— Ты права, женщина. Ишь ты, я заарканил умную девчонку.

— Я приготовлю обед и сменю белье на кроватях. Жаль, что они приколочены к стене, не то бы мы их сдвинули — они слишком узкие.

— А вот это неумно. Куда же мы положим твоего отца? И что он скажет, увидев сдвинутые вместе кровати, — со смешком возразил Стоун и предложил: — Еду я приготовлю. Скоро нам придется закрыть ставни — гроза надвигается. Не подливай масла в лампу. Посидим в темноте, а там и спать пора. — Он снова усмехнулся и подмигнул ей.

Джинни была несказанно счастлива видеть его таким веселым и умиротворенным.

— Посидим, вот еще, — надув губки, возразила она. — По мне лучше лечь… или еще чем-нибудь заняться.

— Ну, женщина, — проворчал он, — не раскаляй меня как железо в огне… не то я поставлю на тебе свое тавро!

Джинни сдернула с себя плед и посмотрела на свое обнаженное тело:

— Да где ж ты найдешь на мне местечко без своего тавра? Каждый дюйм моего тела заклеймен буквами «С.Ч.» Если не веришь — проверяй, пожалуйста.

— Ты — такой соблазн, что надо мне поскорей приготовить еду, не то придется делать это завтра. За работу, женщина!

Оба рассмеялись, и каждый занялся своим делом.

Через полчаса налетела буря. Стоун закрыл ставни и запер дверь, убрал на крышу хижины веревку и лестницу.

— Давай лучше потушим лампу, — сказал Стоун, — не то на завтрашний вечер масла не хватит. Ты готова?

— Да, сэр, — застелила обе кровати чистым бельем. Вам которая — справа или слева?

— Начнем с той, на которой ты лежишь.

Джинни откинула с плеч плед, он упал к ее ногам.

— Сегодня — на этой, а завтра — на той!

Стоун улыбнулся, сбросил брюки и потушил лампу.

Джинни потягивалась, словно довольная кошечка. Ее разбудило скворчание сала на сковороде; в воздухе стоял запах свежесваренного кофе.

— Доброе утро! — сказала она своему будущему мужу, склонившемуся над плитой. Он сразу обернулся к ней:

— Не только доброе, но и прекрасное, хотя не такое прекрасное, как ты! Завтрак почти готов.

Буря отбушевала ночью, ставни и двери были открыты, в хижину вливался солнечный свет. За окном пели птицы, шумел водопад. В комнате потрескивали дрова в плите и шипело на сковороде сало.

— Почему ты не разбудил меня?

— Ты плохо спала в дороге, отсыпайся. Да еще днем у тебя была утомительная работа. Съешь горячий завтрак, и я за тебя спокоен — снова будешь в форме.

— Ты замечательный мужчина, Стоун Чепмен. Обычно представители твоего пола норовят вытащить женщину из постели, чтобы живей принималась за домашнюю работу. Спасибо, что ты не такой!

— Такие мужчины ведут себя глупо и эгоистично. Я ведь всегда сам готовил для себя. Ну, вставай же, госпожа соня!

Оба засмеялись; Джинни отбросила одеяло, встала, ополоснула в тазике лицо, стараясь не думать, что так же умывался здесь по утрам отец, и расчесала волосы.

— Чем я могу помочь? — спросила она Стива.

— Наливайте себе кофе и садитесь, мадам.

Стив наложил ей в тарелку жареной ветчины с соусом и бисквитов.

— М-м, — сказала Джинни, вдыхая запах еды и кофе, — сущий рай!

Стоун смотрел, как она съела все до последнего кусочка с таким выражением лица, будто ничего вкуснее в жизни не едала, и думал, как он счастлив сидеть рядом с ней, глядеть на нее, говорить с ней и делать то, что доставляет ей радость. А радость ей доставляло малейшее проявление доброты и чуткости с его стороны. Она была удивительной, необычной — он сознавал это, удивляясь, что избалованная, выросшая в богатом доме девушка так неприхотлива и ничуть не высокомерна.

Поэтому нам где угодно будет хорошо вдвоем, думал Стоун.

— Замечтался? — поддразнила Джинни.

— Да, от тебя заразился — сны наяву! — отшутился он.

Допив свой кофе, она спросила:

— О чем же ты все-таки думаешь?

— Строю планы на будущее, Джинни; знаешь, как я тебя люблю, как горжусь, что ты — моя? Я словно заново родился.

Покраснев от удовольствия, Джинни встала и обняла Стоуна; он притянул ее к себе на колени. Его пальцы блуждали по ее щеке; она прижалась головкой к его обнаженной груди и слушала стук его сердца. Вдруг она удивленно подняла голову:

— Ты побрился?

— Для того чтобы не колоть своей щетиной это нежное личико, — усмехнулся Стоун.

Она провела рукой по его подбородку и сказала:

— А мне бородка нравилась…

Они целовались, пока страсть не разгорелась с новой силой и не привела их на этот раз на левую койку.


Потом оба выкупались, оделись и поцеловались на прощание, хотя Джинни ждала Стоуна домой к концу дня.

— Не выходи из дома, женщина, и даже в окно не выглядывай, пока я не позову тебя. Я назову тебя по имени, больше никому не откликайся. Здесь бродят отчаянные бандиты и отпетые мошенники. Если кто-нибудь будет просить хлеба или уверять, что он ранен, болен, — даже не откликайся, не открывай! Понятно?

— Да, сэр. Будьте осторожны и возвращайтесь пораньше.

— Будет исполнено! — Он вскочил на гнедого и исчез за деревьями.

Джинни заперла дверь изнутри и осмотрелась в хижине. Огонь был потушен, чтобы дымок не выдал издали присутствия людей в хижине. Но вблизи ее присутствие выдаст лошадь… и ее могут украсть… Джинни на всякий случай зарядила ружье, но потом вспомнила наставления Стива: «Не открывай! Не показывайся! Не подавай голоса!»

«Повинуйся, женщина!» — сказала она себе.

Женщина! Вот в чем дело. Он недаром беспокоится за нее — она вспомнила алчные взгляды бандитов из шайки Барта… Да, Стоун прав: она должна затаиться, ничем не выдавая своего присутствия в хижине.


Он вернулся во второй половине дня. Она порывисто обняла и поцеловала его, как только он вошел.

— Как я рада, что ты вернулся!

— Ух ты, если меня так встречают после короткой отлучки, что же будет, если я на неделю уеду?

— А то будет, что я веник об твою спину обломаю, если на неделю вздумаешь уехать! — Она сердито ткнула его кулаком в живот. Стоун откинул голову и засмеялся.

— А ведь на ранчо мне придется на несколько месяцев от тебя уезжать. Слыхала про перегоны скота?

Джинни читала о них в ковбойских романах.

— А я с тобой буду ездить!

— Ну, как же, и бэби под мышкой! Нет, это ни к чему.

— Это хитрая уловка, чтобы сбежать на пару месяцев от жены.

Он поцеловал ее в кончик носа.

— Да не волнуйся, отец любит перегоны и будет заниматься ими, пока не состарится, а я буду управлять ранчо в его отсутствие.

— Ну, а еще какую хитрую уловку ты придумаешь, чтобы удирать от жены!

— Никакой! — победоносно ответил Стоун.

— Попробуй только. Чего доброго любовницу заведешь! Или мальчика.

— Что за разговоры! Где ты такого набралась, женщина?

— В Англии у многих мужчин есть любовницы и любовники. И в Америке — тоже.

— Но не у меня. Стоуну Чепмену нужна только женщина — ты, Джинни.

Она покраснела.

— Прости, что я глупая и ревнивая. Я так тебя люблю и с таким трудом тебя завоевала! Поэтому я так боюсь тебя потерять…

Он взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза.

— Я всегда буду с тобой, женщина. Я люблю тебя. Да другим женщинам я и не нужен, такой упрямый и грубый. Что ты во мне нашла?

— Любая женщина сочтет за счастье быть твоей. Мне просто повезло, что ты этого не понимаешь. Если бы мне предложили выбирать между тобой и серебряным рудником, я бы выбрала тебя. Хочешь, я отдам его тебе?

Стоун знал, что она говорит искренне.

— Я не возьму его, он твой.

— Половина все равно твоя.

— Заявки на имя Клэя нет, она была сделана после его смерти на твое имя. Рудник принадлежит тебе, если Мэтт…

— Для меня не имеет значения, каким образом была сделана заявка. Клэй был компаньоном отца, и половина рудника принадлежала ему, а после его смерти, по завещанию, тебе.

— Но ты не представляешь, какое это богатство…

— Фрэнк говорил, что миллионы. Деньги — это замечательная вещь, Стоун, особенно когда ты беден. Но счастья они не дают. Моя семья была богата, и все разлетелось в пух и прах. Любовь и друзья — надежнее денег. Я хотела бы не иметь этого рудника, если это вернуло бы к жизни мою Джоанну и твоего Клэя.