Справа от нас, у начала лестницы, виднелась строгая простая дверь, другая точно такая же, находилась напротив нее.

— Как чудесно! — воскликнула Памела, открывая правую дверь.

Наверно, здесь раньше была столовая. В ней царил полумрак, поскольку сквозь ставни пробивались только узкие лучи света, но все равно легко было понять, как хороша эта комната — длинная, с высоким потолком и с красивой каминной полкой из мрамора. Южное окно, вероятно, выходило на залив, а восточное было выдвинуто вперед наподобие фонаря, так что его не закрывала тень от холма. Приятно, должно быть, завтракать в такой столовой!

— На окна — тяжелые шелковые шторы, — бормотала Памела. — Стены покрасить под слоновую кость, старинный простой стол. Веджвудский фарфор…

Я пересек широкий холл, открыл дверь напротив и замер. Более очаровательной комнаты я никогда не видел. В ней тоже был полумрак, будто в подводной лодке, но я видел, как совершенны ее очертания, как изящны карнизы, как красив камин. Я представил себе, как здесь хорошо, когда открыты все окна и в них вливается воздух, напоенный запахом моря и вереска. Памела, остановившаяся рядом со мной, восторженно вздохнула:

— Божественные пропорции, правда?

Комната казалась островком покоя, лишь наши шаги по паркету нарушали давно устоявшуюся тишину. Здесь ничто не могло помешать творческому порыву, здесь ему не грозила опасность быть растраченным впустую. Мне страстно захотелось поселиться тут, но я ничего не сказал Памеле.

Она же, потеряв дар речи от радостного возбуждения, побежала на второй этаж. Я поднялся вслед за ней. Памела остановилась у лестничного окна, заглядевшись на сверкающий залив. Я открыл дверь справа. Здесь, над гостиной первого этажа, располагались две комнаты, соединявшиеся дверью. Как ни странно первая была меньше, чем комната за ней. Та казалась квадратной, из ее окон я увидел на западе величественную ломаную линию берега и открытое море. Прямо передо мной черным фантастическим силуэтом на фоне голубого морского сияния вырисовывалось мертвое дерево — все его ветви были причудливо изогнуты и повернуты в одну сторону. Не оборачиваясь, я громко проговорил:

— Хочу всегда иметь перед глазами этот вид.

— Ну и наслаждайся им на здоровье! — откликнулась ликующая Памела. — А я хочу жить здесь!

Я нашел ее в комнате напротив, у которой, как и в столовой окна выходили на юг и на восток. Блики солнца и отсветы морской глади плясали на потолке и на стенах.

— «Прощай!.. Мне не по средствам то, чем я владею!»1 — вздохнула Памела.

Я заглянул в комнату рядом — ее дверь выходила на лестничную площадку — и крикнул сестре:

— Не унывай! Тут есть и безобразная берлога!

Одно окно, обращенное на восток, было заложено, другое — огромное — в северном конце комнаты смотрело на плоскую крышу первого этажа и во двор. Кирпичный камин был слишком мал для такой большой комнаты, стенные шкафы чересчур узки и глубоки. От комнаты веяло холодом, она была сумрачной, суровой, начисто лишенной очарования.

— Чья-то мастерская, — догадалась Памела. — Не хотела бы я быть художником и жить здесь без солнца. Зато паукам раздолье, правда? Они ведь тоже боятся света. Здесь будет комната для гостей.

Я усмехнулся — вот так гостеприимство!

— Главное, это мы с тобой и Лиззи, — возразила Памела. — Тебе нужен кабинет, а Лиззи должна спать в первом этаже.

Больше комнат не было, за остальными дверями располагались большущая ванная, гладильня, что-то вроде кладовки для старья, из которой лестница вела на чердак, и все.

— Совсем небольшой дом, правда? — с надеждой сказала Памела. Ее лицо даже осунулось, будто от голода, — так страстно ей хотелось купить этот дом. Мне тоже.

— Что ж, — подвел я итоги, — дом спланирован прекрасным архитектором, электричество есть, водопровод есть, дом в хорошем состоянии. Но нет теннисного корта, и разместить его негде, телефон тянуть неизвестно откуда, к тому же большинству придется не по вкусу уединенность этого места, значит, есть надежда, хотя очень, очень слабая, что дом окажется нам по карману.

Памела с минуту стояла совершенно неподвижно, будто прислушиваясь к чему-то.

— Чувствую, что ты прав, — проговорила она. — Чувствую, что мы будем здесь жить. Поехали и проверим!

