Пенелопа Томас - Тайна

— Тогда что же заставило Вас изменить мнение? У Вас не было причин полагать, что я сильно изменилась с тех пор.

— Я просто понял, что Вы еще слишком молоды, Вам сейчас не больше восемнадцати. Слишком мало, чтобы подвергать Вас трудностям жизни в Вульфбернхолле и заставлять терпеть неделикатное обращение его хозяина.

— Семнадцать, — поправила я и была удостоена такого взгляда, что не решилась продолжать.

Он смотрел на меня, казалось, это длится вечность. Как всегда со мной бывало в подобных случаях, я гордо подняла голову и ответила ему вызывающим взглядом, стараясь, чтобы он понял мой упрек, который я не в силах была выразить словами. Этот безмолвный поединок стоил обоим больших усилий и нервного напряжения. Наконец, плечи его опустились, и он весь как-то обмяк в кресле.

— И все же я не рискну снова подвергать Клариссу разочарованию. Вы должны уехать, прежде чем она Вас увидит.

— Вы опять опоздали. Мы уже познакомились и даже имели беседу. Не думаю, что преувеличу факты, если заверю Вас, что Клариссе я понравилась, — добавила я, намереваясь обеспечить тылы.

Он смачно выругался, потом сообразил, что находится в обществе дамы.

— Не ждите от меня большой учтивости, мисс Лейн. С этим искусством высшего света я давно покончил.

— Если Ваши слова означают, что Вы извиняетесь за грубость, то считайте, что я Вас простила.

— Извинение… Боже Праведный! Я никогда ни перед кем не извинялся, тем более перед такой соплячкой, у которой хватило наглости уже дважды отчитать меня в моем собственном доме в течение одного часа.

— Тогда я не буду больше упрекать Вас за неучтивость, потому что понимаю, что прожив много лет в одиночестве в этой глуши, Вы усвоили привычку говорить, не подумав.

— Это уже третий выговор, — отпарировал он. — Не имеет значения, делайте, как считаете нужным, но и я буду поступать по-своему. Сейчас нужно решить, что мы будем делать дальше.

— Могу предложить только одно решение: мне нужно остаться.

Прежде, чем он успел возразить, я добавила:

— В конце концов, Вы собирались нанять меня, и я не вижу причин, которые могли бы помешать этому. Я не собираюсь убегать отсюда, ибо мне некуда бежать, если только Вы не дадите мне хорошие письменные рекомендации. Могу заверить, что леди Вульфберн не ждет моего возвращения.

Он ехидно ухмыльнулся.

— Начинаю сомневаться, что хозяин в доме — я. Вы, как я вижу, намерены остаться даже против моей воли.

— Вы угадали. Можете считать это самонадеянностью, но я твердо убеждена, что смогу принести пользу Клариссе.

— Вы уверены? В самом деле?

Он резко спустил ноги со стола и вскочил с кресла. В два прыжка подскочил ко мне и резко поднял за руку с дивана. Не обращая внимания на зарычавших собак и мой крик удивления, он подтащил меня к окну и резко откинул штору.

Далеко на север уходили Бодминские болота, однообразие неприглядной картины нарушалось лишь торчавшими кое-где из земли гранитными глыбами. Впечатление было такое, что эта земля появилась из прошлого и настоящему не принадлежала. Чужая, опасная равнина, по которой стелился густой туман, быстро приближавшийся к дому. Легкий ветерок здесь казался ураганом, свирепо раскачивавшим тростники и заросли вереска.

Лорд Вульфберн держал меня перед собой, его пальцы крепко обхватили мои плечи, делая невозможным бегство. Зажатая в этих тисках, я слышала, как тяжело он дышал, и ощущала исходивший от него запах бренди, который, наверное, был для него так же привычен, как аромат хорошего мыла для другого мужчины.

Низким угрожающим шепотом он бормотал мне в самое ухо: «А когда собаки воют в ночи и туман превращает их вой в жуткую какофонию адских звуков, напоминающих стоны мучеников, в нечто, чего Вам никогда не приходилось слышать и что можно объяснить только созданием дьявола, что Вы скажете тогда? Что Вы скажете, когда услышите, как туман заползает в дверные щели и приобретает очертания человеческого лица на оконном стекле, мисс Лейн?»

— Я задерну портьеры и подложу угля в камин, — ответила я спокойно, хотя сердце бешено колотилось, грозя вырваться из груди.

