Донья Исабель умела нанести удар в самое больное место, оставаясь безупречно вежливой. Но Леонардо понимал, какую боль испытывает сейчас мать Луисы и каким циничным должен ей казаться весь этот разговор.
— Донья Исабель, прошу вас выслушать меня до конца. Вам, возможно, трудно поверить, но Луиса сама заговорила о моей будущей женитьбе в последний свой день дома. Она попросила меня найти добрую мать для наших девочек.
— Но у мужчин есть такая слабость: женщина, которая добра к ним, кажется им по-настоящему доброй.
— Нет, она добра не только ко мне. Я думаю, никто не сможет относиться мягче и душевнее, чем она, к моим девочкам.
— Я знаю ее? — спросила донья Исабель.
— Вы не можете ее знать, она не принадлежит к вашему кругу.
— Мне казалось, Леонардо, что наш круг давно стал и твоим.
— Хорошо. Она не принадлежит к нашему кругу.
— И насколько же низко пришлось тебе спуститься, чтобы отыскать ее?
Леонардо еще до начала разговора дал себе слово не терять спокойствия и теперь не давал собеседнице повода вывести себя из равновесия.
— Примерно на ту же глубину, с которой ваша семья в свое время подняла меня, — спокойно ответил он.
«А теперь тебя снова потянуло вниз?»— хотелось спросить донье Исабель. Но зять держался с таким достоинством, что она удержалась от колкости. Да и какой был смысл?
— Конечно, это не самые низы. И все-таки это удар, Леонардо, — откровенно призналась она. — При твоем нынешнем положении это настоящий мезальянс. Как хоть она выглядит? Совсем простушка?
— Вы ее видели однажды в театре.
Донья Исабель вопросительно сдвинула брови.
— Но я была в театре десятки раз и каждый раз видела множество людей.
— Это был наш последний визит в театр, — ровным голосом произнес Леонардо. — Вы все обсуждали даму в бархатном платье в партере. Так это она.
Цепкая память доньи Исабель быстро воспроизвела увиденную тогда картину.
— Да, помню, она была с юным поклонником.
«Вам из ложи, разумеется, было ясно видно, что это именно поклонник...» — мысленно съязвил теперь уже дон Леонардо.
— Она была со своими друзьями, — произнес он вслух.
Донья Исабель помолчала.
— Ну что же, по крайней мере, это уж точно не Лолита, — сказала она, как бы продолжая тот давний разговор с дочерью.
— Что-что? — не понял Леонардо. — Нет, ее зовут Аугуста. Аугуста Санчес.
И вот теперь Аугуста Санчес, нет, сейчас уже почти Аугуста Линарес, стояла под венцом с Леонардо, серьезно глядя на священника и только изредка поглядывая на жениха. В отличие от Леонардо в ней не было и тени уверенности.
Казалось бы, у нее было время привыкнуть к мысли, что они с Леонардо станут мужем и женой. Вскоре после смерти Луисы Леонардо пришел к ней и без всяких нежностей, без улыбки сказал ей, что надеется, что она не откажется через год стать его женой.
При этих словах лицо Аугусты не осветилось счастьем, чего он в глубине души ожидал.
— Ты что, не хочешь выходить за меня замуж?
— Я всегда этого хотела, Леонардо, и всегда знала, что это недостижимо. А теперь, когда это стало возможным, я не могу не думать о том, почему это теперь возможно.
— Но мы не виновны в смерти Луисы.
— Не сердись на меня, Леонардо, но не кажется ли тебе, что наша любовь каким-то образом сжила ее со света?
— Что за глупости, Ауту ста! Уверяю тебя, Луиса даже не подозревала о твоем существовании. Она могла переживать из-за частых размолвок со мною, но испытать боль из-за наших отношений ей не пришлось.
— Я не то имею в виду, Леонардо. Ни ты, ни я не желали ей зла. Я с ужасом вспоминаю время ее болезни. Твое безмерное горе говорит само за себя.
— Так в чем же наша вина?
— Наша любовь друг к другу все росла и росла, и у меня такое чувство, что эта грешная любовь стала такой огромной, что вытеснила Луису из жизни.
Леонардо откинулся в кресле и помотал головой, как бы пытаясь стряхнуть наваждение.
— Я отказываюсь тебя понимать. Если бы Луиса прочла какое-нибудь анонимное письмо обо мне и ей бы стало плохо с сердцем, то можно было бы говорить о нашей причастности к ее смерти. Хотя и тут, на мой взгляд, прямым виновником смерти был бы автор анонимного письма. Но ничего подобного не было! Луису погубили больные почки, а эта болезнь началась у нее задолго до того, как мы с тобой познакомились. Так что ты не имеешь к ее смерти даже косвенного отношения.
— Ты никогда не говорил мне, что у твоей жены плохое здоровье.
— Я и сам не подозревал, что все так плохо. Однажды она сильно простудилась, но воспаление почек удалось быстро вылечить. Однако врачи советовали ей беречься во всем, отказаться от последующих родов. Я простился с мечтой иметь сына, лишь бы жена была здорова, и нам казалось, что все идет неплохо. Но болезнь жила в ней и ждала своего часа.
— Леонардо,— воскликнула Аугуста, — умом я все понимаю, но чувство вины не покидает меня.
— Аугуста, я должен сказать тебе одну вещь, и уж если это тебя не успокоит... Дело в том, что я дал обещание Луисе, что найду нашим девочкам мать. Она сама меня об этом просила.
— Я с радостью позабочусь о твоих девочках. Но примут ли они меня? Не обидит ли их мой приход в семью?
— Прости меня, Аугуста, но уговорить тебя стать моей любовницей было легче, чем заставить тебя выйти за меня замуж.
Видя, что Леонардо начинает сердиться, Аугуста прижалась к его плечу.
— Я согласна, милый.
— Не сомневайся ни в чем, мы будем счастливы.
И Аугуста постаралась отогнать от себя все сомнения.
Дочки Леонардо, стоя рядом с доньей Исабель, во все глаза смотрели на брачную церемонию. Но если глаза Кандиды горели от восхищения и она буквально впитывала все, что происходило вокруг, то совсем иначе смотрела Дульсина. Исподлобья, недобрым взглядом следила она за Аугустой, иногда одаривая таким же взглядом и отца.
Заметив восхищенный взгляд Канди, направленный туда же, она прошипела:
— Любуешься на свою королеву?
— Она и правда красивая, — шепотом ответила Канди, не отводя взгляда от новобрачной.
— Ничего красивого, — фыркнула Дульсина. — Такая простота, что дальше некуда. Посмотри, какая фата.
— Очень романтичная, из старинных кружев.
— Надеюсь, она стряхнула с нее пыль, когда вытащила из бабушкиного сундука.
— Все-таки ты очень злая, Дульсина.
— Все-таки ты очень глупая, Канди.
— Потише, девочки, — остановила внучек донья Исабель, так как те уже начали толкать друг друга.
Донье Исабель, пожалуй, доставили удовольствие слова Дульсины. Но скандал на свадьбе был явно ни к чему.
Донья Исабель вообще колебалась, идти ли ей на венчание. Но Леонардо сказал, что если она не будет присутствовать, пойдут сплетни, и им припишут разлад, которого на самом деле нет. Донья Исабель согласилась, что это разумно, и дала согласие прийти. Тем более само бракосочетание было скромным, в небольшой церкви, что вполне пристало для вдовца.
Успокоившись, донья Исабель пристально наблюдала за Аугустой и не могла не согласиться с Дульсиной, что невеста простовата. Она бьша куда менее величественной, чем тогда в театре. В ней даже чувствовалась какая-то придавленность. «Она уже сейчас чувствует себя не в своей тарелке, — думала донья Исабель. — Что же будет дальше?»
Действительно, донья Аугуста в день своей свадьбы не была ни весела, ни спокойна.
Она начала волноваться задолго до дня свадьбы, причем никто не мог ей помочь прогнать эту тревогу. Аугуста, хорошо знавшая по рассказам Леонардо всех его домочадцев, пыталась выяснить у него, сообщил ли он домашним о грядущей женитьбе и как они это восприняли. Леонардо не разделял ее беспокойства, но его уверенность не передавалась ей.
Незадолго до свадьбы ее тревога достигла наивысшей степени. Аугуста решила пойти в находящийся неподалеку парк, чтобы немного отвлечься. В этом парке Аугуста сумела разыскать уютное, спокойное местечко, как раз по своему вкусу. Кусты живописным полукольцом окружали скамью. Она сидела в одиночестве, сначала размышляя о будущем, а потом, постепенно успокоившись, уже ни о чем не думала, а просто слушала шелест листвы и журчание воды.
— Скучаешь, красавица?