И тут он засмеялся. Громким, неестественным, вымученным смехом.
— Домой? О да, конечно. Домой… — Он помолчал, а потом продолжил: — Все дело в том, Талли, что у нас нет никакого дома. У нас не стало дома с тех пор, как ты позволила своему любовнику покрасить его. Нагромождение мебели — только и всего. Я никогда не вернусь домой.
— Робин, прошу тебя. Ты не должен остаться один.
— Мне надо начинать привыкать к этому, ведь правда? — сказал он. — Послушай, в январе ты чуть не умерла. Ты была так близка к смерти. На этом я построил свой мир. Я думал, что ты умрешь, и то, что ты умирала, не было для меня неожиданностью. Неожиданностью стало то, что ты не умерла. Я ожидал, что ты умрешь, с тех самых пор, когда в первый раз увидел твои запястья. Я понял тогда, что от самой себя тебе не спастись.
— С тех пор, как родился Бумеранг, я к запястьям не прикасалась.
— Верно, но это ничего не значит. Я не говорю, что Бумеранг не может спасти тебя — он тебя уже спас. То же самое и Джек. Вот почему я ненавижу его. Потому, что он тебя спас.
— Мою жизнь дал мне ты, — прошептала Талли.
— Мне это счастья не принесло. Никогда я не мог сделать для тебя того, что сделали Бумеранг и Джек. Значит, уезжай, Талли. Другого выхода нет.
— Робин, ты дал мне Бумеранга, — сказала Талли. — Поедем с нами. Давай проведем эти дни вместе.
Настала очередь Робина зажать руками уши. А Талли попятилась, желая только одного — крепко его обнять.
Робин сложил вещи Бумеранга в чемодан и пообещал, что в среду приедет навестить его.
— Пап, разве ты не едешь с нами? — спросил Бумеранг.
— Нет, сынок, — ответил Робин, взглянув на Талли. — Мне завтра очень рано надо быть на работе. Я поживу несколько дней у дяди Брюса.
Робин смотрел на Талли через автомобильное окно: «Видимо, мне еще долго придется притворяться», — читалось в его взгляде. Он поцеловал Дженни в макушку и отошел от машины.
— Посигналь, — сказал Бумеранг. — Посигналь ему.
Всю дорогу домой в голове Талли звучал все тот же однообразный речитатив, полгода назад вытеснивший все другие мысли. Но теперь вместо беспрестанного «Я не могу его оставить» Талли слышала «Я никогда не вернусь домой».
Часы тянулись как бесконечные выжженные солнцем поля Канзаса. Приехав домой, она уложила детей спать и принялась бродить по дому. Она переходила из одной комнаты в другую, заглядывая во все стенные шкафы, потом сидела на кухне, глядя в чашку чая, потом перебралась на диван и уставилась в телевизор. Потом настала ночь, долгая ночь, и нужно было кормить Дженни и ложиться в постель, ее постель, их постель, в постель, где теперь не было Робина. Как она отважилась на это, как подняла себя с дивана? Она медленно ставила ногу на каждую из сорока ступенек. Какими потертыми казались паркет и ковер!
Талли прилегла на полу рядом с кроваткой Дженни, но не могла заснуть: все время казалось, что вот сейчас зайдет Робин и усталым родным голосом позовет ее в спальню. Она лежала на полу и смотрела в открытое окно на деревья и месяц, и старалась почувствовать на себе ночной ветерок, но никакого ветерка не было, только ночь и жара.
Она встала и пошла к Бумерангу, и легла рядом с ним, но и с ним она тоже не могла уснуть. Она села в кресло-качалку Робина и стала смотреть на спящего мальчика. Она пыталась думать о Калифорнии, об океане и о соленом ветре — у нее ничего не получалось. «Робин: больше не будет сидеть здесь, качаясь и поскрипывая, пока я читаю Бумерангу», — она могла думать только об этом. Она села на край постели и поправила сползшую простыню. «Ему жарко», — подумала она. Ему скоро девять. «О Боже мой, ведь где-то в эти дни день рождения его отца», — вспомнила она. 26 июля, что они делали в этот день? О Господи, она забыла про его день рождения. Робину исполнилось тридцать семь, и никто даже не вспомнил. Ссутулившись, Талли вышла из комнаты и осторожно закрыла за собой дверь.
Она подошла к двери в спальню и остановилась,
«Что со мной? — горестно подумала она. — Это потому, что я сделала ему больно? Я так подавлена, потому что обидела его? Он мужчина, он молод и свободен. У него столько всего будет, а теперь ему не надо беспокоиться за меня: хорошо ли мне, сплю ли я, нравится ли мне моя работа. Ему не нужно будет беспокоиться о нас, и он будет так одинок». Она прижалась лбом к дверному косяку.
