— Понял.
— Робин, приходи завтра к нам обедать.
— Нет, Талли спасибо.
— Ну пожалуйста. Я даже приготовлю что-нибудь.
— Не стоит, — сказал Робин. — В котором часу у нас в среду суд?
— В час. Приходи завтра. Я сделаю твое любимое. Тушеную говядину. Нам нужно поговорить.
— Прямо за столом? При Бумеранге? Послушай, Талли…
Но она уже повесила трубку. Она прилегла на полу у лестницы и, промучившись еще с час, наконец уснула.
Вторник мало чем отличался от понедельника. Разве что она не пошла с Джеком обедать, а поехала к нему на Лейксайд Драйв, и они занялись любовью.
Дом на Лейксайд Драйв был почти пуст: на первом этаже остался лишь карточный столик, а на втором — матрац.
— Тебе, должно быть, жалко продавать этот дом, — сказала Талли, лежа на животе Джека.
— Ничего не поделаешь. Грустно расставаться с розами. Но я уже посадил несколько кустов в Кармеле. Лет через пять они начнут цвести.
Талли засмеялась.
— Так долго ждать?
— Это еще при самых благоприятных условиях.
Позже Джек сказал:
— Я все думаю, не купить ли щенка для Бумеранга. Как считаешь, он обрадуется?
— Он будет в восторге. Рыжего спаниеля по кличке Ровер.
— Не знаю, — засомневался Джек. — Рыжего спаниеля по кличке Ровер, возможно, трудновато будет найти.
Она пробежала пальцами по его груди.
— Талли, ты уже подала заявление об уходе?
— Нет. Знаешь, я хотела просто не выйти в понедельник.
— Ты собрала вещи?
— Нет еще. Я думала собираться в понедельник. Или купить все новое.
— Новую одежду?
— Все новое, — ответила Талли. «А иначе разве я смогу быть спокойна, — подумала она, — глядя на вещи с Техас-стрит, купленные на деньги Робина».
Джек немного отстранился от нее.
— Талли, что происходит?
— Ничего.
— Неправда, мне кажется, ты что-то скрываешь!
— Ничего я не скрываю. Просто немного устала. Все будет хорошо, — поспешно сказала она, вставая. — Мне нужно идти.
Он снова притянул ее к себе и стал целовать. Талли закрыла глаза.
— Я уже говорила тебе, — нежно произнесла она, — что я люблю твои губы?
— Всего лишь каждый день, — ответил Джек. — Скажи мне это еще.
— Я люблю твои губы.
— А что ты еще любишь?
Талли крепко обхватила его обеими руками.
— Я люблю, — сказала он, — каждый чертов дюйм твоего тела.
— Покажи мне, как сильно, — хрипло проговорил он.
Талли показала.
— Останься до вечера, — попросил Джек. — Что они тебе сделают? Уволят?
Талли надела трусики.
— Нет, вызовут мою мать, и она обзовет меня шлюхой.
— Упокой Господи ее душу.
— Аминь, — заключила Талли.
Во вторник вечером Талли взяла детей и отправилась в гости к Шейки.
— Талли, ты просто ужасно выгладишь, — сказала ей Шейки.
— Спасибо, подруга, — ответила Талли.
— Что с тобой?
— Мало сплю, — объяснила Талли.
Женщины болтали в основном о детях, о школе, о работе Талли. Да, она ей нравится, сказала Талли. Да, все складывается очень хорошо. Тяжелая работа, нередко неблагодарная, но она считает, что это ее единственное призвание. Ее предназначение.
— Сейчас ты похожа на Грима Рипера, Талли, — сказала Шейки. — Ты выглядишь так, будто твое предназначение носить черное рубище и бродить с посохом по домам. Что случилось?
Талли молчала.
— Робин ушел из дома, — наконец сказала она.
— Во-о-от оно что… — Шейки прямо-таки задохнулась. — С чего это он?
— Дело в том, что я уезжаю в Калифорнию, — сказала Талли.
Помолчали.
— Вот оно что… — опять сказала Шейки. — Ты пришла попрощаться?
Талли кивнула.
— Ты забираешь обоих детей?
Талли кивнула еще раз.
— Он отдал тебе Бумеранга? Это просто невероятно! Ты ведьма, Талли. Какое заклятье тебе помогло?
— Я не могла уехать без Бумеранга.
— Когда ты уезжаешь?
— Скоро, — сказала Талли и подумала: «Как я ненавижу этот слово — скоро».
— Чудесно. Так какого же черта ты так мрачно выглядишь? Почему не сияешь от радости?