Глава II

КАПИТАН

Капитан был дома. Горничная, которая понесла ему мою визитную карточку, тут же вернулась и провела нас в заднюю комнату. Капитан ждал нас стоя — седовласый, седобородый, с блестящими голубыми глазами. С виду ему было немногим меньше семидесяти. Он стоял, высоко подняв голову, как будто готовился к бою.

— Доброе утро, мистер Фицджералд, — сказал он, отвесил поклон Памеле и жестом предложил нам располагаться в кожаных креслах, а сам сел на вращающийся стул за письменным столом и ждал, когда я заговорю.

Он внимательно вслушивался в мои вопросы и давал на них четкие ответы. Да, если не считать короткого перерыва, в доме долгое время никто не жил, точнее говоря, пятнадцать лет. Да, крыша и наружные строения, несомненно, потребуют ремонта. Однако дом построен на совесть, строил его архитектор и намеревался жить в нем сам.

— Пять поколений моей семьи, — продолжал капитан Брук с каким-то вызовом, — прожили в нем спокойно и в добром здравии. Лет двадцать пять назад на ремонт была израсходована крупная сумма. Дом продается с безусловным правом на всю недвижимость, цена ничтожная, одновременно продается холм, примыкающий к дому с восточной стороны, и часть лиственничной рощи, а также песчаный пляж — когда нет прилива, купаться там безопасно.

— А какая же все-таки цена?

— В его теперешнем состоянии тысяча четыреста.

Я покачал головой. И увидел, что Памела изменилась лице, а старик пристально взглянул на нее из-под нависших бровей. Похоже, он изучал ее.

— Может быть, капитан рассмотрит встречное предложение? — спросила она.

Я предложил тысячу, подчеркнув, что ремонт, вне всяких сомнений, обойдется недешево. Погруженный в свои мысли, капитан не сразу ответил, а потом поднял глаза и сказал:

— Простите?

Я повторил свое предложение, и он нетерпеливо отозвался:

— Да, да, это подойдет…

Однако сказано это было каким-то непонятным тоном, и я подумал: «А что же не подойдет? Памела или, может быть, я?»

— Вы согласны на тысячу? — переспросил я, не будучи уверен, что он понял меня правильно.

Некоторое время капитан сидел неподвижно, а потом, словно решившись броситься в пропасть, ответил:

— Да.

У Памелы недоверчиво расширились глаза, и она вздохнула с облегчением. Я, насколько мне это удавалось, старался сохранять деловитость и не забыл сказать, что хотел бы внимательно осмотреть дом вместе с архитектором и узнать его мнение. Все с тем же отсутствующим видом капитан сообщил, что, насколько ему известно, в Барнстепле есть хороший специалист и, позвонив в тамошний банк, можно узнать его адрес. Если я хочу договориться тотчас, телефон к моим услугам.

— Его заключение нас ни к чему не обязывает, — добавил он, как будто размышлял вслух.

«Конечно, ни к чему, если не считать, что я буду обязан заплатить этому архитектору», — подумал я, но согласился. Капитан вел разговор так неохотно, что я невольно насторожился — хотелось скорей закрепить дом за собой, прежде чем он передумает. Было ясно, что вся эта сделка ему не по душе и что к нашим расспросам он относится как к вмешательству в его дела. Я никак не мог понять, что ему неприятно — сам дом или то, что его приходится продавать.

Я позвонил. Прекрасно! Мистер Ричардс готов сейчас же выехать из Барнстепла, он может быть в «Утесе» в три часа. Нет, он сожалеет, но раньше никак не получится. Я спросил Памелу, не пугает ли ее, что нам придется возвращаться ночью; она ответила, что, наоборот, ей это кажется весьма заманчивым, и встреча с архитектором была назначена.

Повесив трубку, я заметил, что капитан смотрит на меня испытующе. Под взглядом его блестящих голубых глаз я сам себе казался ниже ростом. На его узком, с орлиным носом, властном лице много пережившего человека появилось выражение, которое, как мне подумалось, не было ему свойственно — выражение неуверенности. Может быть, дом имеет какие-то изъяны, и он опасается, что архитектор обнаружит их? Но нет, видно было, что капитан — сама честность, здесь крылось что-то другое. Может быть, он не доверяет нам, не уверен, стоит ли иметь с нами дело? Я ответил ему прямым, но может быть, чуть насмешливым взглядом, и, словно успокоившись, капитан повернулся к Памеле и, отвесив ей галантный поклон, спросил: