Слева от нее стоял мужчина с огромными бакенбардами и в жилете. Сначала в ее сознание вошли солнечный свет, пение птиц и звуки крокетной биты, потом она поняла, что слышит мужской голос. Мужчина не говорил, он вещал. Голос распался на слова, и сознание Кэти приняло их: Ты не будешь больше видеться с ним. Я запрещаю.
Кэти оглядела себя. Белое летнее платье, разукрашенное оборками. Изысканные ножки в мягких шелковых тапочках. Не ее ножки. К горлу подступила тошнота.
Папа, пожалуйста. Кэти почувствовала, как шевелятся ее губы, как дыхание покидает тело, но голос принадлежал не ей. Хотя и звучал знакомо.
Разговор окончен. Ты не увидишь этого человека, ты не будешь разговаривать с ним, а двадцать шестого июня выйдешь замуж за лорда Сомерсета.
Лицо ее отца смягчилось. Это для твоего же блага. Со временем поймешь. Бараньи отбивные стали ее отцом, внезапно знакомым, любимым и сердитым. Затем лицо потемнело, будто его накрыла тень, и сцена в саду погрузилась в темноту.
Кэти почувствовала знакомую панику, но мгновение спустя Анна трясла ее.
– Очнись. Господи, очнись.
– Я в порядке. – Она села.
– Слава богу. – Анна казалась белой в лунном свете. – Я думала, ты умерла или что-то в этом роде.
– Я в порядке, – сказала Кэти. И невольно улыбнулась. – Я это сделала.
Глава 22
Дорожку возле канала Гвен выбрала не потому, что надеялась снова встретить Ханну Эш. Скорее она рассчитывала увидеть кого-нибудь, кто мог бы передать сообщение. День только начинался, но солнце уже пробивалось сквозь облачную пелену и сырость ночи. Судя по всему, жара не собиралась отступать. Как всегда, в первую очередь Гвен подумала о том, как это может повлиять на ее шансы завести ребенка. Если Кэм будет не против, то сексом можно заняться и в саду. В конце концов, Эндхауз расположен в довольно-таки уединенном местечке.
Дойдя до первого шлюза, Гвен остановилась понаблюдать за проходящей по каналу лодкой. Женщина, открывавшая шлюз быстрыми, уверенными движениями, была в зеленых холщовых штанах, черных резиновых сапогах и объемистом плаще. На то, что это женщина, указывало лишь присутствие ярко-красного платка, повязанного поверх коротких серебристо-серых волос.
Бросив небрежное «доброе утро», женщина после секундной паузы посмотрела на Гвен внимательнее, из-под ладони.
– О, это вы. – Голос у нее был приятный, но продолжения не последовало, и незнакомка, даже не улыбнувшись, скрылась внутри баржи. Немного погодя ее голова появилась снова. – Так вы идете?
Поборов недолгие сомнения, Гвен последовала за ней.
В дальнем конце баржи Ханна опускала чайные пакетики в голубые эмалированные кружки. На маленькой газовой плите пофыркивал чайник.
Внутреннее пространство отличалось аккуратностью и организованностью. Вдоль узкого стола проходила скамья с мягким сиденьем, а висевшая в конце штора отделяла жилую зону. Из-за многочисленных ящичков и полочек на стенах возникало ощущение, что ты стоишь внутри громадного бюро. Гвен даже испытала прилив ностальгии по Нанетте, своему любимому фургону.
– Садитесь. – Ханна кивком указала на скамью. – Вам с сахаром?
– Нет, спасибо. – Гвен с интересом оглядывала интерьер, уже представляя шэдоу-бокс в стиле канальной баржи.
– Вы ведь хотите посоветоваться насчет племянницы, верно? – Ханна открыла небольшое окошечко над плитой, куда и устремился кухонный пар.
– Вы ощутили волнения силы, колебания или что?
Ханна пожала плечами.
– Вы же сами знаете, как оно бывает.
– Она общается с мертвыми. Духами.
– И в чем проблема?
– Я не думаю, что это та дорога, по которой ей следует идти. – Гвен приняла чашку и, подбирая слова, подула на чай.
– Вы тревожитесь из-за того, что привели смерть в ее жизнь?
Горячий чай опасно плеснулся у самого ободка чашки.
– Да. – Да и нет.
Кэти вернула к жизни Фреда. Это еще не было смертью, но не было и чем-то безусловно хорошим.
Ханна покачала головой.
– Вот этого я не знаю. Могу только сказать, что оно и неважно. Важно то, что она с этим делает. С ней все хорошо? Она справляется?
– Кэти хочет помочь им. – При мысли о племяннице на душе у Гвен потеплело.