«Я не могу его оставить! Я не могу его оставить! Я не могу его оставить!» — кричало в голове у Талли.
— Просто много хлопот, — со вздохом ответила Талли, совершенно не думая ни о каких хлопотах. — Нужно подать заявление об уходе с работы. Нужно собрать вещи. Доделать кое-какие дела. Знаешь, Бог поздновато наделил меня совестью.
— При чем здесь совесть, Талли? — Шейки погладила ее по руке. — Мне грустно. Мне грустно, что ты уезжаешь Я буду скучать по тебе. Так, значит, он решил взять тебя с собой. Удивительно.
— А я решилась поехать. Это еще удивительнее, — неуверенно сказала Талли.
— Да, наверное. У вас уже есть где жить?
— Конечно. Он снят дом в Кармеле. Кармели — хорошо звучит, правда?
— Очаровательно, — сказала Шейки, но в глазах ее не было блеска.
Талли рассеянно кивнула.
— Послушай, Шейки, — вдруг спросила она. — Ты когда-нибудь смотрела свой выпускной ежегодник?
— Я частенько его смотрю, — ответила Шейки. — Так забавно видеть, какими мы тогда были. Ты с тех пор очень изменилась, Талли. Похорошела.
— Потолстела, ты хочешь сказать.
— Нет, похорошела. А вот я поседела, хоть это пока и незаметно.
Талли внимательно посмотрела на волосы своей подруги.
— Я бы никогда не заметила.
— У тебя нет никакой мечты, Талли? — спросила Шейки, пристально посмотрев на нее.
Талли не ответила.
— Ты счастлива, Шейки? — в свою очередь спросила она.
— Да. Я счастлива. Конечно, счастье совсем не такое, каким я его представляла тогда, но я счастлива. Так у тебя нет мечты, Талли? — еще раз спросила она.
— Да, — солгала Талли.
— Это плохо. Потому что если бы у тебя были мечты, многие, из них осуществились бы.
От этих слов Талли беспокойно заерзала на стуле.
— Как он сейчас выглядит? — спокойно спросила Шейки. — Я не видела его четыре года. Все так же неотразим?
Талли кивнула.
— Он носит все тот же красный свитер. Но у него появились морщинки. У глаз, у рта, на лбу. Стало меньше волос.
Шейки улыбнулась
— Есть все-таки Бог на небе! Джек Пендел — лысый! — воскликнула она.
Талли поднялась. Шейки тоже встала и обняла ее.
— Счастья тебе, Талли. Счастья вам обоим. Мы с Джул будем скучать по тебе.
— Ну что ты на это скажешь? Она решила вернуться в Топику именно тогда, когда я собиралась уезжать.
— А куда делась Лаура? — спросила Шейки. — Мне казалось, они были так близки.
— Лаура, очевидно, нашла себе другую поживу. Мужскую. Кажется, она в августе выходит замуж.
— Бедная Джул. Как она это восприняла?
— Ужасно, конечно, — сказала Талли.
— Да, ей, должно быть, тяжело, — сказала Шейки. — Мне никогда не нравилась эта Лаура. Я надеюсь, что Джул останется здесь. Я люблю ее.
— И я ее люблю, — улыбнулась Талли.
Талли уложила детей спать, включила телевизор, восьмой канал. Показывали ретроспективу фильмов с Джеком Николсоном. «Пять простых пьес», «Половые сношения», «Полет над гнездом кукушки». Медсестра Рэтчед кого-то Талли напомнила: суровое лицо, неровно подстриженные; волосы… Что-то всплыло в памяти, но снова ушло в глубину. Талли так и заснула на диване перед телевизором во время сцены в автобусе в «Полете над гнездом кукушки»..
Ночью у Дженни подскочила температура. Талли сидела с ней внизу. Малышка могла спать только на руках у матери, и Талли нежно баюкала ее. «Почему меня никто не баюкает? — думала Талли. — Мне тоже нужно, чтоб меня баюкали на груди».
Она поцеловала Дженни в мягкую младенческую макушку, покрытую светлыми волосиками, вдохнула ее нежный запах. «Я лишу его этой радости. Он не будет растить ее, не будет укладывать спать, не будет купать, не будет гулять с ней. Не услышит, как она назовет его папой, не увидит ее ни в маскарадном костюме, ни в вечернем платье. Не увидит в ванной голенькой, с порозовевшим тельцем. Не узнает, как она будет расти. Он не узнает всех этих чудес, скрытых в двух маленьких, толстеньких ручках, в пухленьких ножках, в светлой головке. О Боже! Как я хочу, чтобы он был с ней, а она с ним!»