Аманда боготворила Тедди. Они были между собой полные противоположности, и по этой причине у них, казалось бы, не могло быть общих интересов. Аманда порой испытывала дискомфорт от непристойных шуток Тедди. Но в то же время Тедди была удивительно сердечной и великодушной. В доме, где явно недоставало душевного тепла, Тедди была как яркий согревающий огонь в холодную зимнюю ночь. Те редкие минуты, когда Тедди уделяла ей внимание, Аманда ценила больше всего на свете. Тедди часто экспериментировала с внешностью Аманды, возилась с ее волосами, укладывая их в самые разнообразные формы. Такие игры у них назывались «Приготовление в Голливуд». Правда, после таких экспериментов Аманда плакала в своей спальне. Но главное не в этом. Для обеих важнее всего был духовный контакт, возникавший в эти часы…

Удивительно, но Тедди способствовала интеллектуальному развитию Аманды. Несмотря на свою эмоциональную импульсивность, она имела цепкий ум, и любила обсуждать все затронувшие ее события, случившиеся в тот или иной момент, пытаясь во всем логически разобраться. Она могла быть легкомысленной и фривольной, но в уме ей нельзя было отказать. Так что Аманда вынуждена была почти всегда соглашаться с ее мнениями и выводами.

Итак, она вполне могла задохнуться в этом домашнем мавзолее приличий, но этого, к счастью, не произошло. Дисциплина многолетних занятий танцем и влияние сестры способствовали тому, что Аманда научилась во всем вырабатывать собственное мнение. Родители считали, что она угрюма и строптива и настаивали, чтобы она жила их жизнью. Они преследовали ее своими наставлениями. А поскольку она от природы была очень мягкой и ее метод самозащиты принципиально отличался от методов Тедди, очень долго мать с отцом думали, что Аманда поступит именно так, как они требуют. Ведь не было же у них хлопот с другими дочерьми, кроме Тедди, конечно.

Незадолго до восемнадцатилетия Аманды Тедди попала в беду. Ей было почти двадцать лет, когда это случилось. Несчастья можно было бы избежать, если бы не влияние посторонних…

Это должно было случиться.

Черт возьми! Ну почему они не успели прийти ни к какому решению до того, как родители узнали обо всем!

Погрузившись в старые воспоминания, Аманда не заметила, как перестала танцевать.

Она вдруг вспомнила долгий и тяжелый разговор, который, казалось, давно погребен временем.

Ее сестра Элеонора подслушивала аргументы Аманды, листая цветной глянцевый журнал.

Аромат вишневого сада исходил от потрескивавших в камине дров; дождь стучал по окну библиотеки, мягкий свет старинной настольной лампы падал на темный стол.

Эхо страсти звучало в голосе Аманды, когда она настаивала на своем решении ехать в Нью-Йорк после окончания учебы:

— Я должна танцевать профессионально. Мне необходимо учиться дальше, но здесь это просто невозможно.

Холод и лед явственно звучали в голосе матери, когда она объясняла, насколько дико для семьи Чарльзов то, что Аманда решила стать танцовщицей. Таким же тоном она говорила с дочерьми, когда они докучали ей своими детскими вопросами.

Маленький ротик Элеоноры скривился в кривую ехидную улыбочку:

— О, мама. Пусть она идет. Потом ей же будет хуже. Она хочет забеременеть, как Теодора.

Наступила тишина — как будто никого нет на несколько миль вокруг. Ее родители сидели как восковые фигуры, затем раздался ее собственный ломающийся крик:

— Откуда ты знаешь?

— Ты сука!

А потом, о Боже! Что было потом!

* * *

Аманда стряхнула с себя воспоминания как наваждение, испытывая физическое облегчение от возвращения к действительности. Взяв полотенце, она стерла холодный пот, выступивший у нее на лбу.

— Дерьмо, — прошептала она исступленно. — Дерьмо, какое все дерьмо.

Этих воспоминаний вполне хватило, чтобы окончательно испортить ее день. Она была так подавлена всем случившимся, что ей в самый раз было бы прихватить несколько часов сна, а вместо этого, растревожив память, она обеспечила себе бессонницу.

Глава 4

Тристана буквально распирало от ярости, когда он наконец смог выйти из здания главного управления полиции Рено. Плюхнувшись на сидение рядом с Джо Кэшем, он что есть силы захлопнул дверцу.

