, она потянулась к трубке. — Он уже здесь? Но еще слишком рано, за это время я не успела… — зажав ладонью микрофон, она шепнула Карен:

— Сондерсен уже здесь! — и уже снова в трубку:

— Попросите мистера Сондерсена подождать. Скажите, что приглашу его через десять минут.

Она выскользнула из-за своего стола, взяла Карен за запястье, заставила подняться и приказала:

— Пошли со мной!

Эйлин втолкнула Карен в туалетную комнату, усадила рывком на диванчик перед зеркалом и повелительно произнесла:

— Не спрашивай ни о чем. У нас слишком мало времени. — Она выбрала подходящий карандаш для бровей и подчернила выгоревшие брови Карен. — Придумай какое-нибудь индийское имя, и поживее.

В голосе Эйлин слышалось нетерпение.

— Не знаю ни одного индийского имени, — замахала на нее руками Карен.

— Думай!

— Индира. Индира Ганди.

— Побольше туши, — бормотала Эйлин. — Слава Богу, у тебя карие глаза. Добавив еще краски, она продолжила:

— Индира. Ладно. Сойдет. Но фамилия Ганди не подходит. Постой, как называется тот магазин, где я покупаю специи и кари? Сингх. Индира Сингх. Она чуть отодвинулась и, взяв Карен за подбородок, повернула ее лицо сначала в одну, потом в другую сторону. — Итак, дорогая, ты теперь Индира Сингх. — Она порылась в комоде, вытащила оттуда шелковый цветастый шарф и ловко накинула его на голову Карен так, чтобы скрыть ее белокурые волосы.

Карен отшатнулась, схватила Эйлин за обе руки, чтобы угомонить, и сказала:

— Эйлин, ты сошла с ума. Я не собираюсь быть индианкой. Не могу я быть индианкой.

Эйлин попыталась вырваться, но Карен держала ее крепко.

Эйлин закрыла глаза, сделала глубокий вдох, потом медленно выдохнула и взглянула Карен прямо в глаза.

— Карен, я говорила тебе, что у меня в каталоге только две индианки и обе сейчас отсутствуют. Ты что, не понимаешь? Эрик Сондерсен ждет за дверью, и он уверен, что я предоставлю ему индианку.

Ее голос поднялся на высокую ноту, близкую к истерике.

— Мое агентство никогда не отпускало клиента восвояси из-за отсутствия модели. Никогда!

— Но, Эйлин…

— С твоим загаром и с помощью соответствующего грима ты справишься! — Она вырвала наконец свои руки. — Я нахожу, что ты выглядишь великолепно.

— Но это же не маскарад. Эйлин, к тому же я не знаю об Индии самых элементарных вещей.

— Неужели ты думаешь, что датчане, которые сидят где-то там, на макушке Европы, окруженные снегами и фьордами, полными селедок, что-то знают об Индии. Если мы сможем обмануть его на пять минут сегодня утром, то все, что нам потребуется, это покрасить твои волосы и брови в черный цвет.

— Перекрасить мои волосы? Эйлин!

— Взгляни в зеркало. Что ты видишь? Карен взглянула. Она увидела загорелую Катрин Денев в гриме для исполнения арии в «Лакме».

— Но это никогда не сработает! — шептала она, отчаянно мотая головой, пока Эйлин выводила ее в кабинет и усаживала спиной к свету.

— Подожди! — вскричала Карен, когда Эйлин потянулась к трубке. — Я не могу говорить на хинди.

— Шанта и Джасманти тоже не могут, дорогая. Они обе выросли в Бронксе. Нэнси! — произнесла она в трубку. — Мы готовы, присылайте его. — И она поспешила к двери.

Напряженно вцепившись обеими руками в кресло, Карен смотрела на дверь и спрашивала себя, как это она позволила Эйлин втянуть ее в эту авантюру. Никто на свете — даже датчанин — никогда не примет ее за индианку. Все это просто смешно. Глядя озабоченно, как Эйлин открывает дверь, она вся напряглась, но потом расслабилась. Эйлин разговаривала, кажется, с другой моделью, мужчиной, который пытался втиснуться за всегда настороженной Нэнси и застрял в дверях.

Что ж, в своем роде он очень хорош, подумала она профессионально. Суровое, слегка угловатое лицо, чувственный рот — для фотографа трудное сочетание, но очень эффектное, если получается. Такой же блондин, как и Карен, много выше шести футов росту, он походил на викинга, воина, чьи мужественные черты были смягчены долгим пребыванием на теплом всепрощающем юге. И ей понравилась его манера одеваться. На нем был элегантный костюм из голубоватого полотна в елочку и открытая рубашка цвета лимонных леденцов. Она подумала о том, как ее восхищают мужчины, которые достаточно уверены в своей мужественности, чтобы носить одежды пастельных тонов, но тут в горле у нее пересохло. Эйлиц никогда не имела дело с мужчинами-манекенщиками. Только с женщинами.