— Боюсь, — сухо ответил капитан, — я не слишком хорошо знаком с историей ирландских мятежей.
Но Памелу, если уж она оседлала своего ирландского конька, не так-то легко унять. Пока я старался развлечь нашего хозяина всякими журналистскими баснями, она стала рассказывать Стелле, как совсем недавно призрак той Памелы видели среди бела дня в ее старом доме близ Дублина — во время какого-то приема в саду.
Стелла не сводила с моей сестры завороженных глаз.
— И меня это ничуть не удивляет, — продолжала Памела, — я уверена, что если привидения и правда появляются, то, скорее всего, в местах, которые они любили. Вот почему мне кажется, что бояться их глупо.
Она произнесла эти слова совершенно беззаботно, но действие их было неожиданным — Стелла бросила есть, и, словно с плеч ее свалилась какая-то тяжесть, обратила к ней лицо, горящее восхищением:
— Вы действительно так думаете? — выдохнула она. — Вы и правда верите…
Ее дед взглянул на Памелу так возмущенно, что от негодования меня бросило в жар.
— Ну, нельзя же, — сказал он, и в голосе его послышалось презрение, — нельзя же всерьез придерживаться таких взглядов! С какой, право, безответственностью, с каким безрассудным легкомыслием некоторые люди позволяют себе говорить о подобных вещах!
Памела посмотрела на него. Уж не собирается ли она ответить ему какой-нибудь колкостью? Но нет. Она сказала медленно и задумчиво:
— Вы совершенно правы. И меня такие люди поражают.
Наступило молчание. Я чувствовал, что Памела и впрямь не слишком удачно выбирала предмет разговора; валлийцы, привидения и мятежи, видимо, не относились к числу излюбленных тем старого капитана. Стелла нервно теребила носовой платок; он источал крепкий аромат цветочных духов; капитан это заметил и нахмурился, ноздри у него сжались. В смятении Стелла поспешно спрятала платок.
— Прости, дед. Я совсем забыла, что ты не любишь мои духи.
— Вижу, что забыла, — пробурчал он. Девушка встала из-за стола, слегка поклонилась Памеле и, сказав «простите», вышла из комнаты.
Никто не бросился спасать положение, все молчали до тех пор, пока Стелла не вернулась. Мы попытались вовлечь ее в разговор, спросили о соседях, о том, как здесь развлекаются, устраивают ли танцы, дают ли любительские спектакли, где можно послушать музыку. Есть теннисный клуб, отвечала она, и кино — «довольно забавное», — но никаких концертов, никаких спектаклей.
— Моя внучка, — сообщил нам капитан, — недавно вернулась из Брюсселя, она кончала там школу. Школа необычная, ученицы посещают музыкальные вечера и картинные галереи. Не думаю, что после этого ее заинтересует местное хоровое общество.
Стелла поняла намек и принялась послушно рассказывать о прелестях жизни в Брюсселе. Подали кофе, потом для нас пришло время возвращаться в «Утес». Когда мы собрались уходить, по лицу Стеллы было видно, как ей хочется присоединиться, хотя она всячески старалась это скрыть. Я улучил момент и спросил, не может ли она поехать с нами. Она печально улыбнулась и покачала головой.
— Попросите вы, — шепнула она.
Я сделал знак Памеле, но та уже и сама догадалась и, обратившись к старому капитану, непринужденно предложила:
— А вы не поедете с нами? Вместе с внучкой.
— Благодарю вас, — ответил он. — Но я не поклонник автомобилей, а чтобы дойти туда пешком потребуется час.
— Тогда, может быть, одна хозяйка дома?
Хотя капитан и не смотрел в сторону внучки, он, конечно, не мог не почувствовать на себе ее взгляда, в котором ясно читалась мольба.
— Сожалею, но сегодня я никак не могу отпустить Стеллу.
Он достал большую связку старых ключей. Нам дали понять, что, когда мы заедем вернуть их, он и его внучка будут заняты Оба вежливо распрощались с нами.
Стелла не выказала признаков разочарования, но лицо у нее сделалось смиренным и печальным, такое же выражение было у девушки на портрете, и мне это не понравилось. Несмотря на все возбуждение, связанное с нашим отчаянным предприятием, я не мог избавиться от этого недовольства.
