— Ты сдала позицию, которой мы решили придерживаться вчера вечером.
— Знаю, Росс, я сожалею. До ноября и впрямь не так долго ждать, но вспомни себя в детстве: когда ложишься спать, каждая ночь немного похожа на смерть. И кажется, что целый месяц проходит, пока не наступит утро. Конечно, Клоуэнс уже не ребенок, но даже в ее возрасте три четверти года — чуть ли не полжизни. Я вдруг подумала, что более близкая дата принесет ей радость, и если этому суждено случиться, два дополнительных месяца ничего не изменят.
Росс медленно прохаживался по комнате и рассеянно переставлял с места на место книги и безделушки.
— Большинство здравомыслящих людей вообще бы запретили такой брак, не говоря уже об обсуждении его сроков!
— Знаю, — проговорила Демельза.
— Знаешь? И тем не менее...
— Но ты же не такой, правда? Ты никогда не наказывал детей. Росс, я считаю, нам нужно согласиться.
— А ты знаешь, что я подловил его, когда спрашивал о затонувшем приватире? Я сказал, что он сел на мель у мыса Гри-Не, а до этого он утверждал, что у островов Силли. Он не поправил меня... Правда, честно говоря, в моем вопросе был еще один пункт, и Стивену было важнее ответить на него.
— По крайней мере, — заговорила Демельза, — она не сбежала. До сих пор всё было цивилизованно.
Они на некоторое время задумались.
— Ты полагаешь, есть чего бояться? Если запретить брак... а если она так сильно его любит?
— Так бы и выяснили.
— Не самый лучший способ.
Росс присел на корточки у камина, потом снова выпрямился, почувствовав боль в лодыжке. Наклонившись, он пошевелил раскаленные угли. На лице мерцали отблески огня.
— Ты не чувствуешь себя стариком из-за всего этого? — спросила Демельза.
— Стариком?
— Скучным. Осторожным. Пожилым! Если нельзя откровенно запретить, то следует призвать к благоразумию. Посоветовать поостеречься. Заставить подождать. Никогда не думала, что все произойдет именно так!
— А как, по-твоему, это должно было произойти?
— С радостью. С нашим участием. Твоим и моим. Не мы ли всегда были готовы поставить многое на карту? Я думала, что с распростертыми объятиями кинусь на шею зятя и воскликну: «Добро пожаловать!»
Отблески огня исчезли с лица Росса, когда он сгребал уголь и смотрел, как серый дым поднимается кверху.
— Мне тоже не лучше. И не легче. Если я соглашусь на их брак, то тут же превращусь для всех в скупердяя, предложив Стивену лишь возможность начать работать с Джонасом. Учитывая все мои знакомства в графстве, я бы мог найти ему место получше.
— Может, со временем найдешь.
— Может... Со временем. Оказаться жадным — пренеприятное чувство, особенно по отношению к Клоуэнс, которая так щедра. Это ее жизнь, и пусть она решает. Ни за что не поверю, что человек, которого она выбрала, не заслуживает нашей любви и поддержки. Но в данных обстоятельствах будет правильней для обоих, чтобы начало их совместной жизни было не слишком легким.
Демельза задумалась на мгновение.
— Когда прошлым летом я была в Бовуде, — начала она, — дамы обсуждали одну богатую наследницу восемнадцати лет, которая вышла замуж за «ничтожество», как они его описывают. Естественно, я даже не представляю, каким методом они вычисляют меру стоимости человека! Помню, миссис Доусон сказала: «Всем нам, к сожалению, известно, что может сделать с непорочным женским телом власть мужчины, как может его поработить». Я прекрасно запомнила эти слова. Она сказала: «Ум, разум, сила духа — они об этом забыли. Только это может одолеть любое наваждение, а границы между добром и злом размыты». Вот что она сказала. Позже я много об этом размышляла.
Росс пристально посмотрел на нее.
— Что же ты предлагаешь?
— Ничего, дорогой. Я просто говорю, что когда люди влюбляются, то не всегда судят по положительным качествам, добродетели и доброте. И мы не можем думать и чувствовать за других...
Он не отрывал от нее взгляд. Прекрасно зная жену, он гадал, откровенна ли она с ним или чего-то недоговаривает.
— Я предпочел бы, чтобы мы настояли на ноябре... — сказал он.
