Разговоры оборвались сами собой, когда три силуэта отодвинулись от стола и стали подниматься на сцену. Впереди шел Чарли, и в тот момент, когда он ступил на сцену, воцарилось гробовое молчание. Все смотрели на двух полицейских, шествовавших за ним.

— Думаю, вы уже все знаете, — рявкнул хореограф, бросив гневный взгляд на Ронду и Аманду. — С вашей стороны, милые дамы, было бы очень любезно проинформировать меня о случившемся немного раньше.

— Но мы пробовали, — горячо возразила Ронда, — если вы помните. Но вы не позволили нам и рта открыть.

— Возможно, Ронда, — неохотно признался Чарли, передернув плечами. — Что ж, очень жаль, что все так вышло.

Взгляд, который он бросил на Аманду, неожиданно был полон тепла.

— Ты в порядке?

Его нежданная заботливость застала ее врасплох. Она кивнула, надеясь, что этот жест будет воспринят как знак согласия, и ей не придется давать дополнительных разъяснений. Она вновь почувствовала себя бесконечно слабой. Ее подбородок и губы так задрожали, что пришлось изо всех сил сжать челюсти, чтобы не расплакаться. Ничего не видящим взором она несколько раз посмотрела по сторонам и только после этого смогла произнести хриплым и дрожащим от волнения голосом:

— Да, все в порядке.

В этот момент Маклофлин перехватил ее взгляд, и какое-то время они молча смотрели друг на друга. Аманда не могла понять, что он думает о ней, но что-то в его взгляде убеждало, что мысли его о ней не очень лестные. Она пожала плечами и отвела взгляд. В конце концов, почему ее это заботит? Какая разница, что он о ней думает! И все же… Никогда она еще не встречала человека, столь умело скрывающего свои мысли и чувства. Именно, то ее так и раздражало. Обычно ей удавалось добиться хотя бы намека на понимание своего собеседника, следя за его лицом. Но Маклофлин казался образцом олимпийской бесстрастности. Никогда прежде чье-то лицо, тем более лишенное всякого выражения, не вызывало в ней чувства собственной слабости и незначительности.

Аманда всегда гордилась своим умением владеть собой. Это было просто необходимо в танце, но все же достичь такого умения было не просто. Она долго упражнялась, прежде чем добилась требуемого уровня самоконтроля. Теперь же волнение, испытанное ею при одном взгляде на Маклофлина, впервые заставило ее задуматься над тем, что, возможно, все ее упражнения были напрасны. Аманда могла заставить себя выполнять любую работу, какой бы трудной и неприятной она не была. Однако она не умела и не считала нужным скрывать свою неприязнь к кому-либо или чему-либо. Маклофлин был одним из тех, кто вызвал у нее чувство неприязни. Но его холодный и циничный взгляд красноречиво говорил, что он способен дать отпор любым проявлениям неприязни к себе. И никто, глядя на лейтенанта Маклофлина, не мог даже предположить, чего эта способность на самом деле ему стоила.

«Все хорошо, расслабься, крошка, — приказала себе Аманда успокоительным тоном. — Если ты будешь так реагировать на все, тебе не миновать нервного срыва. Впрочем, у тебя реакция живого человека, чего не скажешь о Маклофлине, который напоминает робота».

Аманда снова взглянула на Тристана, пытаясь поймать хоть какое-то проявление чувств на его лице, но ее постигло разочарование. Похоже, она плохо понимала жизнь.

Впрочем, Аманда не слишком переживала, что ее попытка потерпела поражение. Она не смогла прочесть ничего на лице Тристана, зато отношение к нему явственно читалось на ее лице, и это выводило его из себя. Это была открытая неприязнь. Тысяча чертей — это бесило его! Не хватало того, чтобы он влюбился! Вздрогнув, он отвернулся. Ровным спокойным голосом он немедленно начал расспросы сгрудившихся вокруг него танцоров. Через несколько минут он уже знал имена всех членов труппы.

Аманда осталась в одиночестве, краем глаза наблюдая за двумя полицейскими. Она не желала ни с кем ни о чем говорить, но, опустившись на пол, почувствовала изоляцию, заметив, что мимолетные взгляды ее товарищей по труппе как бы определяют ей сейчас особое место. Она полагала, что каждый из них радовался, что избежал опознания трупа Марианны, а сейчас желал отстраниться от нее. За прошедшие три года труппа стала для нее почти семьей, стала значить для нее больше, чем ее собственная семья. Поэтому сейчас она почувствовала себя брошенным ребенком.

