Амалия Март - Тайная жизнь Маши Ромашкиной

И сейчас я словно окунулась в то время, когда притворялась спящей и молилась, чтоб в мою комнату никто не вошёл. Когда сжималась под одеялом, слыша крики и маты. Когда плакала, не понимая, закончится ли это когда-нибудь.

Тут тоже почти ничего не изменилось — какие-то старые плакаты, закрывающие цветастые обои, кровать, стол, шкаф. Все выглядит неухоженным, грязным, поросшим слоем пыли, но хотя бы целым. На столе — старый Самсунг, кнопочный, облезлый, но на удивление, с пополненым балансом, так что мне удается набрать 112.

Они не спешат. Видимо в ночь итак полно срочных вызовов, и женщина средних лет с сильными болями в животе не в приоритете. В ожидании врачей пытаюсь хоть немного привести квартиру в порядок, открываю на кухне и в комнате окно, пуская морозный воздух сквозь квартиру. Выкидываю мусор, мою посуду. Достаю полис и паспорт, не исключено, что придется ехать в больницу.

Мама старается заполнить тишину своими вопросам: как я, где, что нового. А я пытаюсь не пустить ее под свою броню. Туда уже залез Руслан и поселился в уголке моего тщательно оберегаемого сердца. Боже, сейчас такой мелочью кажется все, что произошло у него в квартире. Хочет рисовать дурацкие унизительные комиксы — пусть рисует. Спал с нашей офисной давалкой — да плевать. Если он не собирается делать этого снова — а я ведь даже не дала ему и слова сказать — то все это не имеет значения.

Вот, что по-настоящему страшно. Вот, что серьезно. Столько раз я плакала, умоляла маму закодироваться, но слышала только одно: я не алкоголичка, я могу вообще не пить. Но не могла. Она не могла.

Мы обе справлялись с гибелью отца, как умели. Я с утроенным усердием занималась танцами, на которые меня отдал отец, она — топила горе в стакане. Я пыталась посвятить свои успехи его памяти, а она стереть его из своей. И дядя Сережа, появившийся неизвестно откуда, только поощрял этот порыв. С ним она впервые ушла в запой, с ним перестала меня замечать, с ним убила в себе остатки женщины, которую я помнила — веселой, доброй, красивой.

И что же сейчас? Ужасным грузом висит во мне вина за то, что я ее бросила во всем этом, стала жить для себя, вытеснила ее из своего сердца. Но она не слушала меня, никогда не слушала. Я ничего не могла сделать. И жить во всем этом я тоже не могла.

Врачи заходят целой делегацией. Рассаживаются на приготовленные мной стулья. Задают вопросы. По их лицам видно, что они уже сделали свои вывод, сразу же, как взглянули в лицо женщине с алкогольными проблемами. Прощупывают живот и заключают: надо в стационар.

Мама не хочет, упирается, начинает нервничать. Но очередной болезненный спазм на глазах у медперсонала не оставляет сомнений — все серьезно.

Я собираю ей сумку, помогаю одеться и еду вместе с ней в машине скорой. Молодая врач смотрит на меня, осуждающе поджав губы. Конечно, ухоженная дочь и запущенная мать. Зрелище из разряда "как не стыдно"… Мне хочется закричать на нее: я знаю, знаю, понятно! И горячая вина вновь обжигает лёгкие, грозя прорвать плотину.

Наверное, нельзя было опускать руки. Надо было приезжать чаще, быть настойчивее, постараться докричаться до нее. Но у меня не было сил. Я столько лет пыталась справиться со своими собственными демонами. И была так зла на нее за слабость и за то, что выбрала не меня.

В приемном отделении полно народа, нас держат там почти до самого утра, вновь осматривая маму и заполняя документы, относясь с равнодушием к ее мучениям. А потом мама скрывается за тяжелой белой дверью, и я опустошенно опускаюсь на жесткую скамью.

Сейчас мне, как никогда нужна поддержка. Не уверена, что смогу пройти через все это одна.

Что за несносная девчонка? Заставляет нервничать, переживать за нее. Вот где она ходит? Почему не пришла на работу? Что себе навыдумывала? Наверняка с ней все нормально, но противное "а вдруг…" терзает душу. И чем больше проходит времени с начала рабочего дня, тем скоропалительнее тает надежда на обычное опоздание.

Монитор мучает глаза пёстрыми ярлыками и бесконечно всплывающими окнами сообщений. Пялюсь в экран уже пятнадцать минут. Надо бы приступить к работе, но пальцы не слушаются. Сплетаю их в замок, чтобы уменьшить болезненное ощущение натянутых жил, но это не помогает.