Демельза на самом деле промолчала о неприятном событии, о котором сегодня утром услышала в доме Пэйнтеров, этом рассаднике слухов. Пруди, отодвинув Демельзу подальше от ушей язвительного Джуда, который ныл, будто дождь всю ночь заливал его лысину, извиняющимся тоном поведала ей о сплетне, шепотке, слушке, который разнесся по всей деревне. Она не знала, следует ли ей говорить об этом или попридержать язык, но иногда лучше упомянуть грязную, жалкую, лживую и вонючую сплетню, чтобы пресечь ее на корню. Слух был такой, и она просит прощения за его упоминание, но видели, как мисс Клоуэнс и этот чужак входят и выходят из Тренвита. Понятно дело, это лживый слушок, но ей показалось, что все-таки надо упомянуть о нем.
Демельза поблагодарила Пруди и ничего не ответила, сделав вид, что не придала этому особого значения. Но оставшись в одиночестве, она в это поверила, и в ее сознании произошли перемены. Она думала, что знает дочь, верила, что та еще невинна, но представляла, в каком напряжении находится Клоуэнс, не только из-за Стивена, но из-за собственного темперамента.
Она бы ни за что не упомянула об этом слухе Россу. Каким-то образом надо аккуратно предупредить Клоуэнс больше туда не ходить, ни за что на свете, потому что если слух достигнет ушей отца, то ей несдобровать. Редко можно угадать реакцию Росса, но в этом случае даже гадать не надо. Скорее всего, он взашей выгонит Стивена из дому. Хотя это будет несправедливо по отношению к нему, потому что только Клоуэнс могла отвести его в Тренвит.
Росс не способен поднять руку на дочь, но взамен мог отыграться на женихе. Удивительно, думала Демельза, но гнев Росса вызовет не безнравственность этого поступка — он безоговорочно поверит всему, что скажет дочь, — а непростительные встречи в Тренвите. Она даже не представляла, как себя будет чувствовать Росс, если Джордж напишет ему: «Мои слуги, братья Харри, недавно были удивлены неоднозначным поведением твоей дочери, мисс Клоуэнс Полдарк, обнаружив ее в обществе одного из любовников, некоего захудалого моряка, они незаконно вторглись на мою землю и дом в Тренвите. Не мог бы ты сообщить ей...»
Такое невыносимое унижение Росс никогда бы не простил Клоуэнс и Стивену. Слава Богу, этого пока не случилось. Несомненно, эти посещения, какую бы цель они ни преследовали, следует немедленно прекратить.
Глава четвертая
Уил-Лежер открылась в среду, двадцать пятого марта. За два месяца все детали насоса, доставленного на берег, подняли на лебедке — мучительно медленно и осторожно — и собрали под руководством Джереми Полдарка.
Старый основной ствол шахты располагался примерно в пятидесяти ярдах от того места, где установили насос, и поговаривали, что не использовать его — ужасное расточительство, поскольку строительство нового ствола означало три месяца непосильного труда десятка людей. Однако Джереми отказался даже рассматривать этот вариант. Первоначальный ствол шахты был слишком узок, да к тому же, хоть и шел сначала вниз, но через десять саженей начинал отклоняться, так что шахтерам приходилось спускаться за рудой под углом.
Джереми предпочел отказаться от изгиба одной из штанг насоса в шестидесяти футах под землей, хотя он знал, что так часто делают. К тому же размещение насоса на этом месте, в небольшом отдалении от основного объекта, позволило установить его примерно сорока футами ниже. Теперь исчезла необходимость поднимать воду на поверхность, а только на высоту самой низкой штольни, откуда зимой и летом вытекает желтоватый ручеек к пляжу у подножия утеса; экономия же высоты, учитывая более значительную глубину шахты, обещала экономию нагрузки на штанги насоса.
Свежеустановленные насосные штанги крепились на еловые балки, вроде тех, что используются для корабельных мачт, но только не круглые, а квадратные в сечении. Балки крепились друг к другу длинными железными пластинами по всем четырем деревянным сторонам и зафиксированными поперечными болтами. Таким образом они становились прочными, прямыми и образовывали единый стержень, приделанный верхушкой к перекладине двигателя. Вдоль ствола шахты через некоторые промежутки шли направляющие, дабы предотвратить колебания или изгиб стержня из балок под нагрузкой. Уже сегодня новый насос впервые поднимет эти тяжелые штанги из недр шахты, а затем, достигнув верхнего предела, позволит штангам опускаться обратно под собственным весом и под давлением заставить воду двигаться вверх по столбам параллельных труб — шаг за шагом, одну емкость за другой, пока она не достигнет уровня штольни, по которой благополучно побежит к пляжу и морю.