— Я знаю, — ответила Амелия, порывисто сжав руку мужа. — Знаю.
— Я имею полное право разобраться с ним, Амелия. Он похитил из дома и опозорил невинную девочку и должен ответить за это. Ты больше не можешь его защищать.
— Я… я уже отослала его прочь.
Спенсер ошеломленно отстранился.
— Ради его блага и ради твоего тоже. Нельзя допустить жестокости. — Амелия отвела глаза и судорожно сглотнула. — Я пообещала встретиться с ним в скором времени. Я одолжила ему Капитана, но, клянусь, он вернет тебе лошадь.
— К черту лошадь. — Словно она имела для Спенсера какую-то ценность. Он бы с радостью отдал любого жеребца, кобылу или жеребенка из своих конюшен, лишь бы предотвратить события сегодняшней ночи. — Куда он отправился?
Амелия избегала смотреть мужу в глаза.
— Спенсер, ты же знаешь, что я не могу сказать те…
— Можешь. И скажешь, потому что я прошу об этом. — Спенсер схватил Амелию за подбородок и заставил ее поднять глаза. Черт возьми, он больше не будет терпеть. — Тебе придется сделать выбор, Амелия. Я чертовски устал выступать на вторых ролях и наблюдать за тем, как ты отдаешь всю свою любовь и нежность этому бандиту. На этот раз ты не можешь оставаться преданной обоим. Он похитил мою подопечную. Так что или ты скажешь мне, куда поехал Джек и позволишь мне разобраться с ним, или…
— Или?
— Или ты уйдешь. Отправишься за ним, а меня оставишь. Потому что так дальше продолжаться не может.
Внутренний голос кричал, молил, увещевал: «Возьми свои слова обратно, пока она не поняла, что ты сказал». Спенсер понимал; что, начав обсуждать этот предмет сейчас, поступил крайне порывисто, необдуманно и глупо. Разве можно было заставлять ее делать выбор именно сейчас, когда будущее всех участников этой истории висело на волоске? Но мозг Спенсера отказывался принимать решения рационально. Вместо него говорило сердце — измученное и израненное. Спенсеру требовалась вся Амелия. Вся целиком. И если она не может ему этого дать, то лучше узнать об этом сразу и начать жить с болью.
Спенсер прочитал ответ в глазах Амелии, прежде чем она произнесла его вслух:
— Мне жаль. Но утром я поеду к нему.
Внутренний голос тотчас же перестал кричать, затянув вместо этого заупокойную песнь: «Ты заслужил это, безмозглый чурбан. Она бросает тебя. Сегодня утром».
Но ведь утро почти наступило, не так ли? Тусклый свет проникал в библиотеку, освещая такие родные и знакомые черты. Впрочем, Амелия всегда была прекрасна на рассвете. Даже в то первое утро в экипаже. Именно тогда Спенсер решил жениться на ней, сделать ее своей. И где-то в промежутке между тем и этим рассветами он научился любить ее больше жизни. Только вот она всегда принадлежала лишь себе. А Спенсер не хотел принуждать ее остаться. Он хотел, чтобы она сделала это добровольно.
Рассвет уже окрасил реку розовым цветом, но в душе Спенсера по-прежнему царила непроглядная ночь. Он смотрел на свои пальцы с застывшей кровью и грязью под ногтями и на молочно-белые кончики ногтей Амелии.
— Ты должен отвезти Клаудию домой, в Брэкстон-Холл. Ее должен осмотреть доктор. Но больше всего она сейчас нуждается в любви и дружеской помощи. Девочке нужен ты, Спенсер.
— Но… — О дьявол. Он должен это сказать. — Мне нужна ты. Я понятия не имею, что с ней делать. Я даже не знаю, как разговаривать с ней.
Амелия криво усмехнулась:
— Ты обладаешь пугающим интеллектом. И я верю, что ты во всем разберешься сам. — Амелия взяла со стола бумаги, в которых Спенсер узнал все еще неподписанную купчую на дом в Брайербэнке, и свернула их в трубку. — Документы я забираю с собой.
— Я вижу.
Взгляд Амелии упал на их руки, когда она снова заговорила:
— Я должна сказать тебе еще кое-что. Кажется, я тоже беременна.
