Он поставил одно из кресел напротив меня и сел, вытянув ноги и изучая мое лицо.
— Кажется, мы не закончили разговор. Надеюсь, Вы не против моего вторжения?
Я уловила исходивший от него запах бренди. Он был пьян. Ситуация не из приятных.
— Я не в таком положении, чтобы быть против чего бы то ни было, — ответила я, отложив книгу и приготовившись внимательно его слушать.
— Да бросьте, — темные глаза вспыхнули нетерпением. — Не хотите ли Вы заставить меня поверить в то, что если бы я перешел нормы приличия, Вы бы тут же не поставили меня на место и не прочитали мораль, как должен вести себя джентльмен по отношению к леди, находящейся у него на службе?
— Я никогда раньше не была гувернанткой, поэтому мне трудно судить о правилах поведения в этом случае.
Он хмыкнул:
— Значит, у Вас нет своих соображений по данному поводу? Никаких?
— Очень немного.
По правде говоря, у меня были очень четкие представления о том, что может и что не должен позволять себе джентльмен, но к нему эти мерки были неприменимы, включая его постоянную полуодетость и небрежность туалета. Взгляд мой упал на его выступавшие из-под рубашки волосы на груди. Он заметил взгляд и цинично усмехнулся:
— Вижу, что у Вас есть, что сказать. Он изобразил удивление.
— Отчего такая сдержанность? Глядя на Вас, не скажешь, что Вы боитесь высказать собственное мнение.
— Я и не боюсь. Просто сомневаюсь, что Вам оно понравится.
— Боитесь, что придется перечислять все мои недостатки, даже те, о которых я не подозреваю?
— Именно так.
— Я заинтригован. Всегда считал себя самым обворожительным из мужчин. Умею не замечать недостатки других, ко всем внимателен, люблю веселиться и веселить. И даже к такому безупречному человеку Вы хотите придраться! — он тряхнул головой, отбросил волосы со лба и разразился диким неистовым смехом.
— Только недалекий человек может веселиться без всякой на то причины, — бросила я.
— Не согласен. Над хорошей шуткой каждый дурак может смеяться, на это не нужно особого ума. Но редко кто видит смешное там, где на первый взгляд нет ничего веселого.
— И все же любой деревенский идиот всегда чему-то ухмыляется.
— Какая дерзость!
Больше из желания поразвлечься, чем от негодования, он спросил:
— Так я напоминаю Вам деревенского дурачка?
— Вы сами виноваты, это Ваше поведение приводит к такому сравнению.
Он снова расхохотался. Чувствовалось, что эта сцена доставляет ему истинное удовольствие.
— Какой острый язычок у этого маленького кусачего зверька!
Его замечание ранило меня больше, чем он предполагал. Увидев мою реакцию, он сделал небрежный жест рукой, чтобы показать, что не намеревался обижать меня.
— Скажите, как я должен себя вести по Вашим понятиям?
Я опустила глаза и сделала вид, что внимательно разглядываю собственные руки, сложенные на коленях. Скромная поза, как у настоящей леди, но в данном случае она не была результатом естественной скромности. Я чувствовала себя скорее в роли наблюдателя, чем участника того, что происходит.
— Мне припоминается, — сказала я медленно, — что когда-то в детстве я восхищалась одним молодым джентльменом, который вытащил меня из подвала, где хранился уголь.
— Что? Тот ребенок? Тот наивный маленький котенок? Не хотите ли Вы сказать, что были влюблены в того джентльмена?
— Я не употребила бы слово «влюблена», — запротестовала я, изрядно покраснев, — но только настоящий джентльмен мог отнестись к маленькой замарашке как к леди.
Я попыталась посмотреть ему в глаза, но не смогла. Он откашлялся.
— Должно быть, теперь Вы испытываете горькое разочарование при виде того, что на самом деле я представляю собой, — в его голосе прозвучали печальные нотки.
Я вызывающе подняла голову.
— Не думаю, что это — ваше истинное «Я», — выпалила я, заикаясь, более дерзко, чем намеревалась.
Он снова насмешливо скривил губы:
— Ах, вот как! Вы действительно так думаете? Ну что ж, давайте проводить больше времени вместе, тогда Вы убедитесь, что ошибаетесь.
— Но Вы же не для того пригласили меня в дом. Моя обязанность заниматься Клариссой, а не Вами.
