Но перед осмотром квартиры, едва войдя и не утруждая себя чаепитиями либо беседами, они с Никитой рухнули на двуспальную кровать, заправленную впопыхах, и долго целовались, не имея сил оторваться друг от друга. Он кусал её нижнюю губу, она постанывала от наслаждения, помешанного на отрезвляющую боль.
Никита так изменился — совсем иной, не тонкокостный подросток, пытающийся казаться взрослее и строже. Настоящий мужчина, который прижал её к матрасу и не выпускал. Он тяжело дышал и рассматривал её новым взглядом, от которого Саша покрывалась волной мурашек.
А потом Никита, посапывая, заснул, а Саша, выбравшись из его горячих объятий, вымылась и насухо вытерлась махровым полотенцем. Мамочки, то пахло ментолом! Как Никита, её Никита! Она сжимала полотенце и не могла отпустить его. Затем осмотрела полочки холостяцкой квартиры — ни единого следа присутствия женщины. Он одинок. Может, он тоже ждал её? Неспроста же написал и предложил встретиться?..
Саша кружилась, обнимая полотенце. Как же она была счастлива!
Утром она встала с первыми лучами солнца и похозяйничала на кухне. К завтраку Никиту ждали бутерброды, блинчики и свежезаваренный чай. Он удивленно осмотрел стол, словно не понимая, откуда всё это, и пробормотал, целуя в висок:
— Спасибо.
27.
На него что-то нашло. Наваждение не иначе, потому как не могла обычная девчонка заставить Никиту восхищенно присвистывать. Сашка кардинально изменилась, из неказистой птички выросла в прекрасного лебедя. Всё то, что когда-то было недостатком: длинные руки, тонкий нос, худые плечики — превратилось в сплошное достоинство. Узкие лодыжки, высокая грудь, тоненькая шейка — Никита рассматривал её так, будто прежде не видел.
И лишь заметная хромота напоминала о девчонке, с которой он когда-то расстался.
Уже в кафе Никита понял: сегодня он с ней переспит. Проверит, как изменилась она под одежками, стала ли более раскрепощённой или не утратила былую невинность.
Как оказалось после, Саша умудрилась собрать в себе всё необходимое для того, чтобы запомниться надолго: скромность, ранимость, наивность; но с налетом страсти, нетерпения, жажды обладания. Маленькая птичка, ставшая бизнес-леди, с обломанным крылом, но взглядом, от которого в Никите просыпались демоны.
А утром Саша приготовила завтрак. Капец, ему никто из приходящих девиц не делал блинчиков — нельзя сказать, что Никита винил их за это. Он привык к тому, что женщина или уезжает раньше, чем он проснется (это касалось случайных знакомых из клуба), или остается в его доме, но не на правах хозяйки, а гостьи. Девушка может носить его рубашку, но не соваться в готовку.
Разумеется, Никита поблагодарил Сашу и даже съел ради приличия два бутерброда, но нешуточно встревожился: она уже лезет в его личное пространство — что будет дальше? Неужели возомнила, что всё как раньше — они вместе, между ними любовь, и всё такое?
Никиту разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, ему даже понравилась Сашина забота (в чем он, конечно, себе не признавался), но с другой — испугало. Ему двадцать лет, какие блины, какие серьезные отношения?!
Саша уехала сама, вызвав такси — хоть где-то поступила правильно. Никита слонялся туда-сюда, как тигр в клетке зоопарка. Взвешивал «за» и «против». Но в итоге решил, что написать ей было крупной ошибкой. Не дай бог, девочка влюбится; а ему потом расхлебывать последствия. Он-то не готов кого-то любить, даже её, пахнущую карамелью и фиалками.
К обеду позвонил единственный друг детства, с которым Никита не разорвал связь с входом во взрослую жизнь: Серый.
— Давай нажремся? — сходу предложил тот.
Никита почесал в затылке.
— Нет, ну, конечно, давай, а причина?
— Третий выкидыш за полгода, — коротко объяснился друг.
— В семь буду у тебя.
Они сидели в баре, пропахшем дешевым алкоголем. Курили, и едкий дым плыл по воздуху. Серый задумчиво стирал с запотевшего пивного бокала капельки влаги. Никита, решив разбавить обстановку тяжелого молчания, сказал:
— А я пересекся вчера с Сашей Савельевой. Помнишь такую? — Серый покачал головой. — Стареешь, брат, я с ней зажигал года три.
