— Да что вы, сеньорита, — улыбнулся парень.

— Педро Луис, — вдруг неожиданно для самой себя сказала девочка, — мне не нравится, что ты меня называешь на «вы». Мы ведь с тобой друзья, давай ты будешь мне тоже говорить «ты».

Педро Луис смутился. Ему было неловко называть богатую сеньориту, дочь его хозяев на «ты», как будто она простая девчонка. Он был уверен, что сеньорам Монтеро это бы очень не понравилось. Но в глубине души он был рад тому, что Паулетта предложила ему называть ее на «ты», ведь это означает, что она видит в нем человека, равного себе. Он был глубоко благодарен за это девочке. Паулетта и раньше нравилась ему, но теперь он почувствовал, что она стала для него самым близким человеком в чужом Мехико.

Но вот машина подъехала к мрачному особняку Монтеро де ла Рива. Педро Луис открыл перед Паулеттой дверь. Она легко выпрыгнула и побежала к дверям. А он долго смотрел ей вслед. Сегодня Педро впервые увидел в ней не девочку, а девушку. И она показалась ему на редкость привлекательной. Кажется, ни сеньорам Монтеро, ни самой Паулетте еще не приходило в голову, что она настоящая красавица.

И теперь Педро Луис, который всегда питал к Паулетте симпатию, смешанную с жалостью, вдруг ощутил новое, незнакомое чувство. Это была уже не жалость, а нечто совсем иное, в чем он и сам не мог толком разобраться.

Стоя и глядя на закрывшуюся парадную дверь, он отчетливо понимал, что там исчезла сейчас не молодая госпожа, а его новый друг.

— Сеньор Маркос, вас спрашивает сеньор Вильярреаль.

Армандо задумался, кто бы это мог быть. Фамилия казалась знакомой, но ни с кем конкретно не ассоциировалась.

— Что там у него? — недовольно спросил он у секретарши, но та не смогла сказать ничего определенного. — Очень странно, — пробормотал Армандо, но решил принять непрошеного посетителя: — Хорошо, просите.

По тому, как уверенно незнакомец вошел в кабинет, Армандо понял, что предстоит непростой разговор.

— Прошу, сеньор Вильярреаль, — Армандо указал на кресло, стоявшее по другую сторону его письменного стола. — Я, признаться, несколько удивлен вашим визитом. Секретарша передала мне, что вы хотели видеть меня по важному и очень срочному делу. Я готов выслушать вас. 

Мигель улыбнулся. Дело действительно было безотлагательным. Особенно для него самого. 

— Начну с самого главного, — заговорил он, стараясь очень четко формулировать то, что хочет сказать. — Мне известно, что вы добиваетесь партнерства с сеньором Монтеро… — Мигель сделал заранее рассчитанную паузу. Армандо криво улыбнулся:

— Я думаю, что здесь нет секрета. Об этом знает по крайней мере сам сеньор Монтеро. Если вы пришли только затем, чтобы рассказать мне это...

— Вовсе нет, — спокойно смотря Армандо в глаза, ответил Мигель. — Но мне известны также и причины, заставляющие так стремиться к тому, чтобы ваш бизнес поддержал капитал семьи Монтеро.

— И это не тайна, — ответил Маркое, которому данный визит начинал нравиться все меньше и меньше. — Я желаю процветания своей фирме и фирме сеньора Монтеро. По-видимому, вам известно, что предложенное мною партнерство взаимовыгодно. Итак, что же вы хотите мне сообщить?

Глаза Армандо встретились со взглядом Мигеля Вильярреаль, и ему показалось, что визитер в глубине души смеется над ним.

— По-видимому, я снова не сообщу вам ничего нового, уважаемый сеньор Маркое, — с расстановкой сказал Мигель, — заявив, что все в Гвадалахаре трещит по швам и ваши дела идут из рук вон плохо. Вам срочно нужен надежный партнер, и вы рассчитываете, что им может стать Карлос Монтеро.

— Увы, — улыбнулся Армандо, принявший Мигеля за обычного шантажиста, которому удалось что-то пронюхать. С такими людьми у него был свой метод общения — гнать сразу. — Вам дали ложную информацию, милейший сеньор Вильярреаль. А теперь я попрошу вас покинуть мой кабинет.

Армандо нажал кнопку селектора:

— Хуана Мария, пройдите ко мне.

— Не торопитесь, сеньор Маркос, — остановил его Мигель, — я еще не закончил. Совершенно очевидно, что для того, чтобы получить дополнительное финансирование, нужно ввести кого-нибудь в заблуждение относительно состояния ваших дел. В одиночку этого не сделать.

