Как говорливый горный ручей, что струится, не пересыхая даже в самые жаркие месяцы лета, так Трэнтер Фокс болтал, не умолкая ни на минуту. Это было на руку Коннору во-первых, не было необходимости говорить самому и тем самым выдать случайно свою неопытность в рудничном деле, и во-вторых, давало возможность все узнать о «Калиновом», ни о чем не расспрашивая.
К перерыву на ленч Кон уже знал, что дела на руднике шли хорошо с тех самых пор, как мисс Дин почти три года назад унаследовала его от отца – обстоятельство, удивлявшее чуть ли не каждого. Не то чтобы и раньше не знали, что у нее есть голова на плечах, уверял Трэнтер. Но все-таки она – женщина, к тому же молодая, которую в двенадцать лет отослали учиться, а вернулась она, когда ей было восемнадцать, так что, конечно, она оторвалась от жизни небольшой, но тесно спаянной общины деревни.
– Теперь некоторым шахтерам не по нутру, что приходится, так сказать, подчиняться ей, поскольку она дама, а не мужчина. Зато другие за нее жизни не пожалеют, потому как при ней стали зарабатывать куда больше. Что до меня, то мне она нравится. Не придирается, не требует больше того, что я могу, и сама там наверху работает не меньше любого мужика. А потом, на нее и посмотреть приятно.
Трэнтер ухмыльнулся, его черные глаза на чумазом лице задорно сверкнули. Он был уроженцем Корнуолла, низенький, не больше пяти футов ростом, но крепко сбитый, сильный и проворный, как обезьяна. Он звал Коннора «сынок» и «парень», хотя ему самому было лишь около тридцати. Как Джеку. Он сообщил, что работает под землей уже двадцать лет – начал девятилетним откачивал воду на оловянном руднике, – и Коннор поймал себя на том, что невольно прислушивается, нет ли в его дыхании характерного присвиста туберкулезного больного или глухой одышки от начинающейся пневмонии. Но коротышка шахтер выглядел здоровяком, и когда не говорил, то пел. Главным образом он пел церковные гимны – чаще всего «Будь верен Мне», перемежая их весьма земными кабацкими песенками. Он был немного утомительным, но приятным товарищем, и к тому времени, как они, вымотавшись, спустились вниз на восьмидесятый горизонт, чтобы перекусить с Муни Донном и его бригадой, Коннор решил (когда подошли другие шахтеры), что с напарником ему несказанно повезло.
Для ленча выбрали наспех место, где было относительно прохладно и сухо, и расселись кто на бочонках пороха, кто на обрезках досок, принесенных с собой. Коннор не захватил никакой еды, и остальные поделились с ним хлебом, сыром и беконом, Трэнтер даже выделил ему на десерт половинку яблока и кусок сладкой коврижки. Под грохот дробильной машины и шум паровых насосов, беспрерывно откачивавших воду из глубоких штолен, они вели обычный шахтерский разговор о богатых жилах, которые когда-то нашли или хотели бы найти, о том, сколько денег надеялись получить в конце недели, когда добытую ими руду отделят от пустой породы и взвесят, о том, кто больше устал, кто сильнее, кто дольше работает. Коннор не удивился, что в разговоре все время всплывало имя мисс Софи Дин, собеседники не могли противиться искушению поговорить о ней, и среди прочего он услышал немало сальностей, впрочем, не столь много, как можно было ожидать. Но нравилась она кому или нет, все до единого относились к ней с уважением, и похоже, единственным ее недостатком было то, что она женщина.
В штольне на более чем стометровой глубине воздух был горячим, спертым и нездоровым, ядовитая смесь чада свечей и порохового дыма мешалась с дыханием людей и влажными испарениями и мутной пеленой висела в воздухе. Один из напарников Муни Донна поперхнулся хлебом и зашелся в кашле, что дало повод Трэнтсру напомнить «Мисс Дин заказала новый вентилятор». Коннор с радостью встретил его слова. Все дружно закивали, приговаривая: «Да, она у нас такая», и в их голосах слышалась гордость за нее. Но скептицизма Коннора это известие не развеяло. В последнее время в прессе появились публикации исследований на тему связи качества воздуха и экономической эффективности рудников. Некто Макворт утверждал в статье, что на рудниках глубокого заложения понижение температуры вследствие улучшения вентиляции способно дать владельцам экономию в двенадцать фунтов на каждые шесть футов глубины. Мисс Дин вполне может заняться очисткой воздуха в штольнях «Калинового», но Коннор очень сомневался, что мотивы, которые ею движут, имеют отношение к заботам о здоровье ее шахтеров.
