Джасинда Уайлдер - Там, где сердце

— Почему ты ушел? — это единственный вопрос, который действительно имеет значение.

Он вздыхает.

— Я должен был, — он смотрит на меня, не моргая, и в его глазах я вижу ответ. — Не только потому, что был не в состоянии признать свою влюбленность в тебя, но и... потому что должен был обрести внутренний покой, чтобы двигаться дальше.

Его слова потрясают меня. Я смотрю на него долгим-долгим взглядом.

— Ты был влюблен в меня?

Лок улыбается легкой усталой улыбкой.

— Все еще влюблен.

— Все еще?

Он кивает.

— Не думала, что когда-нибудь еще тебя увижу.

— Я тоже. Я звонил тебе несколько месяцев назад.

Я хмурюсь.

— У меня нет телефона, Лок. Я отключила его, когда вернулась в ВБГ.

Он криво ухмыляется.

— Я так и понял.

— Что бы ты сказал, если бы тогда я ответила?

Закрыв глаза, Лок проводит руками по лицу.

— Что люблю тебя. Что... скучаю по тебе. Что хочу видеть тебя.

Я, наконец, могу заглянуть за его плечо и увидеть, что творится за пределами палатки. У меня дрожит подбородок.

— Насколько все плохо?

Лок протяжно вздыхает.

— Очень плохо. Реально очень плохо. Мы были довольно далеко от эпицентра, так что, по сравнению с остальными, легко отделались.

Я вздыхаю.

— Должно быть, толчок был очень мощный.

— Восемь и две десятых по шкале.

— О, Боже.

— А ведь они только что закончили восстанавливать город после серии землетрясений несколько лет назад. Это ужасно, — убирая руки от лица, он смотрит на меня. — Как ты себя чувствуешь?

— Головокружение, жажда, слабость. Но лучше.

— Хорошо. Ты проспала тринадцать часов. Я беспокоился.

— Тринадцать часов? — я пытаюсь сесть. — Вот черт, доктор Ван Эйк наверняка…

— Когда ты будешь готова, не раньше, — прерывает меня Лок.

Затем наступает тишина. Долгая и глубокая. Наши взгляды встречаются.

— Я тоже скучала по тебе, — признаюсь я.

Он протягивает руку.

— Иди ко мне.

Медленно и осторожно я поднимаюсь, делаю несколько неуверенных шагов к его кушетке и оказываюсь в его объятиях. Мир за пределами палатки — это настоящий ад из руин и обломков, но здесь? Когда его руки обхватывают меня? Все это не имеет значения. Не сейчас.

Он поворачивается ко мне лицом и утыкается носом в мои волосы.

— Боже, Найл, — его голос дрожит и срывается. — Я так скучал по тебе. Просто невыносимо.

— Ты ушел, — я ненавижу оттенок злости в моем голосе. — Ты просто ушел. Даже не попрощался.

Его голос звучит так тихо, что мне приходится прислушиваться.

— Я не мог… если бы я тогда задержался, то признал бы свою безвольность. Мне нужно было стать мужчиной, который достоин любви, Найл. Ты бы любила меня и таким, но… я должен был почувствовать себя человеком, достойным твоей любви.

— И... что? Ты вступил в «Красный Крест»?

— Не... не совсем.

Я чувствую, что он скрывает от меня правду.

— Лок.

Его глаза встречаются с моими.

— Что это ты скрываешь?

Он вздыхает.

— Многое, я полагаю. Тебе говорит о чем-нибудь название «Тридцать первый шаг»?

Я пытаюсь припомнить.

— Ходят слухи о новой компании, которая жертвует много денег и ресурсов организациям по оказанию помощи. Я помню разговоры о том, что основал ее какой-то плейбой, и что она некоммерческая.

Он ерзает и вздыхает.

— Я... это я.

Я хмурюсь.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Это моя компания.

— Но говорят, что парень, который управляет компанией, был миллионером или что-то в этом роде. Типа, причуды богача. О нем ходила куча слухов, но я особо не вдавалась в подробности — не было времени.

Он кивает.

— Слухи, в основном, правдивы. Я из богатой семьи. Мой дед сколотил состояние на нефти и недвижимости, отец расширил семейный бизнес, а после его смерти мама взяла все в свои руки. С тех пор она умножила состояние в несколько раз. Как единственный наследник, я должен был принять управление бизнесом на себя, но никогда не думал об этом. Я, вроде как, собирался умереть, так что нахрен бы он мне нужен, верно? Поэтому я предпочитаю говорить, что богата моя семья, а не я. Я не сделал ничего, чтобы заработать хоть цент из моего наследства.

