Альберто Альварес - Тайна Дикой Розы

«Он совершенно ума лишился, так и нарывается на скандал», — подумала Луиса.

Утешало ее одно: адвокаты, кажется, действительно были с безупречной репутацией. Одного горничная даже узнала — о нем много писали газеты, — и Луисе было известно, что он имел дело с приличной, богатой клиентурой.

«Ну что же, по крайней мере Леонардо не один замешан в эту историю, — размышляла Луиса. — И потом, это уже не просто эпатаж общественного мнения, Леонардо перевел все на деловую почву, что всегда выглядит солидно». Луиса понемногу успокаивалась. «Да и этому бедняге Дуэнде от такой поддержки больше проку, чем от тарелки жаркого, поданного назло хозяйке дома». Луиса уже улыбалась.

Но улыбка сползла с ее лица, когда она увидела, какие темные круги появились к вечеру у нее под глазами. От предчувствия беды холодок побежал по сердцу. Она постаралась взять себя в руки и выкинуть все это из головы до завтрашнего утра.

«Но к врачу я обязательно пойду, прямо завтра, — решила Луиса. — А сейчас приму снотворное и лягу. Когда Леонардо вернется, я буду уже спать. Вот и хорошо — у меня нет сил разговаривать с ним.»

Расставшись сначала с адвокатами, а потом и с Хосе Игнасио, Леонардо поспешил к Аугусте.

Мир и покой этого дома в очередной раз принесли ему радость. К тому же сегодня он был весьма доволен собой: в делах его друга Дуэнде появился просвет. Им с Аугустой было очень хорошо в этот вечер, как, впрочем, и во всякое другое время, когда они оставались вдвоем.

Аутуста, прижавшись к Леонардо, поглаживала его руки, прижималась щекой к его плечу. В то же время она ловила каждое слово Леонардо.

Он знал, что здесь его не оборвут на полуслове, никогда не дадут понять, что взрослый мужчина должен быть солидным и не допускать ни малейших колебаний. Поэтому в присутствии Аугусты Леонардо Линарес был самим собой — честно рассказывал о своих промахах, но и не затушевывал удачи, иногда даже немного хвастался.

Аугусту эта мальчишеская черта даже радовала. Она ощущала, что и сама молодеет в присутствии Леонардо. А если он хочет, чтобы Аугуста им гордилась, так что же в этом плохого? К тому же Аугуста считала, что Леонардо и так обычно слишком строг к себе.

Аугуста была наблюдательной и неглупой женщиной, и Леонардо был первым человеком после ее покойных родителей, привязанность к которому перешла у нее в явное обожание.

В его присутствии она не могла рассуждать, хорошо или плохо она делает, принимая у себя женатого мужчину. Но и когда он уезжал, все ее раздумья на эту тему не могли дать ответа. Видеться с Леонардо означало для нее жить, дышать, а кто может приказать себе перестать дышать?

Но в то же время она не могла скинуть с себя тяжелое чувство вины. Наперсница секретов своих приятельниц, она знала, что безоглядный порыв к счастью приносит, как правило, горькое похмелье. Причем воспоминания о былых радостях прошлой любви, как правило, теряют со временем свои краски, а раскаяние в каком-то поступке сохраняет свою остроту на долгие годы.

Как только от самых общих разговоров, которые Августа вела с Леонардо Линаресом в начале знакомства, они перешли к более раскованным беседам о повседневных событиях, в их разговорах стали с неизбежностью появляться и Луиса, и девочки. Первое время Аугуста внутренне сжималась при этом, но потом привыкла. Леонардо никогда не давал никаких оценок словам и поступкам жены, а просто упоминал: Луиса попросила о том-то, Луиса поехала туда-то.

Возможно, со стороны это выглядело бы странным и даже бестактным. Но совесть мучила Леонардо не меньше, чем Аугусту. Если бы они продолжали замалчивать существование Луисы и девочек, то выглядели бы друг перед другом лицемерами. Между ними установилась такая степень душевной близости и доверия, когда можно во всем рассчитывать на понимание другого. И Леонардо был благодарен Аугусте за то, что она, не имея никаких надежд на брак с ним, все-таки никаким образом не пыталась вырваться из этой ситуации, воспринимала ее как неизбежную и дорожила им, Леонардо, все больше с каждым днем. Иногда он с гордостью спрашивал себя, есть ли у кого-нибудь еще такая возлюбленная, на абсолютное понимание которой можно рассчитывать даже в тех вопросах, в которых другая женщина помнила бы только о своих интересах, своем самолюбии и своем будущем.

