– Ну и неправда. – Кэти покраснела от удовольствия.

В конце смены она взяла из морозильника два мороженых и вышла на улицу, где к ней присоединился Макс. Кэти поделилась с ним «фэбом» и рассказала о последних шалостях Вайолет. Уже закончив, она продолжала улыбаться, но Макс молчал.

– Что? – спросила Кэти.

– Не понимаю. Вы с Вайолет так дружны, но почему тебе приходится расследовать ее смерть? Почему просто не спросить, что случилось?

– Она говорит, что не помнит. И я не знаю, то ли она не хочет говорить, то ли действительно не помнит.

– То есть она тебе лжет, так? А ты еще удивляешься, почему я не хочу, чтобы ты им верила.

– Думаю, она напугана. Или, может быть, и вправду не помнит. Времени ведь прошло немало.

– Думаю, свою смерть должна бы помнить. Это ведь важно.

– По-моему, у мертвых свое представление о том, что важно. Ты бы удивился.

Макс не знал Вайолет так хорошо, как знала Кэти; он и не понимал. Вайолет была, в бытность призраком, такой же загнанной и скучающей, какой была и при жизни. Она заслуживала жить.

Макс положил руки на плечи Кэти. Они были горячие и сухие, и шок от прикосновения пронзил ее до пяток. Он подался к ней.

– А ты не думаешь, что это даже более веская причина не доверять им?

Стараясь не отвлекаться на его близость и не реагировать на тепло его пальцев, Кэти попыталась сосредоточиться на сказанном. Макс держал ее крепко, и она ощущала напряжение в его руках. Короткие рукава футболки соскользнули вверх, обнажив полоску бледной кожи.

– Знаю, тебе нравится Вайолет, – продолжал он, – но она мертва. И по меньшей мере, смотрит на все с совершенно иной точки зрения. Я о том, что жизнь, возможно, уже не так важна для нее, а возможно, все еще важна. Я этого не знаю. Ты этого не знаешь. Вот что я говорю. Мы. Не. Знаем.

– Если я могу помочь ей, то должна.

– Да, ты в это веришь, но не забывай об осторожности.

– Поверь мне, я об этом не забываю. Осторожность – мой приоритет. Но мне до чертиков надоело бояться.

– Понимаю, – мягко сказал Макс. – Нет, правда. И я знаю, что тебе нравится Вайолет.

– Тут что-то большее.

– Тебе не нужно ничего доказывать. Ни мне. Ни кому-либо другому. Ты можешь просто уйти.

– Это не так просто. – Шепот в каждой тени; намек на лицо в каждом окне. Духи были повсюду, куда бы она ни повернулась; они становились крепче, их голоса звучали громче.

– Мы могли бы уйти. Вместе. Хотя бы на время.

– Может быть. – Кэти попыталась сосредоточиться на его лице, но мешал холод. Руки покрылись гусиной кожей.

– Думаю, перерыв… – Макс не договорил. – Что с тобой? Ты такая бледная…

– Голова разболелась, – выдавила Кэти. Из бетонного пола вырос мерцающий образ женщины, которая промчалась сквозь Кэти, наполнив ее парализующим ледяным холодом.

– Таблетку дать?

– Да, пожалуйста, – сказала Кэти, стараясь не сорваться, не встревожить Макса. – И стакан воды.

– Я сейчас. – Макс поспешил в отель.

– Найди мою малышку, – произнес глубокий, грубоватый голос, который мог бы принадлежать женщине, курящей сигары последние сто лет.

– Помоги, – сказала вторая. «Помоги, помоги», – вторили ей другие.

Кэти свернулась калачиком на полу. Сколько времени она провела здесь? Минуты? Часы? Обхватив голову руками, она пыталась блокировать идущие со всех сторон голоса. Слов было не различить, все смешалось в невнятное, разнотонное бормотание, прерываемое громкими, пронзительными криками. Где-то вдалеке, на самом краю шумового спектра, слышался мучительно ясный, тоненький, душераздирающий плач младенца.


Кэти тоже плакала и не могла ни справиться со слезами, ни заглушить голоса. Она уже заткнула уши пальцами, но это не помогло. Грань между ней и голосами расплылась, и теперь они вопили прямо в ее голове.

Раскачиваясь и сама издавая какие-то звуки, она не сразу почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо, и, вскинувшись, увидела стоящего над ней Генри. Он положил ладони ей на голову, и она отпрянула. Протянув руки, он надвинулся снова, и она отползла еще дальше, гонимая инстинктом, пробивающимся сквозь боль и ужас.