Вторая половина дня не запомнилась ничем, кроме монотонной работы и усталости. Когда смена закончилась, он по бесконечной череде лестниц, порой почти отвесных, выбрался на поверхность, чувствуя, что ноги будто налились свинцом.
Отклонив предложение Трэнтера зайти пропустить стаканчик «У святого Георгия», Коннор потащился в крохотный, крытый соломой домишко, где они обосновались с Джеком. Возле кухни имелся закуток, где жильцы-шахтеры мылись после работы и переодевались в чистое. Стащив с себя грязную промасленную одежду, он налил холодной воды в таз, взял мыло и принялся усердно тереть себя, стараясь не касаться новых синяков на ребрах и рассуждая, как хорошо, что он оказался здесь летом, иначе бы околел от холода во время мытья. Мокрый, голый, он проскочил небольшой коридорчик и, оказавшись в своей комнатушке, вытерся, надел чистые рубаху и брюки, носки, башмаки и жилет. Комната Джека располагалась за тонкой стенкой, у которой стояла его кровать, и ему почудилось, что он слышит смех брата. Он постоял, прислушиваясь, но звук больше не повторился – вероятно, Джек просто кашлял.
В животе урчало, он был чертовски голоден, но девушка, которая им готовила, должна была прийти не раньше шести. Узкая, с комковатым матрацем кровать выглядела сейчас так соблазнительно, прилечь бы вздремнуть хоть на полчасика. Но он слишком вымотался за день если уснет, то, пожалуй, проспит до утра. Лучше пойти поболтать с Джеком.
Дверь была прикрыта. Но Джек вряд ли спал – вместе с болезнью на него напала мучительная бессонница, – потому, дважды коротко стукнув, Коннор распахнул дверь и вошел.
В тот же миг он как ошпаренный выскочил обратно, успев лишь бросить «Извините», и скрылся в своей комнате.
Подойдя к маленькому оконцу, выходившему в заросший сад перед кухней, он распахнул одну створку и глубоко вдохнул свежий воздух. Он смотрел невидящим взглядом на чахнущие без ухода растения, ветхие скворечники, неровно висевшие на стволе высокого дерева, а перед его взором стояла картина, которую он только что застал у Джека, сидящий на стуле брат и на коленях у него энергично поднимавшееся и опускавшееся крупное белое женское тело.
У Джека постоянно были женщины, он их словно коллекционировал, но ни разу еще Коннор не заставал его, что называется, «на месте преступления». Ему нравилось считать себя не чуждым всего человеческого, но сейчас он пребывал в шоке. Такое увидишь нечасто и не скоро забудешь Девица не была даже привлекательной, но он не мог выкинуть из головы ее рыхлый зад, ослепительно белый живот А Джек – этот напряженный, сосредоточенный и настороженный взгляд на его лице, нежность, с которой его руки ласкали ее груди, заботливая полуулыбка, застывшая на лице, когда он увидел в дверях Коннора. Коннор вторгся в интимную жизнь других людей и испытывал чувство вины не оттого, что помешал им в самый неподходящий момент, а оттого, что увиденное не оставило его равнодушным. Определенно не оставило.
Некоторое время спустя он услышал скрип открывающейся двери и торопливые удаляющиеся шаги. Прошло еще несколько минут, дверь в комнату Джека снова открылась, и через секунду Коннор услышал стук в дверь. «Входи», – громко сказал он.
Джек был одет и к тому же по полной форме под курткой – старый шерстяной жилет, галстук, торопливо повязанный вокруг потрепанного стоячего воротничка рубашки. Однако причесаться он забыл. Это маленькое упущение свело на нет его попытку придать себе невинный или хотя бы невозмутимый вид, ибо, кем бы ни была его вечерняя просительница, после се жарких ласк полосы у него на голове стояли торчком, от этого он выглядел в точности как петушок – сходство, которого он всегда старался избегать.
Коннор не выдержал и улыбнулся. Джек ухмыльнулся в ответ, смущенно, но весело, и вскоре оба уже покатывались со смеху, изредка поглядывая друг на друга и смеясь еще пуще. Джек повалился на кровать, держась за бока. Его безудержный смех перешел в кашель, и он лежал на спине, то тяжело дыша, то вновь кашляя и утирая слезы, текущие по вискам.
– Кто она такая? – отсмеявшись, поинтересовался Коннор. – Могу я тебя спросить?