Но все-таки он чувствовал себя перед Аугустой еще более виноватым, чем перед Луисой. Он понимал, что она имеет право на семью, детей, а этого он как раз не мог ей дать. В сущности, он поступал как эгоист, которому в руки свалилось сокровище, и он вцепился в него, ни о чем не рассуждая, с одной мыслью: «Мое! Это мое!»

Их встречи никогда не были особенно бурными. Аугусте было свойственно милое женственное лукавство, которое совсем отсутствовало у строгой, деятельной Луисы. Поэтому любая их самая серьезная беседа могла вдруг окраситься юмором. В постели Аугуста была скорее нежной, чем страстной.

Но ни один пылающий костер страсти не мог бы притянуть Леонардо так, как мягкий, ровный свет нежности Аугусты. Он запутывался все больше и чувствовал себя одновременно плохим человеком и очень счастливым мужчиной.

Для Паулетты наступили трудные дни. Теперь ей не разрешали не только ходить в гости к подругам, но даже говорить с ними по телефону. А ведь это были те немногие часы, когда она чувствовала себя свободной. Теперь этой свободы больше не существовало. Паулетта целыми днями сидела в саду, с завистью глядя на птичек, которые порхали с дерева на дерево. Так прошло несколько дней.

— Сеньорита, — сказал ей однажды Педро Луис, — вы стали какая-то грустная. По-моему, с самого вашего дня рождения вы так ни разу и не улыбнулись.

Паулетта вздохнула, но ничего не сказала.

Теперь Педро Луис отвозил девочку в школу, а после окончания уроков немедленно вез домой. Дон Карлос требовал, чтобы шофер не давал Паулетте задерживаться после уроков даже на десять минут. Но мягкосердечный парень далеко не всегда в точности выполнял приказ хозяина. Вот и сегодня они договорились, что он приедет за ней на полчаса позже, чтобы Паулетта могла погулять с Амалией после уроков.

И вот когда Педро Луис вез ее домой, Паулетта вдруг спросила:

— Скажи, почему они такие?

Молодой человек понял, что девочка говорит о своих родителях.

— Что ж поделаешь, — постарался успокоить он девочку. — Родителей не выбирают. Я вот вырос в чужом доме, и мы жили очень бедно, но мои приемные родители заботились обо мне, как могли. Я никогда не чувствовал себя сиротой. И нисколько не жалею, что воспитывался в том доме, хотя это совсем глухая деревушка.

— Так ты сирота? — удивленно спросила Паулетта.

— Я долго верил, что мои приемные родители — мои настоящие папа и мама. И только когда мне исполнилось шестнадцать и я собирался уходить в город на заработки, они рассказали мне все как было. 

— И как же это было? Педро Луис, расскажи, пожалуйста, — попросила Паулетта.

Педро Луис вспомнил свое нищее детство в маленькой деревушке, затерянной среди холмов. Когда оказалось, что добрые Анна Мария и Санчо Гарсиа не настоящие его родители, а добрые люди, подобравшие младенца, подкинутого на церковную паперть, он сначала возненавидел свою настоящую мать, бросившую его. Но прошли годы, и это чувство сменилось другим — жалостью к той неизвестной женщине, которая была вынуждена подкинуть своего ребенка.

— Кто знает, почему она это сделала? — вздохнув, закончил свой рассказ Педро Луис.

Они долго ехали молча. Паулетта задумалась над рассказом Педро Луиса. Уже почти у самого дома она спросила:

— Почему же ты ушел в город?

Педро Луис улыбнулся. Трудно объяснить девочке, которая выросла в богатой семье, не зная ни голода, ни изнурительного труда, каким было его детство.

— В деревне очень трудно. Земля у нас не очень плодородная, все там не могут оставаться. Кому-то приходится уходить. Я приехал в Мехико, устроился учеником в автомастерскую. Не мог же я сидеть на шее у стариков. Давно я там не был, не знаю, здоровы ли они.

Педро Луис печально вздохнул. Паулетте стало неудобно, что она напомнила ему о грустном и он расстроился.

— Прости, Педро Луис, — со слезами на глазах сказала она. — Не надо было мне задавать тебе этих глупых вопросов.