Он приблизил лицо так близко к моему, что я почти ощутила прикосновение его небритого подбородка, и зловеще проговорил:

— Ну что ж, когда-нибудь я припомню Вам эти слова.

— Вам не придется этого делать.

— Посмотрим.

Резко захохотав, он разжал пальцы и задернул шторы. Он остался стоять спиной ко мне, словно не переставая думать о картине за окном, которая, казалось, завораживала его и имела над ним странную власть. Я уже начала думать, что он забыл о моем существовании, когда он так же внезапно очнулся и сказал:

— Никогда и ни при каких обстоятельствах не выходите из дома, когда стемнеет. Я спускаю собак, они разорвут любого в клочья, кто появится возле дома в неурочный час.

Я невольно повернулась к камину, где находились эти страшные животные.

— Конечно, не выйду, обещаю Вам.

— А также не разрешаю приближаться к развалинам. Стены могут обвалиться от малейшего шороха.

— Обещаю, что не сделаю подобной глупости.

— И знайте, что время от времени я буду приглашать Вас обедать за моим столом. Мне не всегда нравится одиночество.

— Если настаиваете…

Это последнее требование удивило меня, и ответ прозвучал без особого энтузиазма. Я не могла заставить себя сделать вид, что благодарна за оказанную мне честь, так как не испытывала никакой благодарности, к тому же я не была уверена, что его общество доставит мне удовольствие. Он совсем не походил на того молодого человека, оставшегося в моих воспоминаниях.

— Ну что еще? — он вопросительно уставился на меня, словно удивлялся, почему я до сих пор не ушла. — Идите и скажите миссис Пендавс, чтобы для Вас приготовили комнату.

— Еще… еще я хотела сказать, что оставила свои вещи на дороге, в траве, недалеко от перекрестка.

Он нахмурился.

— Она даст Вам все, что нужно на первую ночь. Уже темно, в это время я не могу послать за ними. Не беспокойтесь, они будут целы.

Это нежелание послать за вещами меня неприятно удивило тоже, ведь если замок охранялся собаками, можно было с фонарем безбоязненно дойти до дороги. Но тут я вспомнила про туман. Видимо, он лучше знал местность и боялся, что слуга может сбиться с дороги и попасть в болото. Мне не хотелось бы, чтобы из-за моего багажа произошел несчастный случай.

Еще меньше желала я снова вызвать его неудовольствие своей настойчивостью. На первый день с меня вполне хватало неприятных ощущений.

Я отправилась на поиски экономки в странном смятении чувств, вызванном поведением лорда Вульфберна и его согласием оставить меня в доме, на что я десятью минутами раньше не смела надеяться. Душа моя никак не могла смириться с тем, что сделала жизнь из некогда галантного и любезного молодого джентльмена. Что могло вызвать столь резкую перемену?

Миссис Пендавс сидела в холле на плетеном стуле, сложив руки на коленях. Увидев меня, она поднялась, протянула мне ладони и вопросительно посмотрела в мои глаза. Затем, словно испугавшись неуместности этого жеста, опустила руки и выпрямилась.

— Вам нужна комната на ночь, — сказала она резко, как я поняла, только для того, чтобы скрыть минутный порыв. — Ее уже готовят.

— Я пробуду здесь значительно дольше одной ночи. Лорд Вульфберн согласился принять меня на место гувернантки.

Ее лицо просветлело, но, выдав себя однажды, она не хотела сделать то же самое и второй раз.

— Ваш багаж скоро прибудет? — спросила она, словно это было единственное обстоятельство, заслуживающее продолжения разговора.

Пришлось признаться, что багаж оставлен у дороги. Она взглянула в окно и кивнула.

— Лорд Вульфберн не любит, когда его люди выходят поздно вечером. Мы окружены болотами, нет необходимости рисковать. Ваши вещи будут целы до утра, я дам все, что нужно.

Ее спокойный тон убедил меня, что я видела тайну там, где ее вовсе не было. Но я все еще сомневалась, что мне не придется в дальнейшем столкнуться с другими странностями, которые могли вызвать недоумение и даже страх.

Миссис Пендавс повела меня за собой вверх по лестнице на просторную галерею, выходившую в холл. У стены стояли два удобных дивана, обитые гобеленом, с ножками из орехового дерева и высокими резными спинками. Над ними находились окна, расположенные вдоль всей стены. Они начинались на высоте в половину человеческого роста и поднимались к самому потолку.