Я киваю.

— Кажется, я понимаю различие. Когда ты говоришь, что твоя семья богата…

Он пожимает плечами.

— Я никогда не уделял цифрам слишком много внимания. Кажется, речь идет о состоянии где-то в районе... нескольких сотен миллионов. Или больше.

Мне немного не по себе.

— А у тебя лично?

Лок еще раз пожимает плечами, как будто это неважно.

— У меня акций, ну, не знаю... на несколько миллионов.

— И ты жил в обшарпанном мотеле «Ла Квинта»?

Он смеется.

— Они разрешают держать домашних животных, — говорит он, пожимая плечами.

Я пытаюсь разобраться в своих мыслях и чувствах.

— Итак, это ты основал «Тридцать первый шаг»?

Он кивает и пытается поймать мой взгляд.

— После торнадо я понял, что хочу помогать людям. Делать то, что делаете вы, но... по-своему. Я никогда не имел ни малейшего интереса к семейному бизнесу, не хотел торчать целыми днями где-нибудь в офисе, считая прибыль или анализируя условия договоров, или что-то в этом роде. В тот день в Оклахоме... я изменился. Ты изменила меня. А потом торнадо, и то, что я помогал... это что-то значило. Я что-то значил. Я сделал что-то хорошее. Не для себя, а для кого-то другого. Я всегда думал только о себе, о том, как доставить себе удовольствие, забывая о том, что смерть стоит на пороге. Я никогда не делал того, что имело бы какую-то значимость или ценность. И понял это там, в Оклахоме. Я не врач. Не опытный бизнесмен. У меня нет полезных умений. Все, что у меня есть — это время и деньги. Их я и использую.

— И когда ты сказал, что уехал, потому что хотел стать достойным моей любви…

— Это не единственная причина. Может быть, Оклахома положила этому начало. Но теперь мне нравится. Это как миссия. Как цель.

— А теперь… тебе кажется, что ты достоин моей любви? — в моем голосе... я даже не знаю. Отчаяние и надежда одновременно.

— Да, — он смотрит на меня, и взгляд этих сине-зеленых глаз обжигает и ласкает одновременно. — И теперь я не отпущу тебя.

— Лучше не отпускай.

— Ты ведь понимаешь, что пройдет еще несколько недель, прежде чем мы сможем остаться наедине?

Я вздыхаю.

— Это приходило мне в голову, да. Но я ждала так долго, так что смогу подождать еще. Кроме того, люди нуждаются в нашей помощи.

— А если я не могу подождать?

— Тогда мы что-нибудь придумаем. Ты же смышленый парень — уверена, ты что-нибудь придумаешь.

И потом он вырубается — иначе не сказать. Я даю ему немного поспать и прижимаюсь ухом к его груди. Чувствую, как бьется его сердце. Пока лежу у Лока на груди и слушаю его сердцебиение, я позволяю себе пару минут поскучать по Олли.

Тук-тук... тук-тук... тук-тук.

Это сердце Оливера. Бьется. Живое. Как напоминание. Мне и сейчас больно, и я знаю, что так будет всегда. Но потом Лок сжимает мою талию. Я чувствую его дыхание, его сердцебиение — сильное и ритмичное — и разрешаю этой боли остаться.

Иногда, я думаю, нужно немного боли, как напоминание о том, что в жизни есть место и хорошему.

Я так долго избегала жизни, потому что не могла справиться с болью. Но когда вы сталкиваетесь с невозможным, когда вы разрешаете себе чувствовать боль, когда даете ей пройти через вас и не позволяете страху и боли захватить вас в плен, вы понимаете, что жизнь стоит того, чтобы жить. Вы открываете в себе силу. И заново открываете красоту.

Любовь — всегда риск. Иногда вы теряете, как случилось со мной. Но я ни на что не променяю ни единой секунды рядом с Оливером, даже если это означает, что я снова его потеряю. У меня было что-то удивительное, и да, я потеряла это. Больно. Больно до сих пор. И будет больно всегда. Но боль — не единственное, что существует в мире. Есть и другое. Красота.

Я не засыпаю сразу, хотя Лок давно уже похрапывает рядом. Я обнимаю его и позволяю ему себя обнимать. Чувствую его сердцебиение, считаю удары и благодарю Бога за каждый из них.