В машине Памела весело звякала ключами и читала прикрепленные к ним бирки: «конюшня», «мастерская», «сарай» и так далее.
— Я уже чувствую себя землевладелицей, — призналась она.
— Мы поступаем несколько опрометчиво, — предостерег я ее. — Мы ведь не потопали как следует по полу, не посмотрели шкафы, не проверили, в каком состоянии деревянная обшивка. А вдруг там все давно истлело!
— Истлело! — возмутилась Памела, как будто я выругался. — Вот у этого капитана действительно последний разум истлел!
— Это ты тонко подметила, — одобрил я — Не в бровь, а в глаз!
— Старый сквалыга!
— Чудак какой-то! Никак не понять, хочет он чтобы мы купили дом, или нет.
— Ему поперек горла, что приходится его продавать, вот он и злится.
— Похоже.
— Так ему и надо!
— Ловко ты его отбрила, когда он начал крыть тех, кто верит в привидения! Обратила его же слова против него самого!
— Ну что ж! Наверно, никто не пытался сказать ему хоть словечко против за всю его жизнь. А я просто не могла вынести, как он унижает это очаровательное дитя.
— Дитя! — передразнил я ее. — Да на много ли ты старше? Лет на пять?
— Около того, ей восемнадцать.
— На восемнадцать она не выглядит.
— Ей же не разрешают взрослеть.
— Это она так сказала?
— Господи! Конечно, нет. Она этого еще не понимает. Вот произойдет что-нибудь, тогда поймет.
— По-моему, дом этот ее страшно занимает.
— Да. Она уехала из него, когда ей и трех лет не исполнилось, и с тех пор ни разу в нем не была.
— Странно. Интересно почему.
— Там умерла ее мать.
— Это не причина.
— Знаю. Оказывается, это ее мать изображена на портрете, и похоже, она была так же добра, как и красива. Портрет написан отцом Стеллы — Левелином Мередитом. Тебе что-нибудь говорит это имя?
— Ничего. Хотя постой, он — валлиец!
— А это — совсем другая раса, — ядовито передразнила Памела старика.
— Не поддавайся предубеждениям, — посоветовал я.
Мы въехали в подъездную аллею.
— Родди, ты только представь себе все эти рододендроны в цвету!
— Да. Но ты понимаешь, настоящий сад тут не разбить, здесь ведь почти нет земли.
— А я голову даю на отсечение, что какой-то сад да получится.
— Смотри, дом как будто прячется.
Я остановил машину возле конюшни, и, обойдя группку деревьев, мы пошли к дому. Дом был великолепен; на фоне вольного моря и вересковых зарослей он выглядел строгим и надежным.
— Ты уверена, — спросил я Памелу, — что тебе понравится жить здесь, на краю света?
— Понравится?! — Памела только рассмеялась. Любовь с первого взгляда лишила ее дара речи.
— А теперь спустись на землю, — взмолился я, когда мы вошли внутрь.
— Шкафы! — отозвалась она, направляясь к нише под лестницей. — Ура, Родди! Здесь как раз поместится телефон.
За нишей я обнаружил небольшую гардеробную. Напротив была комната для служанки, и я снова заглянул туда. Кусты закрывали окна, заслоняя свет, их придется подрезать, тогда откроется вид на запад. Рядом была старая ванная с безобразной ржавой ванной на железных ножках.
— Подумай; мы не заметили еще одну комнату!
Памела стояла возле двери между гостиной и ванной, пробуя один ключ за другим. Она открыла ее ключом, на котором не было бирки. Сквозь стекла эркера вливался солнечный свет, в окне мы увидели скрюченное дерево.
Это была необычная прелестная маленькая комната. Одну ее стену занимало окно-фонарь, и, остановившись возле него, Памела оказалась в потоке света. Справа в довольно просторном алькове легко могла поместиться тахта. Напротив был камин, украшенный желтыми изразцами. На выцветших от солнца обоях еще и сейчас можно было разглядеть едва заметные гирлянды желтых цветов.
— Прямо подарок, — воскликнула очарованная Памела. — Как ты думаешь, что здесь было?
— Курительная, комната для шитья, кладовка, — высказывал я одну догадку за другой, но Памела меня не слушала, она рассматривала дверь в сад, верхняя половина которой была из стекла. Сестра потянула за Ручку, стеклянные створки открылись внутрь, а половина двери осталась запертой.