— Эй, кто-нибудь знает, где Ромашкина? — поднимает голову из-за стола главный специалист, без пяти минут начальник отдела. — У нее телефон выключен.

— А давайте все дружно спросим об этом Че? — сверкает язвительной улыбкой Настёна и поворачивается ко мне.

Так и тянет ее придушить в подворотне. И почему ещё недавно ее острый язычок казался мне сексуальным?

— С чего это? — фыркает Разумовская.

— С того, что у нашей Ромашкиной и правда роман, да еще с кем! Подумать только! — цокает языком стервозная блондинка.

— Да ладно! — ахает девчонка справа от нее, так и не запомнил ее имя.

И все взгляды в кабинете поворачиваются ко мне. Черт, отвратительное ощущение. Вот они минусы работы в женском коллективе.

— Ага, — продолжает Кононова. — Поделишься, Рус, как там наша Маша, хороша? Вскрыл ее коробочку? Оторвал листочки на ее цветочке?

— Ты бы свой язык за зубами держала, — мой голос опускается до низкого шепота.

— Рус, милый, да что же здесь скрывать?! Мы же одна большая, дружная, долбанутая семейка! — зло смеётся блондинка. — Мы все та-а-ак рады за нашу блаженную! И на ее улице появился член! В смысле праздник. Ну, вы поняли.

Кононова поворачивается к своей дуре-подружке и подмигивает ей, скалясь в отвратительной улыбке.

— Снова завидуешь? Ай-яй-яй, Настёна, ну по второму кругу уже не забавно! — вмешивается в разговор Разумовская. — Все хорошие мужики и мимо тебя…

Инна искривляет лицо в псевдо-жалостливую гримасу. Что-что, а поставить на место она умеет. Лицо Настёны кривится от комментария главного специалиста, а ее подружка едва сдерживает смех.

— А с чего ты взяла, что мимо? — наконец говорит блондинка, кидая говорящие взгляды в мою сторону

Все снова оборачиваются ко мне. Я откидываюсь в кресле, закидывая руки за голову. Уж в этой игре тебе меня не переиграть, дорогая. Опыта маловато будет.

— Мимо, Настёна, мимо.

— Да что ты говоришь! — бесится блондинка. — А Ромашкина значит, не мимо?

— Это не твое дело. Но да, она — в самое сердце. Тебе туда никогда не пробраться.

Ее тупая подружка закрывает рот руками и шокировано ахает.

— Да пошел ты! — блондинка вскакивает с места и упирается руками в стол, наклоняясь вперед. — Ты и сам не так, чтоб хорош, только на потрахаться и годишься!

— Что ж, тебе и это не светит, — иронично развожу руками, и кабинет заполняется сдавленными смешками.

— Мне, конечно, в радость такое представление, — влезает в разговор Разумовская. — Но не на работе же, друзья! У нас планы не выполнены, презы не готовы, попкорн я не захватила…

Народ уже заливается громким смехом, не сдерживая себя.

— Настен, умерь свое эго и поработай над задачей, которую я тебе поставила. Че, у тебя, кажется, тоже дела не переделаны. Расходимся в разные концы ринга, товарищи. Объявляю ничью. И да, все задания сегодня к концу дня мне на согласование. Все слышали?

Разумовская обводит кабинет своим фирменным взглядом. Настёна сверлит меня глазами ещё несколько секунд, после чего опускается в кресло и приступает к работе. Удивительно, что она послушала Разумовскую, я ожидал от нее какого-то более дерзкого выверта, вроде кидания в меня степлера или угрозы уволиться из этой клоаки, потому что здесь все явно не на ее стороне.

Вообще, давно недоумеваю, что ее с такими высокими амбициями здесь держит. Она четко дала понять, что даже я, при весьма неплохом заработке, собственной машины и хаты, больше чем на перепихон для здоровья не гожусь. Она явно подыскивает себе теплое местечко возле щедрого мужика. Так почему бы не найти подходящую работу, где дверца с буковкой М будет хлопать чаще, чем с Ж?

Наша маленькая перепалка ненадолго отвлекла меня от мыслей о мелкой, но сейчас беспокойство о ней возвелось в квадрат. Где же ты, Мышка?

Знакомый рингтон выдернул меня из дум и заставил сердце биться чаще те несколько секунд, пока я думал, что это звонит она. Но нет. Очередное разочарование.