— Поехали в кабаре, Джо, — скомандовал он приглушенно. Затем его раздражение все же прорвалось наружу, и он буквально прокричал:

— Будь я проклят, если нам удастся кого-нибудь там застать. Собачья жизнь у полицейского, и везде одно и то же, — восстановив дыхание, он пробурчал себе под нос:

— Чтоб они все сдохли.

Джо, выслушав такую тираду, усмехнулся про себя, но сделал вид, что в одно ухо вошло, в другое вышло. Он прибавил скорость, буквально вонзившись в поток движения.

Тристан мрачно разглядывал пылающие на стенах домов световые рекламные щиты. Чертов капитан Твид с его требованиями привязать себя к стулу в тот момент, когда начнет действовать особая оперативная группа. Он не какой-нибудь кабинетный служака и не для того прибыл в Рено с другого конца страны. Маклофлину пришлось потратить несколько часов, прежде чем удалось убедить капитана Твида в своей правоте.

Ежедневные заголовки о продолжающихся убийствах противопоказаны городу, чья экономика держится на туризме, поэтому все, начиная от майора и кончая шерифом, стояли над душой у Твида, требуя ускорить поимку преступника. Справедливый в глубине души человек, Твид не мог не согласиться, что Маклофлин будет действовать с большей пользой и добьется наилучших результатов тогда, когда ему предоставят полную свободу действия.

Еще несколько часов ушло на то, чтобы отобрать самых лучших людей в оперативную группу. Тристан ворчливо признал, что в этом ему помог не только Джо, но и сам капитан Твид. Когда же они перетряхнули весь персонал и наконец собрали людей для инструктажа, Тристан захотел лично познакомиться с каждым членом оперативной группы. Здесь он проявил большой такт и выдержку, ибо, хотя сам он и бывал порой несдержан со своим начальством, с подчиненными он вел себя безупречно. У него был дар — выявлять самые сильные стороны того или иного человека и использовать их для успеха операции. Так что каждый из его новых подчиненных почувствовал себя окрыленным. Точно так же он действовал у себя в Сиэтле. Так что когда они с Джо покидали управление полиции, колеса только что созданного ими механизма уже заработали на полную мощность.

Джо резко свернул в переулок, и перед Тристаном предстал сияющий неоновыми огнями фасад отеля, на эстраде которого работала убитая ныне девушка. Отель располагался в самом сердце злачного района Рено. Оба копа вылезли из машины и решительно вошли внутрь.

Кабаре находилось рядом с казино, на первом этаже отеля. На его аляповато-роскошных дверях висела табличка: «Закрыто. Откроется в восемь».

Ну а в казино жизнь била ключом. Тысячи зеркальных поверхностей отражали свет ярко горящих люстр. В воздухе висел гул голосов, позвякивание колокольчика, звон монет, заглатываемых игральными автоматами, большинство из которых почему-то в основном были оккупированы белокурыми изящными леди в вечерних туалетах. Вся эта атмосфера азарта оглушила Тристана, на минуту у него даже потемнело в глазах, сердце стало биться чаще. Должно быть, он выпил сегодня слишком много чашек кофе. Но, не позволяя себе прислушаться к странностям собственного состояния, он решительно открыл дверь с табличкой «Закрыто» и шагнул в затемненное помещение кабаре. Джо последовал за ним.

Здесь все было по-другому. Плотные бархатные занавески на дверях отгораживали их от шума казино, превращая его в еле слышный звуковой фон. Тристан не мог не отметить высокое качество звукоизоляции. Несколько секунд они с Джо стояли в неподвижности, пока их глаза, ослепленные сияньем казино, привыкали к полумраку пустого холла, после чего решительно двинулись по коридору в направлении доносившегося до них звука рояля. Они открыли еще одну дверь, и перед их взглядом предстал фантастический мир странных чувственных впечатлений. В зале царила темнота, только лучи прожекторов освещали сцену, создавая немыслимый контраст света и тени. Пахло табаком и человеческим потом. Пианист небрежно исполнял замысловатую джазовую композицию. Неизвестно откуда доносившийся мужской голос отдавал команды, доски сцены ритмически скрипели; дюжина танцовщиц репетировала привычный для них танец.