Он передернул плечами.
— Ну, хорошо, если настаиваете, давайте поговорим о моей дочери, если только Вам действительно нечего добавить к предыдущим замечаниям.
У меня перехватило дыхание. Он явно не собирался оставить меня в покое. Если я не придумаю, что сказать о Клариссе, его внимание переключится на мою особу. Этого я не могла ни в коем случае допустить.
— Она — интеллигентное дитя, хотя, как я уже говорила раньше, в ее знаниях есть некоторые пробелы.
Он нетерпеливо поморщился.
— Я отлично осведомлен о степени ее образованности. Это вина проклятых гувернанток, их было так много. Мне интересно, что Вы думаете о ней самой.
Он сверлил меня взглядом, и мне стоило больших усилий не сжаться в комок. Глубоко вздохнув, я начала снова:
— Как я говорила, она интеллигентна, и мне кажется, что у нее доброе сердце. Но она производит впечатление очень одинокого ребенка, чувствительного, с богатым воображением. Для таких детей старые темные дома, изолированные от соседей огромными массивами болот, — не лучшее место. Возможно, если бы была жива ее мать…
Я запнулась, испугавшись, что коснулась больного места, но выражение его лица не изменилось и по-прежнему было отчужденно-спокойным. Я решила продолжить.
— Если бы рядом была мать, Кларисса получала бы любовь и поддержку, в которых она так нуждается, чтобы бороться с одолевающими ее страхами. Вместо этого ребенок видит постоянно меняющихся гувернанток; их частый приезд и отъезд очень неблагоприятно влияет на ее здоровье.
Я остановилась, не договорив, что он сам не смог дать девочке нужную ей поддержку.
— Как? — спросил он, видя, что я кончила говорить. — И ни одного упрека в адрес отца? Я уверен, что Вы не одобряете мою роль в воспитании ребенка, не так ли?
— Я видела вас вместе только один раз, — отпарировала я, втайне удивившись, как точно он прочитал мои мысли и теперь использовал их против меня.
— Пока я не могу высказать определенного мнения. Но если Вы настаиваете…
— Настаиваю.
— Вы производите впечатление заботливого отца Кларисса безумно Вас любит, просто обожает.
Он задумчиво скреб большим пальцем небритый подбородок и одновременно не сводил с меня глаз, как коршун, стараясь не упустить жертву. К моему великому отчаянию, он хорошо осознавал, как неловко я себя чувствую под его пристальным взглядом. Это его забавляло, он улыбнулся и лениво скрестил ноги, приготовившись к долгой атаке. Я была напряжена до предела, сидела, неестественно выпрямив спину и сжав ладони, он же казался абсолютно спокойным и раскованным.
— Так Вы считаете, что я плохо забочусь о ребенке? — сказал он после долгой паузы. — Буду считать, что пока это единственная область, где меня не обвиняют во всех смертных грехах.
Мне было неприятно это слышать, я понимала, что меня провоцируют. Но этот человек заслуживал, чтобы я высказала все, что я думаю.
— Ваши намерения хороши, не отрицаю. Но мне кажется, что Вашим поведением Вы только укрепляете Клариссу в ее страхах, хотя, видимо, не осознаете этого.
Он подался вперед, стараясь не пропустить ни слова. Я поняла, что это не игра, что его интерес подлинный, и он не пьян, как мне раньше казалось.
— В чем же моя вина? — мрачно спросил он.
— Я не говорю о вине, я говорю о неведении.
— Если отец не понимает, что нужно его ребенку, разве это его вина?
— Только в том случае, если он сознательно притворяется слепым, но к Вам это, надеюсь, не относится.
— Стало быть, суд признал меня невиновным, но страдающим некоторыми дефектами.
— Я не собираюсь быть Вам судьей.
— В этом я Вас не одобряю.
Он еще глубже врос в кресло и угрюмо рассматривал меня. Лицо его помрачнело, словно тень опустилась на него. Но солнце ярко освещало комнату. Я ждала объяснений по поводу последней фразы, но он этого не сделал.
— Скажите, что я делаю не так.
— Кларисса верит в привидения.
— Я говорил ей, что она ошибается.
— Видимо, Вы так это сказали, что только убедили ее в обратном, — возразила я. — Она хочет Вам верить, но уже не верит и не может заставить себя обвинить Вас во лжи.
— А что бы Вы сделали на моем месте?