— О Господи. О, Амелия. — Еще никогда слова не наполняли Спенсера такой безудержной радостью и нестерпимой мукой одновременно. При мысли о том, как тело Амелии округлится и как он будет нянчить их ребенка… Спенсеру показалось, что с неба упала звезда и проложила сверкающий путь прямо в его сердце. Ему хотелось быть с Амелией одной семьей, как не хотелось еще ничего в жизни, и ничто не смогло бы сделать его счастливее, чем это известие. Но в этот же самый момент в ушах Спенсера зазвенели его собственные высокомерные слова: «Я обеспечиваю тебе безбедное существование, а ты рожаешь мне наследника». Амелия уезжала сегодня утром и увозила в себе причину, по которой могла никогда больше не возвращаться назад.
Спенсер мысленно попросил Бога о том, чтобы родилась девочка.
— С тобой все в порядке? — спросил он, судорожно сглотнув. — Может быть…
— Все хорошо, — заверила мужа Амелия, с улыбкой посмотрев на свой живот. — Даже очень. Женщины рода д’Орси созданы для того, чтобы производить на свет потомство. Мы крепкие.
Но прежде чем Спенсер успел найти тысячу других эпитетов, более подходящих Амелии, нежели грубоватое слово «крепкая», его жена отвела взгляд.
— Ты так и не закончил игру, — произнесла она.
Спенсер проследил за взглядом жены. На столе по-прежнему лежали карты и ставки. В середине — обрывок бумаги с написанной на нем суммой в двадцать тысяч фунтов и два жетона, принадлежавшие Эшуорту и Лео. Беллами так и не положил на стол свой жетон, да и Спенсер не успел подняться за своими семью.
Впрочем, для него это больше не имело значения.
Он медленно поднялся на ноги, ощущая боль в натруженных растянутых мышцах. Спенсер подозревал, что его раны начнут давать о себе знать в последующие несколько дней. Сделав шаг, он почувствовал, как грудь пронзила острая боль, и оперся рукой о стол.
— Святые небеса, Спенсер. — Амелия тут же подбежала к нему. — Что с тобой случилось?
Теперь, когда библиотеку озарил свет утра, Амелия не могла не заметить ссадины на его коже, запекшиеся пятна крови на сапогах и наполовину оторванный рукав.
— Упал, — пояснил Спенсер, с трудом делая вдох. — Сломал пару ребер, наверное.
— Я немедленно пошлю за доктором. Ты порезался? На тебе так много крови.
— Она не моя.
Амелия не попросила объяснений. К сожалению. Спенсер мог бы оставить без ответа вопрос, но против этого терпеливого молчания у него не было защиты.
— Я ехал верхом на Джуно, — поспешно произнес он, желая покончить с этим раз и навсегда. — На обратном пути, она оступилась и упала в яму. К счастью я вылетел из седла, иначе раны были бы куда серьезнее. А Джуно сломала ногу в нескольких местах. Она ужасно страдала. Доставить ее домой не было никакой возможности, но даже если б ее сумели вылечить, она осталась бы хромой. Поэтому…
— О нет. — Голос Амелии сорвался. — Тебе пришлось ее застрелить?..
Глаза Спенсера обожгли слезы, когда он кивнул в ответ.
— Спенсер. — Вытерев глаза рукой, Амелия ощупала его торс. — Тебе будет очень больно, если я тебя обниму?
— Наверное, — ответил герцог, — но я потерплю.
Амелия подошла к мужу и, просунув руки под сюртук, обняла его за талию. А потом мучительно медленно прильнула к нему и уткнулась лицом в его плечо. Но этого было недостаточно. Спенсер обнял жену за плечи одной рукой и крепко прижал к груди. Боль оказалась ужасной, но не ужаснее той, что будет мучить его, когда Амелию придется отпустить.
— Мне так жаль, — произнесла сквозь слезы Амелия. — Так жаль. Джека, Клаудию, Джуно… Как бы мне хотелось, чтобы все сложилось иначе.
— Мне тоже.
Отерев глаза тыльной стороной ладони, Амелия отстранилась.
— Я лучше переоденусь и соберу вещи.
— Подожди. — Спенсер достал из нагрудного кармана носовой платок и протянул его Амелии, понимая, что она узнает его, даже не разворачивая. Если она действительно решила покинуть его, то платок больше не должен ему принадлежать. Спенсеру удалось каким-то образом беспечно улыбнуться. — Неужели герцогиня не может позволить себе купить носовой платок?
Амелия взяла платок, не произнеся ни слова, посмотрела на него, а потом развернулась и ушла.
Спенсер еще некоторое время стоял, ибо любое движение причиняло ему нестерпимую боль. Много времени прошло или мало, Спенсер не знал. Он вполне мог простоять так до полудня, если бы в дверь не постучался Эшуорт.
— Надеюсь, они здесь, — произнес он, — потому что нигде между Колфордом и Глостером их нет.