В дверях кабинета показалась секретарша Хуана Мария. Армандо сделал ей знак, и она закрыла дверь.

— Прежде чем продолжить, — слегка улыбнувшись, сказал Мигель, — я хотел бы познакомить вас с содержимым своего портфеля. Будет очень прискорбно, если оно попадет на стол инспектора налоговой службы.

— Возможно, это фальшивка,— спокойно произнес Армандо, однако немного сдвинул в сторону бумаги и, указывая на освободившееся место в середине стола, сказал: — В таком случае я вам не завидую.

— Что ж, это уже похоже на деловой разговор, — с этими словами Мигель вытащил из портфеля документы, которые передала ему Мария. Они отражали реальное — весьма плачевное положение дел Армандо Маркоса и его бедственное финансовое состояние.

Разложив на столе бумаги, Мигель отошел к окну и закурил. Он не сомневался в реакции Армандо и теперь хотел использовать оставшиеся две-три минуты, чтобы обдумать условия, которые он сейчас предложит этому сеньору.

По мере того как Армандо просматривал документы, его лицо становилось все бледнее, на нем появилось выражение беспомощности, даже страха. В последний момент он, однако, постарался взять себя в руки. Он повернулся к Мигелю, по-прежнему курившему у окна, и спросил прямо и без предисловий:

— Сеньор Вильярреаль, я бы хотел услышать, что вы предлагаете.

Мигель подошел и сел на свое прежнее место.

— Я очень рад, сеньор Маркое, что мы поняли друг друга, — сказал он с самой теплой улыбкой, на какую был способен. — Хотя для того, чтобы прийти к взаимопониманию, понадобилась некоторая мелочь, — он указал на документы, продолжавшие лежать между ними на столе. — Но мы с вами не герои романа и обойдемся без лишних разговоров. Итак, вот что я предлагаю...

Обычно прачка Томаса приходила в особняк Монтеро де ла Рива, когда Паулетту уже увозили в школу на занятия. Она приносила большую корзину белоснежного накрахмаленного белья и в той же корзине уносила с собой все, что требовало приложения ее трудолюбивых рук: белье, рубашки, платья, скатерти и гардины. Монтеро платили ей не больше других, но всегда точно и пунктуально, и Томаса держалась за такую клиентуру. Поэтому, зная, что донья Росаура очень требовательна, Томаса ста-ралась всегда выполнять заказы в срок, причем белье, выстиранное ее руками, отличалось абсолютной чистотой.

В тот день у Томасы скопилось много заказов, и, чтобы пораньше приступить к работе, она пришла в дом Монтеро рано утром, когда Паулетта была еще дома. Томаса, которая знала девочку еще совсем крошкой, остановилась на минутку поболтать с ней.

— Как прошел твой день рождения, Паулетта? — спросила она.— Эдувигес рассказывала мне, что было очень весело, полный дом гостей. Вы, наверно, хорошо повеселились.

Паулетта, вспомнив, как печально закончился тот вечер, вмиг погрустнела.

— Почему молодая сеньорита так расстроена? — участливо спросила Томаса. — Наверно, мне не стоило напоминать тебе о празднике? — она почувствовала, что все прошло, видно, не так уж гладко. Томаса много лет приходила в дом Монтеро и хорошо знала суровые, даже жесткие нравы, царившие в этом доме. — Извини, моя хорошая.

— Ничего, Томаса, — вздохнула Паулетта. — Мне стыдно говорить об этом, но мне кажется, что родители меня не понимают. Или, может быть, это я не понимаю их. Конечно, я знаю, они хотят мне только добра, но... они бывают так несправедливы ко мне... А я так ждала этого дня!

— Не знаю, что и сказать тебе, хорошая моя девочка, — Томаса поставила корзину с бельем на пол. — Ты уже взрослая, постарайся сама во всем разобраться.

— Ах, Томаса, — грустно сказала Паулетта, — иногда мне кажется, что только ты и Эдувигес меня понимаете. Ну и Педро Луис.

Томаса вздохнула. Ей было искренне жаль юную сеньориту. Она замечала, что девочка улыбается все реже и реже. И не раз прачка, приходя в дом Монтеро, слышала, как Паулетта тихо плачет у себя в комнате. Да и в школу она теперь не ходит — ее возит на машине Педро Луис. Об этом Томаса узнала от Эдувигес, которая частенько делилась с прачкой тем, что происходит в доме.

— Что же ты такого натворила, что отец так рассердился? — покачивая головой, спросила Томаса.