Ханна опустилась на скамью под круглым, как иллюминатор, окошком.
– В нашей семье был кое-кто, кто умел разговаривать с призраками. Кузина моей матери.
– Не могла бы она поговорить с Кэти? Помочь ей?
Ханна покачала головой.
– Тетя покинула сей мир сует. Да… – Она скорчила гримасу. – Точнее, сошла с кухонного стула с петлей на шее.
– Господи. Мне так жаль.
– Я для того вам это говорю, чтобы вы предупредили вашу племянницу. – В голосе Ханы вдруг проступили жесткие нотки. – Скажите ей, что помочь им невозможно. И пусть не подпускает их слишком близко.
– Что вы хотите этим сказать?
– Это не заклинания, не заговоры, ничего такого. Мертвецы не в нашем мире. Тот, кто видит призраков, как бы смотрит через окно в иной мир, существующий рядом с нашим. – Ханна взглянула на иллюминатор. – Нельзя, чтобы она открыла это окно.
– И что случится, если все же откроет? – Гвен уже сомневалась, что Кэти вообще станет ее слушать.
Ханна снова пожала плечами.
– Пусть закроет его и дважды проверит, что оно закрыто. Вот и все.
Кэти отыскала Вайолет в Сливовом номере, где та стояла у окна с угрюмой миной на лице.
– Мир?
– Только потому, что у меня нет лучшего варианта. – Вайолет подулась еще с минуту, потом сдалась, и уголки ее губ поползли вверх. Как призрак она была совершенная непоседа, а какой при жизни, то знал только Бог. – Хочу показать тебе кое-что. Идем.
Кэти последовала за ней. Вайолет побежала вприпрыжку по коридору, то кружась, то замирая. Перед широким, красного дерева, гардеробом она остановилась, повернулась к высокому, в полный рост, зеркалу и вздохнула.
– Как жаль, что я не могу себя увидеть.
Вайолет выбежала из комнаты, вероятно, на балкон. Открыв дверь пошире, Кэти последовала за ней. Неужели исчезла? Интересно, могут ли призраки летать и не может ли Вайолет, если пожелает, облететь здание, как что-то из Питера Пэна?
Вайолет стояла, прислонившись к каменной балюстраде, устремив взгляд вдаль и с задумчивым, похоже, притворным выражением.
– Ты можешь летать? – спросила Кэти.
– А почему ты спрашиваешь? Хочешь столкнуть меня с балкона?
– Нет! – Кэти отступила на шаг, демонстрируя отсутствие агрессивных намерений. Они только-только снова начали разговаривать, а ей еще предстояло попросить Вайолет об одолжении. – Просто интересно. Подумала, что это было бы здорово. Как дополнительная привилегия.
– Привилегия мертвеца. Видит Бог, их совсем немного. – Вайолет покачала головой. – В конце концов, не такое уж это офигительно большое приключение.
Кэти улыбнулась.
– Я просто подумала о Питере Пэне.
– Действительность далеко не всегда оправдывает наши ожидания. – Вайолет повернулась и посмотрела на Кэти печальными глазами. Видеть это трагическое выражение одиночества на красивом, юном лице было невыносимо. И хотя Вайолет, несомненно, знала, какое впечатление оно производит, сердце у Кэти сжалось от сочувствия.
– Что ты хотела показать мне? – мягко спросила она, подавляя естественный порыв погладить Вайолет по руке. Пройдут ли ее пальцы сквозь пустоту или ощутят что-то вроде электрического разряда? И что хуже, первое или второе?
– Посмотри туда. – Вайолет указала на сад.
Кэти посмотрела – лужайка, живая изгородь, клумбы, декоративный пруд и стена из красного кирпича с железными воротцами в центре, которые вели в старый фруктовый сад. Участок заканчивался за ха-ха; дальше шли поля, а за ними виднелся лесок. Вид этот, должно быть, сохранился без особых изменений с тех пор, когда Вайолет жила здесь со своей семьей – братьями и сестрами, матерью и отцом. Жила, как любая девушка, как Кэти, мечтая о будущем. Была ли она влюблена?
– И на что я смотрю? – спросила Кэти слегка шутливым тоном, стараясь сбросить опустившуюся на плечи шаль грусти.
– Я видела, как ты целовала того парня. Вон там, на траве. Отвратительно.
– А, перестань. Отвратительно – это уж перебор. Можно подумать, ты ни с кем не обжималась в саду.
– Что значит обжималась?
– Целовалась.
– Так делать нельзя, пока не выйдешь замуж. Производит совершенно нехорошее впечатление.