– Я могу помочь, – сказал Генри. По крайней мере, ей показалось, что он это сказал. Она видела, как шевелились его губы, и слышала его, но лишь едва. По краям поля зрения появилась темнота, и Кэти испугалась, что вот-вот лишится чувств. Но нет, она не собиралась сдаваться, уступать темноте. Мысли путались, но она ощущала в себе ту внутреннюю сталь, ту силу, которая не позволила ей выпить больше одного пива, слышала тот голос, который предостерегал ее, требовал оставаться начеку, сохранять контроль.

Боль сковала обручем виски и сдавливала все туже и туже, голоса смешались в неразборчивый гул. Моя голова сейчас лопнет, как перезревший плод манго. Мысль эта прорвалась сквозь ревущий гул с ужасающей ясностью. Генри снова оказался рядом и, отняв ее руки, заменил их своими. Его ладони мягко закупорили ее уши, пальцы скользнули под волосы на затылке, и ледяное прикосновение разлилось облегчающим бальзамом. Голоса стихли едва ли не мгновенно, только два или три еще напомнили о себе, но потом умолкли и они. Кэти посмотрела в бледные глаза Генри, моля продлить чудо. Тишина установилась такая, что она услышала звук собственного рваного дыхания.

– Лучше? – негромко спросил Генри.

Кэти сглотнула.

– Да. Спасибо.

Он отступил, и Кэти закрыла глаза, ожидая нового наступления. Ничего не случилось.

Она села на корточки и потерла ладонями глаза. Темноту пронзали вспышки. Уж не мигрень ли? Анна рассказывала, как это было однажды у нее: сначала помутнение в глазах, потом острая боль.

– Что это было?

– Скорее всего, – сказал Генри, – вы не контролируете собственную силу.

Что-то очень и даже слишком знакомое.

– Я не виновата.

– Я и не сказал, что вы виноваты. Это будут ваши похороны.

Кэти опустила руки и посмотрела на Генри. Он был совершенно спокоен.

– Пытаетесь меня запугать?

– Не думаю, что мне нужно что-то делать. Вы же сами понимаете, что не продержитесь долго, если будете слышать голос каждого эха, каждого, кто оставил в этом мире хоть какой-то след.

– У меня голова раскалывалась. Я думала, что умру.

– Верно.

– Но вы же остановили это. – Кэти попыталась добавить благодарных ноток и не выказать охвативших ее страха и злости. – Как у вас получилось?

– Мое нынешнее прискорбное положение все же обеспечивает меня некоторыми способностями и временем развивать их.

– Можете мне помочь?

Генри улыбнулся.

– Но я хочу, чтобы взамен вы сделали кое-что для меня.

– А просто по доброте душевной вы этого не сделаете?

– Боюсь, не мой стиль. Но я могу показать вам, как контролировать силу. И вы никогда больше не испытаете страха.

– Что вы от меня хотите?

– Мне нужен друг.

Кэти уже открыла было рот, чтобы заверить Генри в том, что у него уже есть друг – она, но он опередил ее:

– Не вы, дорогая. Друг вроде меня.

– Призрак.

– Правильно. Я больше не хочу одиночества. – Генри немного сконфузился, и выглядел он при этом таким несчастным, что у Кэти сердце сжалось от сочувствия. Но…

– Я не знаю, как дать вам то, чего вы хотите. Вы все, как мне кажется, существуете в разных измерениях. Вы были с кем-то, когда умерли. Может быть, я могла бы найти их, и если они как-то связаны…

– Думаю, вы – ключ.

– Что?

– Ключ к связи. Думаю, я смог бы перейти в другое измерение, если бы вы, скажем так, пригласили меня.

– И как мне это сделать?

– Повторяю, по-моему, вы – ключ. Думаю, вы открываете двери между различными плоскостями существования. Фактически вы – отмычка, вы подходите ко всем замкам и поэтому слышите нас всех.

– И все-таки я не понимаю…

– Если я войду в вас, то смогу поговорить с другими призраками, которые способны общаться. Вы будете проводником.

– Но вы же не сможете остаться во мне надолго, – ужаснулась Кэти. – И вам придется потом начинать все заново.

– Не думаю. Полагаю, вы сможете одновременно держать в себе и меня, и еще одну душу. Мы соединимся, потому что будем занимать одно и то же пространство. Вас. – Он улыбнулся. – Временно, конечно.

– А что потом? Вы выйдете из меня?

– Разумеется. Если мы сделаем это вместе, то, надеюсь, связь между нами сохранится.