* * *

Лейтенант Маклофлин стал спрашивать, знал ли кто-нибудь из присутствующих что-то о предыдущих жертвах. Аманда переглянулась с Рондой.

В это время чья-то рука погладила плечо Аманды, и она вздрогнула и оглянулась. Вскинув голову, Джун, новенькая танцовщица в труппе, стояла рядом с нею, дружески мило улыбаясь:

— Мне жаль, что тебе одной пришлось пережить столько страшных минут, — прошептала она, наклонившись. — Ты всегда была так добра ко мне, ты мне так помогла, когда я была такой неуклюжей…

Слезы благодарности навернулись Аманде на глаза, она смущенно заулыбалась, с нежностью ощущая руку Джун на своем плече.

— Спасибо тебе, — прошептала она с нежностью, глядя на уходящую танцовщицу.

Джун была очень милая. Родом из Джорджии, и данные прекрасные. Она, конечно, была не столь великолепной танцовщицей, как ей самой бы хотелось, но она упорно работала над собой. Джун очень легко усвоила советы Аманды, которая несколько раз приглашала ее к себе в дом, и они двигали мебель, сооружая импровизированную студию. Джун танцевала удивительно легко. У нее было великолепное чувство ритма. Техника — дело наживное. Только когда Чарли начинал на нее орать, она пугалась и делала ошибки. Слова Джун смягчили и успокоили Аманду, почти избавили ее от ощущения одиночества.

Несколько танцоров вслед за ней подошли к Аманде, ободряюще улыбаясь. Даже Ренди, которого она недолюбливала, остановился на минуту, чтобы сказать ей что-то ободряющее. Какие все же они хорошие и чуткие…

Она чувствовала себя совершенно спокойной, когда вновь встретилась с глазами Маклофлина.

Не было ничего такого уж страшного в них, только ледяной холод повеял на нее снова. Затем он поднял свою большую руку и кивнул в ее сторону, как бы устанавливая факт ее присутствия. Накинув полотенце на плечи, Аманда поднялась.

Когда она пересекала сцену, возникшая словно из ниоткуда рука ласково коснулась ее. От неожиданности глаза Аманды удивленно расширились. Вплотную за ее спиной стоял танцор.

— О, Дэвид, — выдохнула она. — Ты меня так напугал!

— Извини, милочка, — проворковал парень. — Я только хотел сказать тебе, что ты самая замечательная леди на свете.

— Ну ты и скажешь! — Аманда передернула плечами и потупила взор. Затем снова подняла глаза и слабо улыбнулась. — Спасибо тебе…

Дэвид наклонился и поцеловал ее в лоб, поглаживая ей руку от плеча до запястья. Затем взял ее ладони в свои и дружески пожал, прежде чем отойти и оставить ее одну.

Тристан не сводил взгляда с Аманды, с силой сжимая в руке спинку стула, оказавшегося рядом, когда атлетически сложенный танцор гладил Аманду по плечу. Мужчина этот, решил Тристан, безусловно, один из любовников мисс Чарльз. Вероятнее всего, один из многих.

Он не знал, почему его так задела эта мысль. Но он ничего не мог с собой поделать.

Нежная улыбка, заигравшая на устах Аманды после слов Дэвида, все еще озаряла ее лицо, когда она подошла к стулу, за которым он стоял. Она смотрела на него с безразличием и в ее голосе читалась ирония, когда она произнесла:

— Вы, кажется, позвали меня?

— Н-да, — ответил Маклофлин почти таким же бесстрастным голосом. — Вон тот человек за столом — сержант Джонсон. Он должен снять отпечатки ваших пальцев.

Тристан ткнул пальцем в направлении сержанта Джонсона и уткнулся в бумаги, которые держал в руках.

Он слышал голос Джо Кэша, объяснявшего, для чего необходимо провести эту формальную процедуру. Они обследовали квартиру мисс Фаррел и теперь должны исключить шанс, что преступник находится среди ее друзей и знакомых, хотя тело Марианны и было найдено на поле для гольфа за много миль отсюда. Так что предстоит отделить отпечатки пальцев всех знакомых мисс Фаррел от отпечатков убийцы. Жившие в одном с ней доме мисс Чарльз и мисс Смит — первые кандидаты на исключение.

Тристан вдруг услышал рядом с собой полный ужаса шепот Аманды:

— Ну это уж слишком!

Он вскинул голову. Она стояла перед ним. Она стояла перед ним и ее фиалковые глаза горели огнем ненависти.