— Сашка?! — Широкие брови Серого взметнулись ко лбу. — Да ладно, и как она?
— Нормально. Похорошела, приоделась, открыла свое дело.
— Реально?! — Серый поднес к губам бокал и смачно отхлебнул. — Какой-нибудь салон красоты? Или школу танцев?
— Интернет-магазин. — Никита взял гренку, но не обмакнул её в соус — задумался. — Вполне успешный, как я понимаю. Не знаю, Серег, она мне показалась совершенно новой, такой классной. А в итоге утром приготовила блины.
— Короче, ты с ней переспал, — подытожил Серый. — Но тут она покусилась на твое личное пространство, и ты струхнул? Вкусные хоть блины?
— Да черт его знает, я не съел ни одного. В горло не лезли… Не могу, думаю, съем — и всё, и у нас отношения.
— А девчонка как среагировала?
— Я постарался нежненько выпроводить её нафиг. Мне кажется, она даже не подозревает, что была выставлена за дверь. Ну не люблю я, когда они ошиваются у меня как у себя дома. Что за наглость? Я же после того, как залезть к ней в трусы, не прошусь починить что-нибудь по хозяйству или не предлагаю себя окольцевать?
— Никитыч, а ты меня или себя в этом убеждаешь? — Серый прищурился. — Это же Сашка… Та Сашка, которую ты, помнится, искал.
— Это когда было.
Никита с горечью вспомнил, как разыскивал Сашу, как хотел извиниться перед ней. Но она куда-то переехала, не оставив своего адреса. Стерла контакты, а он тосковал без неё, задыхался.
Нет! Он тряхнул головой. Это было давно и неправда.
Ему никто не нужен, ему всего двадцать, и жизнь только начинается. А блины, черт возьми, это слишком серьезно!
— Может, Аленку все-таки положить в военный госпиталь? — сменил тему Никита. — Я попрошу отца, он посоветует хорошего врача.
— Ник, ты сам в курсе: не во враче дело. Нам сразу сказали, что из-за той неудачной операции плод может не прижиться, вот он и не приживается. — Серый стукнул кулаком по столу. — Кто б сказал мне в пятнадцать лет, что за один косяк мы будем расплачиваться годами.
Никита закусил губу. Жаль Серого. Он-то остепенился, женился в восемнадцать лет и уже был готов к детям, да только ничего у них с Аленкой не получалось. Каждая её беременность заканчивалась на больничной койке.
— Я не за советом пришел, — продолжил Серый, — а так, выдохнуть. Не могу находиться один, брожу взад-вперед и хочу выть как баба какая-нибудь. Сам ведь довел Аленку до такого, а расхлебывать ей. Она к маме уехала на выходные, а я лучше напьюсь в кабаке, чем буду дома. Поэтому давай просто нажремся, и всё.
Они опять замолчали. А что сказать? Слова кончились, да и не нужны они были. Болтовней их проблеме не поможешь.
Они выпили по три бокала пива и разъехались по домам. Встреча оставила горькое послевкусие. Дома Никита долго стоял под холодным душем, пытаясь если не протрезветь, то хотя бы избавиться от нехороших мыслей. Насухо вытерся полотенцем и пошел на кухню, где разглядывал блины так, будто они были произведением искусства. Съесть он их так и не отважился.
На телефоне три пропущенных от мамы. Никита нехотя перезвонил, втайне надеясь, что время позднее, и мама уже спит. Увы.
— Сын, я заходила вечером к тебе прибраться и нашла… — Ну что теперь? Трусы, волосы, чьи-то накладные ресницы? — Блины! Я мечтаю познакомиться с твоей девушкой!
Ага, сначала «мечтаю познакомиться», а потом: «чтоб я о ней больше не слышала» и «неужели ты собрался покинуть меня, как твой папаша?»
Отец ушел из семьи два года назад — и правильно сделал. Сказал, что больше не может терпеть склок и скандалов. И тогда мама переключилась на Никиту. Она лезла в его жизнь с поразительной наглостью, пыталась выведать, с кем Никита встречается — а после отвадить любую девушку от «своего ненаглядного сына». Никита ругался и обещал сменить замки, но не менял: квартира-то мамина, да и нехорошо это как-то, замки менять…
Но решать за себя он ей строго-настрого запретил. Хватит, решила один раз. Он после расставания с Сашей похудел на десять килограмм. Как давно это было… Неужели действительно он переживал и волновался, искал и надеялся, худел и перечитывал её открытки?