Талли подумала о девушке на футбольном поле. Он может теперь быть с ней. Может быть, поэтому он ушел? Может быть, она пообещала ему что-то, что не дала ему я? Может быть, он будет с ней, когда я оставлю его одного в Канзасе.
Талли открыла стенной шкаф. Он был пуст. Куртки, рубашки, брюки Робина — все исчезло. Он увез все свои костюмы. Ящики тоже были пусты, — ни джинсов, ни футболок, ни масок для игры в поло, ни шортов, никакого белья, ни даже простых белых футболок, которые она нюхала под мышками, перед тем как загрузить в стиральную машину.
«Ничего не осталось, даже запаха, — подумала она в отчаянии. — Даже запаха!»
В воскресенье утром, без Милли и Робина, Талли металась по дому между двумя детьми. Она поехала с ними в церковь Святого Марка, потом — на Лейксад Драйв к Джеку. Оттуда все вместе отправились на озеро Шоуни. Для двоих взрослых и двух детей на озере Вакеро было слишком мало места. Они взяли напрокат водный велосипед и поплыли на середину озера. Джек, Бумеранг и Талли с Дженни в нагрудной сумке, — все работали педалями.
— Это озеро совсем не похоже на Вакеро, правда, Талли? — спросил Джек.
— Да, — грустно согласилась Талли.
Джек внимательно посмотрел ей в лицо, потом отвернулся и опустил руки в теплую воду.
Вечером Талли пошла ужинать к Джулии. Бумеранг и Винни почти ничего не ели, они хотели только одного: играть в «Нинтендо». Талли тоже мало ела, она тоже хотела только одного — уползти куда угодно, лишь бы подальше от Канзаса.
— Спасибо, что зашла, Талли, — сказала Джулия. — Я не очень-то часто видела тебя этим летом.
«Что верно, то верно», — подумала Талли.
— Я не очень-то часто видела тебя последние десять лет, — отозвалась она.
— Вряд ли ты так уж из-за этого страдала, — отшутилась Джулия. — Шейки прекрасно меня заменила.
— Тебя никто не заменит, Джул, — сказала Талли. — Никто не может заменить друзей детства. К ним относишься, как… как к родным.
— Но я была не такой уж родной, правда, Талл? — сказала Джулия. — Я всегда была на вторых ролях.
Талли ущипнула ее.
— Прекрати.
— Согласись, Талли, у тебя никогда не было ко мне таких чувств, какие ты испытывала к ней.
— Пусть так, — сказала Талли, ущипнув ее еще сильней. — Но все равно, Мартинес, не строй из себя мученицу дерьмовую. Ты тоже никогда не любила меня так, как ее.
— Это неправда, Талли, — возразила Джулия. — Я всегда больше любила тебя.
Талли пристально посмотрела в лицо Джулии.
— Черт бы меня побрал, — тихо проговорила она. — Ведь ты, кажется, не шутишь.
— Конечно, нет.
Талли кашлянула.
— Ты сказала любила…
Теперь Джулия больно ущипнула Талли за руку.
— Ты моя самая старая подруга, — сказала она. — Ты мне как сестра, ведь у меня не было сестры, Талли Мейкер. Я рада, что наконец вернулась домой.
Позже Джулия сказала:
— Мне, наверно, лучше здесь совсем остаться. Вот только долго ли я выдержу у матери… — Она улыбнулась. — Я уже подумывала о том, чтобы найти работу поприличнее. Знаешь, если я еще хоть раз сяду на комбайн, меня просто стошнит.
— Ну, ну, — сказала Талли. — Не торопись. Сколько там прошло с тех пор, как ты уехала с северо-востока? Десять лет? Может, этого мало? Гляди, еще соскучишься по айовской кукурузе?
— Кукуруза, кукуруза, чепуха это все, — сказала Джулия. — Я скучаю по тебе.
— Ну вот она я, — сказала Талли, — я-то никуда не уезжала.
Джулия провела рукой по коротко стриженным волосам Талли.
— Пока не уезжала, Талли, — грустно сказала она. — Пока.
Ночью Талли не могла уснуть. Одна в их с Робином спальне, она не могла отделаться от ощущения пустоты вокруг.
Минула полночь, потом два часа ночи, потом три, и Талли услышала, как запели птицы. Талли была не одна? Где-то капала вода. В доме было дыхание Бумеранга. Слава Богу, он снова с ней дома. В доме было дыхание Дженни и ее собственное, Талли, дыхание. Но было еще и дыхание призрака, дыхание одиночества — оно было так близко, уселось на груди, придавив ее своим весом, и от этого Талли казалось, в доме еще кто-то есть.