Линда Йеллин - Такая милая пара

В субботу вечером он зашел, чтобы упаковать свои книги, одежду, пластинки и прочую мелочь.

Вскоре после свадьбы мы купили два фарфоровых сервиза – очень хороший и просто хороший. Майкл уже было собрался забрать «просто хороший», когда я великодушно предложила ему забрать другой. В ближайшее время я не собиралась устраивать парадных обедов. Около часа он осторожно упаковывал в бумагу хрупкую посуду. Когда он, наконец, завершил свои труды, уместив все в большой коробке, я заметила, что было бы очень сомнительно, чтобы его следующая жена оценила достоинства фарфора, приобретенного женой бывшей. Его лицо вытянулось. И тут я поняла, что он отдаст сервиз матери. Мне отчего-то стало жаль сервиз...

– Могу я взять фотографию в серебряной рамке? – попросил он.

– Ну вот, решил отнимать подарки?! Должна ли я попросить тебя оставить альбом с видами Аляски?

– Но ведь тебе там не понравилось!

– Это – не аргумент.

– Хорошо, тебе – твое, мне – мое, договорились?

Трудно было поверить, что все это происходит столь спокойно и буднично.

Закончив с посудой, Майкл переместился к полкам и принялся отбирать книги.

– И не смей брать мои! – с угрозой в голосе сказала я.

– Нужна мне дребедень, которую ты читаешь... – пробормотал он с такой же интонацией. – Ха, но я заберу кастрюли и горшки.

– Все? – я нахмурилась. – Ты не находишь, что это – свинство?

– Почему? Ведь ты к ним никогда не подойдешь! Кроме того, тебе останется дом.

– Но я же должна есть!

– Ты ела все эти десять лет. Но я ни разу не видел, чтобы ты подошла ко всем этим кастрюлям.

– Неправда!

– Скажем, близко к истине. Хорошо, парочку я оставляю.

– Половину, – настаивала я. – И делить буду я.

– Идет, – согласился он. – Все – пополам...

Я решила всучить ему прохудившуюся кастрюлю и еще одну, у которой была отбита ручка.

– ...Но мне не нужна та, которая с дыркой, – добавил он.

И мне пришлось выполнять задуманное в момент, когда он на время отвлекся.

Майкл торжественно упаковал фотографию пойманной им форели.

Я стала собственницей настенных часов.

– Глупо, что ты оставляешь их, – пытался протестовать он. – Ты же не можешь их правильно заводить. Только сломаешь...

– Платила за них я. Это мои часы! – Майкл уставился на меня, а я – на него.

Затем я сказала ему правду:

– За часами обои выцвели. Если ты снимешь часы, мне придется покупать новые обои.

– Да оставь себе эти чертовы часы! – Майкл злобно швырнул несколько книг в коробку. – Какое мне дело, сломаешь ты их или нет?

И принялся укладывать вещи в небольшой деревянный ящик, в котором хранил свои армейские награды и разную мелочь.

Укладывая в коробку его пластинки, я сломала ноготь. Но ничего ему не сказала. Не хотелось, чтобы он радовался, узнав, как мне больно.

– Очень все это похоже на сцену из фильма «Гражданин Кейн». Помнишь, там, где они только что поженились... Сидят за столом и все время отодвигаются друг от друга... Дальше и дальше. Так режиссер попытался предвосхитить конец их семейной жизни.

– Ну и как же это соотносится с нами?

– Ну, я упаковываю вещи в одной части комнаты, ты – в другой...

– Ты права. – Майкл, согласившись, потряс головой. – Ну, точно как в фильме.

– И почему мы не говорили так откровенно, пока жили вместе? – вслух удивилась я.

– Мы говорили еще и не так. Вот поэтому – и разошлись.

Он закрыл коробку с книгами.

– Могу я остаться здесь на ночь? – спросил он.

– Мы разводимся, – строго напомнила я ему. Так как я не смогла вспомнить, кто же из нас покупал альбом Дюка Эллингтона, я оставила его себе.

– Какой из телевизоров ты забираешь? За новый платила я. По справедливости я должна оставить его себе, так?

– Не нужен мне никакой телевизор. Тошнит от него. Лучше буду читать.

– Нет, нужен. Вдруг общенациональная катастрофа? Президента грохнут, а? А вдруг – ядерная война?

– Ты мне позвонишь. Оставь себе оба ящика.

Я ощутила легкое чувство вины. Очевидно, потому, что хотела оставить себе оба. Потому что пыталась навязать ему старый, которому уже недолго осталось жить. Может, запереть его в чулан, но, по крайней мере, у него будет телевизор. Я продолжала настаивать, и он согласился.

И он, и я старались избегать ругани. Конечно, так было всегда, но сегодня – в особенности.

– Ой! – вдруг вскрикнула я.

– Что? Что? – Майкл ринулся ко мне из своего угла.

– Сломала еще один ноготь. Уверена, ты и не догадываешься, что значит – настоящая боль!

– Интересно, что бы ты почувствовала, если бы тебе врезали пониже пояса? – он вернулся к своим коробкам. – А как насчет года на войне?

– Я серьезно. Очень больно.

– Хочешь, поцелую – и все пройдет? – с раздражением спросил он.

– Не стоит. Переживу.

Майкл просмотрел оставленные мной пластинки и, ни слова не говоря, сунул альбом Эллингтона в свою коробку.

—Скажи, а что нам делать со свадебными фотографиями? – спохватилась я.

– Мне они не нужны. По крайней мере, те, на которых запечатлена ты.

Я решила не обижаться: «Отдам матери!»

– Отложим их пока на время.

– Устал, – вдруг заявил Майкл. – Давай закончим дележ завтра утром.

– А сейчас ты поедешь к себе?

– Нет.

– Но ведь ты уже не живешь здесь...

– Знаю, – ответил он. – Пойду-ка посплю.

Утром я подбросила на машине Майкла и его вещи на новое место жительства. Вернувшись, я нашла оставленный им на кровати ключ от дома. И тут до меня дошло. Все это была не игра. Наша совместная жизнь действительно закончилась.

Прошел месяц.

Мы с Холли увлеченно обсуждали дизайн новой мужской пижамы. В этот момент в кабинет вплыла Трейси, девушка, временно заменявшая, наконец разрешившуюся почти пятикилограммовым младенцем Изабель. Счастливая мамаша отнюдь не горела желанием побыстрее приступить к работе.

Трейси вошла и начала тараторить, не обращая внимание на наши творческие потуги. Ей было всего девятнадцать, и она понятия не имела о хороших манерах.

– Вот тут кое-что для вас, – сообщила она. – По моему, ничего особенного. Вообще у вас тут – скука. Вот в больнице, где я работала раньше, там было гораздо интереснее.

– Да, люди здесь умирают не так часто, – согласилась Холли.

– Только информация на доске объявлений... – добавила я.

Наши попытки пошутить не произвели на Трейси ни малейшего впечатления.

– Какой-то парень звонил Холли, но не назвался, – доложила она, просматривая свои заметки.

– А, хорошо, – откликнулась Холли.

Я решила, что это был Гленн, парень, с которым она крутила любовь последнее время. Моя подруга решила, что практичнее закадрить женатика, а не крутить любовь на службе.

– Еще, в два тридцать в конференц-зале совещание по молочному коктейлю, – продолжала Трейси.

Мы с Холли одновременно взглянули на часы.

– Боже! – возмутилась Холли. – Но сейчас уже четверть четвертого!

– Извините, – девушка пожала плечами. – Мне следовало бы сказать вам об этом раньше, да?

– Пожалуй, нам все-таки лучше пойти, – предложила я. Протянув руку, я хотела отобрать у нее записи. – Что-нибудь еще?

Она продолжала читать.

– Еще, звонил какой-то парень. Назвался вашим мужем. – Трейси уставилась на мой безымянный палец, на котором уже больше не красовалось обручальное кольцо. – Он нашел адвоката. Все дело займет чуть больше трех недель. И будет стоить вам триста долларов. – Трейси передала мне листок. – Что, возбуждаете против кого-то дело, а?

– Друг против друга, – ответила я, вприпрыжку несясь на совещание.

В действительности, мне даже не было нужды тащиться в суд. Майкл настоял на том, что он будет выступать истцом, а я – «ни-на-что-не годной-лживой-ответчицей». Несмотря на то, что в штате только недавно был принят закон, позволявший при разводе не указывать мотивов, до его вступления в силу оставался еще год. Так что нам пришлось действовать по старинке.

Единственный вопрос, пока стоявший передо мной, можно было сформулировать следующим образом: следует ли мне менять фамилию, которую я носила десять лет, на ту, что носила семь лет, когда мама поменяла ту, которую я носила в течение пятнадцати лет, когда она вышла за отчима, который носил фамилию честного человека?